Страница 20 из 57
Я высвобождаюсь из его хватки и сажусь на стул.
— Со мной все в порядке, Доусон. Правда, — мой живот снова урчит, и его брови хмурятся.
— Когда ты ела в последний раз? — настойчиво спрашивает он.
Я пожимаю плечами:
— Я не знаю. Утром? — я не умею врать, и Доусон поднимает бровь. Я вздыхаю. — До занятий. В шесть.
Лицо Доусона кривится:
— Ты не ела двенадцать часов? И так много шла до офиса?
Я достаю энергетический батончик из ящика стола и разворачиваю.
— Я в порядке. Видишь? Я ужинаю. Все хорошо. Со мной все хорошо. Я так привыкла.
— Привыкла? То есть, ты всегда не ешь по двенадцать часов? — когда я просто пожимаю плечами в ответ, он закатывает глаза. — Это же вредно. И батончик — это не еда.
Он открывает мини-холодильник, но я останавливаю его:
— Это Лиззи. Там нет ничего моего, — я открываю ящик стола, где лежат батончики, мюсли, бублики и чипсы.
Доусон уставился на меня:
— А остальное где?
— Остальное что? — спрашиваю я, откусывая от батончика.
— Твоя еда. Что ты ешь?
Я опять пожимаю плечами и тут же решаю, что не стоит этого делать. Кажется, я слишком часто пожимаю плечами на вопросы Доусона, а мы знакомы всего пару часов.
— Я ем. Просто не здесь. Утром я съедаю бублик и иногда перекусываю едой из автоматов между занятиями. И обедаю на работе.
— А ланч?
Это начинает меня раздражать. Я сворачиваю обертку и кидаю ее в белое мусорное ведерко под моим столом, которое доверху заполнено бумажками от батончиков.
— Почему тебя так интересует мой рацион?
Доусон просто таращится на меня. Его глаза были светло-голубыми, когда он злился, там, на улице. Теперь они опять бледно-карие. Я не могу оторвать взгляд от них. От него. Его челюсть двигается, и я понимаю, что он скрипит зубами, размышляя. Он достает из кармана телефон, и я в замешательстве вижу, что это iPhone. После такой дорогой машины я ожидала, что у него будет какой-нибудь космический гаджет, как в фантастическом фильме, а не обычный черный iPhone 5. Он несколько раз проводит по экрану пальцами и прижимает его к уху.
— Привет, Грег. Слушай, я в кампусе УЮК, и мне нужно, чтобы сюда доставили еду, — он поворачивается ко мне. — Ты не вегетарианка или типа того?
Я мотаю головой:
— Нет, но...
Он отводит взгляд и снова говорит в телефон:
— Да, наверно, просто набор продуктов. Сэндвичи, бургеры, что там еще. Ага, студенческая общага... — он объясняет, как пройти в мою комнату. — А, Грег, приезжай на «ровере» и захвати запасные ключи. Я подвезу тебя потом на «бугатти». Отлично, пока.
«бугатти». Это, должно быть, то зеркальное авто.
Он засовывает телефон обратно в карман и падает на стул Лиззи. Прежде чем я успеваю понять, что происходит, он снимает мои туфли и кладет мои ноги себе на колени. Его руки и пальцы массируют мою правую ногу. Это шокирующе интимно, чувственно и совсем не пугающе. Я пытаюсь убрать ногу, но он не дает. Он держит меня за щиколотку, нажимая на свод стопы большим пальцем. Это так приятно, что я не могу удержаться от стона. Это громкий, неловкий звук, и я прикрываю рот рукой. Доусон просто улыбается, и довольная полуулыбка на его губах делает его таким красивым, что у меня захватывает дыхание.
Его прикосновение к моей ноге такое... это грех. Оно заставляет меня чувствовать то, чего я не понимаю, заставляет мой живот сжиматься, мир вокруг переворачивается. Может, у меня чувствительные стопы. Может, он просто потрясающе делает массаж. Все, что мне известно, — что это невероятное ощущение и я не могу не расслабиться. И тут я соображаю, что я весь день пробыла на ногах, и они, наверно, воняют. Я вырываюсь и заворачиваю ногу под другую, скромно прикрыв колени юбкой.
— Тебе не нравится массаж ног? — кажется, Доусон удивлен.
— Нет, я просто... они воняют. Это отвратительно.
— Твои ноги не воняют, — он наклоняется и берет меня за ногу. Его рука лежит на моем бедре рядом с ягодицами, когда он вытаскивает мою ногу, — давай их сюда. Я не закончил.
