Победитель получает...

— Вроде нет, — растерянно отозвалась Маша.

— Это хорошо, — оживился Куся. — Вся надежда на тебя!

— Какая надежда? Почему — на меня?..

— Потому что больше не на кого! — отрезал Куся. — Меня эти бестолковые не понимают. Это тебе всё переводят, и тебя тоже все понимают, потому что у тебя этот… как он там…

— Модуль, — пробормотала Маша.

— Во! Слово такое… никакого в нём смысла…

Маша вдруг испугалась, что её переводчика снова накажут, как когда-то, в первом раунде. Но, к счастью, ничего не произошло. Ну и работка у него! Вот как можно перевести слово “модуль” на язык говорящих, где всё со смыслом, всё со значением. Впрочем, и на русском-то языке это слово… не понять, что значит!

— Но я тут и без этого… без этой фиговины кое-что сообразил. Я уже с полчаса тут не сплю. Боялся, что ты так и не проснёшься до того как нас в яму скинут…

— В какую ещё яму? — замирая, спросила Маша.

Мысли поскакали галопом: модуль, Игра, Куся, сумка. Если в неведомую, но наверняка жуткую яму их так и сбросят — каждого в отдельной сетке, то посадить Кусю в сумку и перейти с ним в следующий раунд не будет никакой возможности.

— В какую, в какую, — проворчал Куся. — Тебе там не понравится! И мне — тоже. Хотя вот ему, — он покосился на сердитого “Тишку”, — там самое место! В яму для перевёртышей. Меня тут мимо неё проносили, когда я уже не спал… — Куся содрогнулся. — Да и сейчас мы рядом сидим… Если приглядишься…

Маша немедленно вытянула шею.

— Успеешь ещё налюбоваться! — рявкнул Куся. — Ты лучше подумай, что ты им скажешь. Они за кем-то там пошли — посоветоваться, может, а может — за главным каким-нибудь, чтобы он решил, что с нами делать. Они думают, что мы — перевёртыши, понимаешь? Надо их как-то убедить, что это не так, — Куся пригорюнился. — А я не знаю как… Тем более что нас с этим нашли, — он фыркнул в сторону поддельного кота. — А он и правда… то самое…

— Погоди, Кусь, ты скажи, а кто такие эти “они”? — спросила Маша, озабоченно озираясь по сторонам, насколько позволяла сеть, привязанная, похоже, к стволу огромного дерева.

Сети с Кусей и перевёртышем были прикреплены к дереву напротив.

Непроглядный мрак, царивший в отдалении, рассеивали странные мягко фосфоресцирующие лианы или что-то подобное. Они опоясывали стволы, свисали с веток и упорно напоминали Маше о праздничных гирляндах и Новом годе. Тем более что их свет не был равномерным, а пробегал какими-то волнами, затухая и усиливаясь, переливаясь зелёным и голубоватым.

А неподалёку — ближе к Кусе — действительно виднелся край большой ямы. Маше показалось, что оттуда доносятся звуки, похожие на бульканье, и ужас затопил её, обдавая леденящим холодом и опаляя жаром одновременно.

Куся, тем временем, размышлял над её вопросом.

— Ну как я тебе объясню? — сказал он наконец. — Они… странные. Но вообще-то… ты — ещё страннее. И, по-моему, они не злые. Просто злятся.

— Не злые, но злятся? — с горькой иронией уточнила Маша, не в силах оторвать взгляд от края ямы.

— Ага, — согласился Куся. — А что тут особенного? Разозлиться может кто угодно… Кроме шамана — он не должен злиться. Но я думаю: если очень постараться, то и его можно разозлить. Когда он узнает, что творят черноглазы, — точно разозлится! — авторитетно заявил кото-мышь. — Потом, конечно, вспомнит о Законе Внутреннего Покоя. Но сначала…

— Да уж, — согласилась Маша. — Тут уж… и камень разозлился бы.

— Вот! — подхватил Куся. — Мне кажется, что у них тут тоже есть причины для злости.

— Может и так, — уныло кивнула Маша, — только под горячую руку лучше никому не попадать, даже шаману, знающему о Законе Внутреннего Покоя, тем более, когда яма совсем рядом…

— Это точно, — вздохнул Куся. — И не только яма, — он снова сверкнул глазами в сторону “кота” и отвернулся.

