Страница 22 из 86
Впервые лицом к лицу Настенька столкнулась с непонятной, необъяснимой, незаслуженной жестокостью. Ну, разлюбил, ну, нашел другую. Напиши. Напиши честно: не жди! Почему же ты молчишь, Сергей? Неужели забыл, как возвращались вечерами по Золотой улице, как лежало под ногами лунное кружево, гремели в темных садах знаменитые курские соловьи, страстно и душно пахли маттиолы? Как же ты мог забыть все, все?..
Так прошел год!
Весь год рядом с Настенькой был Назар Шугаев. Вместе перешли работать на механический завод, и в один цех — в слесарный. Назар ни о чем не спрашивал, не замечал Настенькиных заплаканных опухших глаз, не выражал сочувствия, не осуждал Сергея. Просто был рядом. Спокойный, деликатный, неназойливый, всегда готовый оказать услугу. Ни разу ни единым словом не заикнулся он о своих чувствах. Просто был рядом, как настоящий друг.
Она слукавила бы, сказав, что не понимала, какие чувства питает к ней Назар. Еще тогда, на зарое, когда он с побледневшим лицом бросился на Жаброва, чтобы защитить ее, отметила: первым бросился Назар. Настенька была благодарна Назару, даже по-своему любила его. Но тогда все ее мысли, чувства, мечты — Сергею!
Прошел еще год. Снова была весна. Как-то утром, идя на работу, Настенька увидела, как прыгают по мостовой и пьют голубую весеннюю воду воробьи, как радостно бьют мохнатыми чудовищными ногами по булыжникам ломовые ихтиозавры, как весело блестят к первомайскому празднику вымытые окна. Почувствовала: ее совсем не тревожит, не огорчает, что нет писем из Москвы. Ей даже смешно, что было время, когда она собиралась ехать в столицу, чтобы посмотреть в глаза Сергею Полуярову. Теперь ей казалось, что по-настоящему она и не любила Сергея. А если и любила, то самую капельку. Все чаще думала о Назаре. Представляя себе свою дальнейшую жизнь, возможное замужество, видела рядом с собой только Назара.
…Осенью Настенька вышла замуж за Назара Шугаева.
С каждым годом все дальше уходило прошлое, затягивалось пеленой. Неожиданное письмо Сергея разорвало эту пелену. Настенька в один присест написала ответ.
«Дорогой Сережа!
Я получила твое письмо. Сразу же отвечаю. Вспомнила тот давным-давно прошедший день, когда на перроне, у железнодорожного вагона, уезжая служить в Красную Армию, ты сказал мне: „Жди!“
Я ждала. Ждала каждый день твоих писем, ждала тебя. Ждала два года.
Не буду писать, что стоило мне ожидание. В ту пору было мне семнадцать лет, и мне казалось, что я люблю тебя. За время срочной службы ты не прислал мне ни одного письма, хотя я знала, что ты жив и здоров. Один раз я совсем уже собралась поехать в Москву, найти тебя в твоих казармах, посмотреть в глаза. Не могла понять, почему человек, которого я любила, которому верила, так предал меня. Я допускала мысль, что ты встретил в Москве другую девушку, достойную и лучшую, и разлюбил меня. Но разве новое чувство мешало тебе написать хотя бы одно слово: „Прощай!“ Но ты молчал, словно я не живой человек или чем-то обидела тебя.
Пишу я тебе не с укором. Все давно перегорело. Теперь я не чувствую к тебе ни любви, ни обиды. И не вспоминала бы прошлое, не получив спустя столько дет твое письмо. Ты, вероятно, не знаешь, что я давно замужем, что у меня растут два сына. А вот мужа моего знаешь хорошо — Назара Шугаева.
Не буду писать, как получилось, что я стала женой Назара. В конце концов, это тебя не касается. Чтобы быть совершенно откровенной — а у меня нет нужды что-нибудь скрывать, — могу написать: я счастлива с Назаром. Он остался таким, каким был в пору нашей комсомольской юности, — скромным, честным, добрым человеком. Кстати, письмо пишу с его ведома и, понятно, дам ему прочесть перед тем, как отправлю тебе.