— Зачем?
— Что зачем? — Доусон снова начинает медленный тщательный массаж моей правой стопы.
Я собираюсь пожать плечами и останавливаюсь, мое плечо неловко замирает в полудвижении.
— Зачем ты здесь? Зачем ты делаешь... все это?
Его глаза темнеют, когда он смотрит на меня и раздумывает над ответом.
— Потому что я хочу.
— Но почему?
Он отвечает вопросом:
— Почему ты спрашиваешь?
— Потому что все это ни к чему. Ты не должен быть здесь. Не должен делать мне массаж ног. Просто иди домой и оставь меня в покое.
— Но ты этого не хочешь. И я этого не хочу.
Черт бы его побрал, он прав. Я хочу, чтобы он остался. Хочу, чтобы он делал мне массаж. Его присутствие... опьяняет. Я пьяна от близости к нему. Все это сон, из которого придется пробудиться, я уверена. Но я не хочу.
— Ты не знаешь, чего я хочу, — говорю я. Это ложь, а я не умею лгать.
Доусон снова не отвечает, просто положив мою правую ногу себе на колени и подняв левую. Его пальцы скользят по моей голени, большой палец упирается в свод стопы, извлекая из меня еще один стон. Затем его пальцы скользят чуть выше, под мое колено, и это уже слишком, слишком интимно. Слишком сексуально.
Я пытаюсь высвободить ногу, он не отпускает, но его рука соскальзывает с моей ноги.
— Не надо, Доусон.
— Почему?
— Потому что... просто не надо.
Он просто смотрит на меня, и единственный контакт между нами — его рука на моей пятке и большой палец на своде моей стопы. Воцаряется тишина, и я борюсь сама с собой. Я хочу вырваться и попросить его уйти. Он видит слишком многое, его глаза пронзают мою душу и видят, что я хочу, хотя даже мне самой это неизвестно. Но я также хочу броситься в его объятия и поцеловать его еще раз. Одна мысль об этом ужасает меня. Я не должна его хотеть. Он... плохой. Хотеть его — плохо. Секс — это плохо. Мне внушали это с самого детства. Замуж выходят из целомудренной, богоугодной любви, и дети рождаются благодаря чистому и священному акту. Но то, что я хочу сейчас, грешно и развратно.
Во мне происходит борьба, и она парализует меня. Я смотрю на него, на его руки, обтянутые серой футболкой, смотрю, как блуждает его взгляд. Юбка закрывает мои ноги до колен, и они скромно сложены, но у меня ощущение, будто он видит меня сквозь одежду. Он смотрит на меня, словно мы опять в VIP-комнате в «Экзотических ночах».
— Доусон, послушайте...
— Не надо. Не сейчас. Обсудим это позже. Грег принесет еду через пару минут.
— Это необязательно. Я не голодна, — говорю я, и мой живот как раз урчит, выдавая мою ложь.
Он просто озадаченно качает головой. Я закрываю глаза и запрокидываю голову на спинку стула, оставив ноги покоиться на коленях Доусона. Я вдруг почувствовала себя очень уставшей. Прикосновения его рук мягкие, изумительные и расслабляющие. Я словно плыву по течению.
Звонит телефон Доусона, и вдруг открывается дверь. Я пытаюсь встряхнуться и заставляю себя сесть прямо. Мужчина средних лет, по всей видимости, Грег, стоит на пороге моей комнаты, сияя лысиной. Он плотный и дородный, с темно-карими умными глазами. Его руки растягивают рукава рубашки от Lacoste, к узкому черному ремню у него на поясе прикреплен мобильный телефон. Мужчина принес с собой гору контейнеров, которые он ставит на стол передо мной. Запах свежих бургеров и картошки фри отбивает всю мою нерешительность, и я открываю один из контейнеров. Я успеваю трижды откусить от огромного чизбургера с беконом, прежде чем понимаю, что ни Доусон, ни Грег не сдвинулись с места. Они просто наблюдают, как я ем.
— Что?
Доусон улыбается и берет один из контейнеров.
— Ничего. Просто... это Лос-Анджелес. Здесь нечасто увидишь девушку, с таким удовольствием поедающую бургеры.
Я глотаю, внезапно смущенная. Я вдруг понимаю, что ем как свинья, будто умираю от голода.
— Ааа. Я... я просто хочу есть. Я... прошу прощения.