Страница 19 из 86
Только когда справа темной тучей надвинулся Петровский парк и Нонна увидела одинокую скамью, освещенную выглянувшей из-за замка луной, и на скамье целующуюся пару, вдруг вспомнила такую же скамью на Гоголевском бульваре, и фонари в темных кронах лип, и Сережу…
ЗИС шел быстро. Стремительно исчезла скамья со счастливой парой. Неслись навстречу мутные фонари, темные безглазые дома, черные мертвые деревья. Все мимо, мимо. Нонна беззвучно пошевелила губами:
— Прощай, Сережа!
На следующий день рано утром — об этом не знала Нонна — в квартире Никольских на Гоголевском бульваре раздался продолжительный настойчивый телефонный звонок. Еще спавшая Ядвига Аполлинариевна вскочила и в одной ночной сорочке, шлепая босыми ногами по холодному паркету, бросилась к телефону. Кто мог трезвонить в такую рань? Уж не случилось ли что — не дай бог — с молодыми?
— Ответьте Ленинграду! Ленинград? Соединяю. Говорите!
Ядвига Аполлинариевна сразу догадалась, кто звонит из Ленинграда. И не ошиблась. Звонил Сергей Полуяров.
— Попросите, пожалуйста, к телефону Нонну!
Ядвига Аполлинариевна стояла почти голая и босая у телефона, и ее колотила злая истерическая дрожь. Она злилась на наглого мальчишку, который позвонил ни свет ни заря и так напугал ее. Но еще больше ее напугало странное совпадение: Сергей Полуяров позвонил в первый день после свадьбы Нонны. Никогда не звонил из Ленинграда, а тут позвонил. Почувствовал он, что ли?.. Сказала сдавленным голосом:
— Нонна здесь больше не живет.
— Как не живет?
— Вчера Нонна вышла замуж! — И не могла лишить себя удовольствия, добавила: — Вышла замуж за полковника! Понятно?
Трубка брошена, Ленинград дал отбой.
Можно только радоваться, что наконец-то окончилась и так слишком затянувшаяся история с этим оскорбительным ухаживанием. Теперь-то уж конец волнениям. Но Ядвига Аполлинариевна с серым, невыспавшимся, сразу подурневшим лицом стояла у телефона. Как Сергей мог почувствовать? Как догадался? За шестьсот верст? Простое совпадение? Но какое странное совпадение!
На сердце было тяжело, словно кто-то взял его в руку и тихо сжимает. Впервые за все радостные, шумливые предсвадебные дни подумала: «Будет ли счастлива Нонночка со своим мужем?»
Народная мудрость гласит: чтобы хорошо узнать человека, нужно съесть с ним пуд соли. Может быть, и так!
Но бывает и иначе. Нонне казалось, что за несколько недель совместной жизни с Яковом Макаровичем она так хорошо изучила своего мужа, словно прожила с ним сто лет. И возненавидела. Яростно, жестоко, мстительно.
Почему один человек может возненавидеть другого? Возненавидеть без всякой видимой причины, без всякого на то основания. Просто так!
Теперь Нонна думала, что ненавидит Якова Макаровича Душенкова с первых дней их знакомства. Только необъяснимая ошибка, какое-то затмение или наваждение могли обрядить обыкновенную ненависть в свадебную фату симпатии, даже влюбленности.
Да, ей льстило ухаживание красивого, солидного военного, трогала его любовь к ней. И выходила она замуж по своей доброй воле. Никто ее не принуждал. Правда, мама с утра до вечера щебетала: «Ах, какой элегантный мужчина Яков Макарович!», «Ах, как ему идет военная форма!», «Верно, вертятся вокруг него бесстыжие девицы, жаждущие заполучить такого мужа!..» Только отец, узнав о предложении Душенкова, равнодушно буркнул: «Поступай как знаешь!»
По сравнению с Яковом заурядными, даже жалкими, представлялись ей все остальные знакомые, поклонники. Все положительным и ясным было у Якова Душенкова. Спокойная зрелая мужская сила, твердость характера, глубокая нежная любовь. Прислонись к такому человеку — и празднично-безмятежно пройдет вся жизнь.