А через минуту появились таинственные “они” — выступили из-за деревьев, бесшумные и суровые. Почему-то именно так показалось Маше, но вполне возможно, что суровость она дофантазировала сама, ведь эти существа сейчас выступали в роли судей, решающих судьбу самой Маши, Куси и сформированного Машиными воспоминаниями дедушкиного кота.

Местные жители — приземистые, среднему человеку по плечо, плотные, сплошь покрытые короткой тёмной шёрсткой, в отличие от говорящих, они носили пояса, к которым крепились, видимо, всякие полезные вещи, помимо кусков ткани или кожи, образующих подобие одежды.

Сильно вытянутые вперёд морды, заканчивающиеся крупными влажными носами, маленькие глазки и небольшие круглые уши придавали им поразительное сходство с земными барсуками. Только вместо белых продольных полос, у этих существ были светлые пятнышки на покатом лбу, темени и щеках.

“Барсуков” было, наверное, около десятка, некоторые остались на границе освещённого участка, остальные, приблизившись к пленникам на расстояние двух-трёх шагов, замерли, молча, неотрывно всматриваясь в свою странную добычу. Маша вспомнила, что именно она должна убедить их не сбрасывать подозрительных пришельцев в яму, подумала несколько секунд и, не придумав ничего лучшего, отчётливо сказала:

— Здравствуйте.

“Барсуки” дружно вздрогнули и попятились, в их маленьких чёрных глазках метнулся испуг. “Надо продолжать говорить”, — думала Маша, но слова не шли на ум, мысли разбегались, и она чуть ли не впервые в жизни поняла значение выражения “язык прилип к гортани”.

И ведь никогда она за словом в карман не лезла! Иной раз — лучше бы промолчала, а тут… просто затмение какое-то… Как там Евдокимов говорил? “Я не знаю, чего рассказывать…”

Маша вдохнула поглубже и выдала:

— Мы вообще-то не отсюда, конечно… — в памяти немедленно всплыло: “сами мы не местные”, и ей только титаническим усилием воли удалось сдержать истерический смех.

Вот уж точно! “Неместнее” не бывает! Она тряхнула головой и продолжила:

— Но мы не… мы самые настоящие, нас сюда случайно… занесло. Мы ничего плохого не делали. И не хотели. Отпустите нас. Пожалуйста.

“Барсуки” встревоженно водили носами и молчали.

— Вот, видишь, Дум, — наконец подал голос один из них, — странные они. И выглядят странно, и… разговаривают.

— Думать надо… — нерешительно отозвался другой и почесал пятнистый лоб.

— Для того тебя и позвали! — напористо заговорил третий. — А пока ты думаешь, мы их в яму скинем. Показали тебе — и ладно. Остальные два всё равно не говорят. Шипят, мяучат, как древолаз по весне, и всё. А эта вот, — он обвиняюще ткнул лапой с толстыми пальцами и внушительными когтями в сторону Маши, — новая какая-то напасть. Так что — пока в яму, а там посмотрим. Придётся Мудра звать. Пусть решает. Уничтожить их надо, вот что я вам скажу.

— Ты погоди, Бур, погоди, не спеши, — успокаивающе заговорил ещё один “барсук”. — Мы все твоё мнение знаем. Может, ты и прав. А может и нет. Но спешить в таком деле нельзя. Никак нельзя.

Тот, кого называли Буром, тяжко вздохнул.

— Мы думаем уже… — он посмотрел на свои руки-лапы и выставил их вперёд, растопырив шесть толстых пальцев на одной руке и два на другой, — восемь урожаев! Может, для тебя это и немного, Копыш, но с каждым урожаем… да что там! — с каждым сезоном! — становится всё хуже. Сколько ещё ждать? Скоро они заполонят весь Лес! А теперь — вот! — он указал на Машу. — Ещё и разговаривают. А сами… вообще ни на что не похожи.

— Они и раньше иногда разговаривали, — медленно произнёс обстоятельный Копыш.

Бур фыркнул:

— Тогда они под нас подделывались. И говорили только то, что от них ждали. И вообще — долго не держались. Только поймёшь обман — и всё! А эти… вот чего мы дождались! Мы знаем, что это оборотни, мы не поддерживаем их своими представлениями, как учили Познающие, а они всё равно — вот! Сидят, смотрят… ещё и разговаривают!

— Поэтому мы и должны подождать, — упрямо наклонил голову Копыш.

— Поэтому мы и должны действовать немедленно! — не менее упрямо поднял нос кверху Бур. — Дождались уже!

— А ты что скажешь, Дум? — спросил один из “барсуков”.