Я люблю мужа и своих славных ребят. Больше того, теперь я даже рада, что у нас с тобой тогда ничего не получилось. Хотя я до сих пор не знаю, почему ты так поступил со мной, но поверь, теперь это не имеет для меня никакого значения. Если ты помнишь мой характер, то должен знать: сохранись в моей душе хоть немного прежнего чувства к тебе, я не побоялась бы написать тебе об этом. Ни муж, ни дети не остановили бы меня. Но такого чувства нет. Верно, и раньше любви настоящей не было, а так, полудетский розовый туман. И туман рассеялся.
Но твое письмо все же встревожило меня. Ты пишешь, что не задалась твоя личная жизнь. Хотя я не знаю, что случилось, но сочувствую тебе. Надеюсь, и у тебя все наладится. Мое счастье и спокойствие будут полней, если и у тебя все будет хорошо.
От всей души желаю тебе добра. Не смейся, но сейчас у меня такое чувство, словно кроме маленьких сыновей, что рядом со мной, есть у меня еще один сын, которому сейчас трудно, и я сердечно желаю ему добра и счастья. Может быть, такое материнское чувство объясняется тем, что ты, как я знаю, воспитывался в детском доме и не помнишь своей родной матери. В моей памяти ты так и остался совсем юным, почти мальчиком.
Если тебе доведется посетить наши места, обязательно заезжай к нам. И я, и Назар будем рады. Вспомним зарой, споем „Кирпичики“ (ты, наверно, давно забыл эту песенку!).
Что написать тебе о наших общих знакомых? Семен Карайбог работает на механическом заводе вместе с Назаром, часто бывает у нас. Он до сих пор не женился, и мне его даже жаль. Хороший человек, а личная жизнь, как и у тебя, не получается. Петр Петрович сильно постарел, но все еще работает на кирпичном. Жена его Нюра возится дома. Я их тоже очень люблю и иногда забегаю проведать и поболтать. Такие славные старички! Алеша Хворостов уже окончил университет, женился и работает учителем в Смоленске. Его адрес я тебе посылаю.
Вот и все, Сереженька. Молю бога, чтобы и у тебя все уладилось и твоя жизнь стала светлой и счастливой. Тогда и у меня на душе будет праздник.
Привет от Назара. Целую.
Настенька».
Сергея Полуярова обрадовало Настенькино письмо. Горько было бы узнать, что жизнь ее не удалась. Хорошо, что вышла замуж, любит мужа. Назар — отличный парень. Правда, в первую минуту Сергей удивился. Внешность у Назара не ахти какая, да и запомнился он ему слишком робким, неуклюжим. Но, вспоминая зарой, все больше убеждался: Настенька права. Есть в характере Назара спокойная и надежная мужская сила. Еще тогда, на зарое, все замечали, что он неравнодушен к Настеньке, но не принимали всерьез его чувство, даже подсмеивались над ним. А вот поди ж ты! Чувство оказалось настоящим, на всю жизнь.
Сергей был рад за Настеньку. И все же! Где-то глубоко копошилась не то зависть, не то сожаление. И все потому, что его не любит, как Настенька Назара, далекая высокая девушка. Равнодушно прошла мимо него Нонна. А он не забыл, не может забыть и никогда не забудет ее.
Есть одно обстоятельство, которое делает для молодых командиров особенно привлекательной военную службу. Не дают долго засиживаться на одном месте. Прослужил Сергей Полуяров два года в далеком гарнизоне — и вот собирай вещички, прощайся с начальниками и подчиненными и поезжай через половину Азии и половину Европы в город Белосток «для дальнейшего прохождения службы».
В Москве, переехав с Северного вокзала на Белорусский, закомпостировав билет у военного коменданта, Сергей зашел пообедать в вокзальный ресторан. Приятно было после гарнизонной столовки с алюминиевыми ложками и липкими клеенками на столах посидеть в высоком, хранящем купеческую роскошь зале с зеркалами, пальмами, с блеском люстр, бокалов, приборов, с суетой официантов и протяжно-томительным пением скрипок. На обширной, как полковой плац, буфетной стейке неизвестно для чего возвышался огромный двухметровый самовар. В его выпуклых серебристо-зеркальных боках, расплывшись в ширину, отражался весь ресторанный зал.
Выпив водки и слегка захмелев, Сергей все колебался: звонить или не звонить на Гоголевский бульвар? А для чего звонить? Узнать, что Нонна жива, здорова, счастлива, давно забыла о нем?.. Только так может ответить Ядвига Аполлинариевна. Но как хотелось услышать голос, милое: «У аппарата!»