Таким он казался ей до свадьбы. Что же изменилось в Якове Макаровиче за несколько недель совместной семейной жизни? Решительно ничего! Она не обнаружила в нем тайных пороков или тщательно скрываемых изъянов. Не выявились умело замаскированные и до поры притаившиеся отрицательные черты характера. Он не оказался хамом, ревнивцем, домостроевцем. По отношению к молодой жене был безукоризненно внимательным, заботливым.
И все же…
В глубине души Нонна знала, почему возненавидела мужа. Причина только одна — настоящая, главная. Потом накапливались, наслаивались другие. А главная — Сережа. Память о нем. Яков Душенков оттеснил Сережу, погубил ее любовь. В этом его неискупимая вина.
Теперь Нонна все чаще думала о Сергее Полуярове. День за днем перебирала в памяти все встречи, слова… Ей казалось, что полюбила она Сергея с той самой первой минуты в Третьяковской галерее, когда заметила на себе робкий взгляд высокого сероглазого, под машинку остриженного красноармейца. Как он наивно думал, что она не замечает его восторженных влюбленных глаз, преследовавших ее по всем залам картинной галереи. Как смешно и неловко помогал надеть шубку, когда она, дурачась, сделала вид, что не может попасть в рукав. Как он посмотрел на нее, когда она стала прощаться, каким голосом спросил: «Неужели я никогда не увижу вас больше?» Как тихо шумели липы на бульваре, когда они сидели на темной скамье. Как бережно и трепетно поцеловал он ее в первый раз в темном подъезде их дома…
Сергей всегда нравился ей. Нравился влюбленностью, искренностью. Теперь она жалела Сергея, чувствовала себя на всю жизнь виноватой перед ним. А в чем виноватой? Разве она что-нибудь обещала ему? Да, целовалась! Ну и что! Когда он однажды спросил ее: «Неужели ты не будешь моей женой?», ответила уклончиво: «Не знаю!»
Порой она думала, что и Сергей виноват в том, что так несчастливо сложилась ее семейная жизнь. Почему он не был настойчивым, решительным? Почему не боролся за нее и так легко сдался, когда мать в черных красках изобразила их возможную семейную жизнь? И она хороша! Мать ведь это сделала с ее согласия. Хотя она не слышала их беседы, все же знала: черной краски мать не пожалеет. Почему она тогда не вышла и не сказала, что все это глупая нехорошая шутка, что она его любит и ничего с ним не боится? Когда Сергей неожиданно позвонил из автомата в подъезде и разоблачил ее низкое предательство, почему она не бросилась за ним. Они оба виноваты в том, что разбита ее да, верно, и его жизнь!
Нонна точно знала день и даже час, когда почувствовала, что не любит Якова, что ее замужество — ошибка. Этот день и час — первое утро после свадьбы.
Ей снилось, что она стоит на берегу большой реки. Вода в белой сердитой пене мчится по камням. А на другом берегу Сережа. Он машет рукой, что-то кричит, но разобрать его слов она не может. Только шумит, шумит вода…
Нонна проснулась. Сквозь шторы светилось солнечное утро. Шумела вода. Догадалась: ее разбудил шум воды в ванной — Яков уже встал. Болела голова. Нонна снова закрыла глаза. Но шум не прекращался. Вода шумела долго и громко. Яков умывался. Вышел из ванной в новой нарядной пижаме, свежий, тщательно выбритый, с радостным оживленным молодым лицом. Подошел к кровати. На темном ежике хорошо подстриженных волос поблескивали капельки одеколона.
— Проснулась, девочка! — наклонился, поцеловал в губы. И Нонна впервые почувствовала неприятный запах из его рта. Зубы у Якова здоровые, красивые, хорошо вычищенные. Верно, потому, что вчера выпил, решила Нонна. И забыла ничтожную житейскую мелочь.
Но когда Яков сел на кровать и наклонился к ней, целуя и приглаживая рукой ее разметавшиеся во сне волосы, она снова почувствовала стойкий неприятный запах из красивого улыбающегося рта мужа и отвернулась.
С этого все и началось. Во всяком случае, теперь ей так казалось. Всякий раз, когда Яков наклонялся к ней, она инстинктивно сдерживала дыхание, чтобы не услышать гнилой запах. Но разве можно разлюбить хорошего человека, даже возненавидеть его только за это? Теперь Нонна знала: можно!
Потом было много всего другого, что быстро разрушало их семейную жизнь. Яков Макарович любил, чтобы его хромовые, отлично сшитые сапоги всегда безукоризненно блестели.