Страница 15 из 59
И если насчёт страха ещё можно было сомневаться, то неприязнь определённо оказалась куда сильнее той, что Маша испытывала по отношению к механам.
Наверное, дело было в сочетании холодного цепкого взгляда и приторной улыбки, кривившей слишком яркие, как показалось Маше, губы.
— Рад вас видеть, моя милая! Какое счастье, что вы не пострадали на той ужасной помойке! — объявил незнакомец, простирая к Маше пухлые руки.
Она не шевельнулась и не ответила, но её безучастное поведение и настороженно-враждебный взгляд были восприняты так, словно ничего другого от неё и не ждали и, более того, весьма довольны всем, что она делает или, напротив, не делает.
— Как вас зовут, дорогая моя? Меня вы можете называть профессором, — на этих словах профессор схватил безвольно висящую Машину руку и сжал в своих мягких, но неожиданно сухих и горячих ладонях.
Маша невежливо вырвала руку, буркнув под нос:
— Тогда я — девушка.
— Очаровательно! — развеселился профессор нижней частью лица, в то время как в верхней посреди арктического холода всё ярче разгорался огонёк недоброго интереса.
— Девушка! — наигранно хохотнул он. — А всё-таки, как вас зовут, девушка? — он едва не потрепал Машу по щеке, но она резко дёрнула головой, и мягкая рука плавно удалилась от её лица, а огонёк в глазах профессора стал ещё немного ярче, злее и заинтересованнее.
Этот интерес пугал Машу больше всего. Она подумала, что надо вести себя… скромнее, но поделать с собой ничего не могла, слишком уж отвратителен ей был этот тип.
— Ну что ж, моя милая, — жирным голубем заворковал профессор, мелко перебирая ногами, что только усиливало сходство. — Может быть вас обижает, что я не называю своего имени? Так я о вас же забочусь — оно у меня слишком сложное, заковыристое, я бы сказал! Но если желаете — меня зовут… — с ярких улыбающихся губ профессора сорвались какие-то звуки, которые не только были совершенно непонятны, но ещё и доносились до Маши откуда-то издалека, как через вату.
Она нахмурилась, вслушиваясь изо всех сил, и действительно услышала произнесённые всё тем же медовым голосом совершенно отчётливые слова:
— Владилен Эдуардович.
Причём, когда звучало “Эдуардович”, профессорские губы уже не шевелились…
У Маши и раньше мелькала мысль, что в этом странном непонятном и чуждом мире не должны бы говорить на русском языке, но для того чтобы как следует оформиться этой мысли не достало времени и возможности спокойно её обдумать.
А с другой стороны, русскоязычность местных жителей, включая механов, подспудно подталкивала Машу к предположению, что всё происходящее — сон, бред, морок, наведённый на неё зловещими организаторами Игры.
Но сейчас она вдруг ясно осознала, что вовсе не по-русски они говорят. Просто она воспринимает их речь в переводе. Но как?..
“Игровой модуль остаётся с игроком до окончания Игры и обеспечивает синхронный перевод с любого языка в непрерывном режиме. Приносим извинения за задержку перевода имени собственного. Возникла сложность с подбором аналогии. Виновный будет наказан.”
Маше показалось, что время остановилось, и эти слова, произнесённые уверенно и неторопливо, вторгшиеся в её сознание, как раньше объявление о начале Игры, — заняли всего секунду — никак не больше.
Нет! — обжигающее чувство протеста волной затопило Машу, — не надо никого наказывать!
И тут же чужая боль вспыхнула факелом — где-то совсем рядом, где именно — не понять, и самой боли как таковой Маша не ощущала, но она точно знала, что нечто — нет, всё-таки некто, — корчится в безмолвных спазмах раздирающей боли. Её желания никого не интересовали…
У Маши перехватило дыхание, к горлу подступила тошнота. Да, ещё совсем недавно она испытывала отвращение и чуть ли не ненависть к этому самому “игровому модулю”, но таких мук она ему не желала, нет… Это жестоко, несправедливо!
Кажется, Маша покачнулась да и побледнела должно быть, во всяком случае, её состояние встревожило Владилена Эдуардовича настолько, что он перестал изображать радушного хозяина, встречающего дорогого гостя, а решительно усадил Машу на ближайший стул, быстро налил что-то в высокий стакан и всунул ей в руку.
Жидкость выглядела как вода и ничем не пахла, но доверия всё равно не внушала, тем более что Маша успела заметить: стакан этот был наполнен из большой бутылки с бледно-голубой этикеткой, на которой что-то было написано чёткими, строгими буквами. Что именно — не разобрать, может, конечно, “вода питьевая”, но Владилен Эдуардович кинул цепкий взгляд на этикетку, прежде чем наливать. Так смотрят, опасаясь перепутать лекарства. Может, конечно, по привычке… А если нет?
Под всё тем же цепким взглядом, но теперь уже устремлённым на неё, Маша обхватила губами край стакана, едва коснувшись жидкости, сделала вид, что сглотнула, лихорадочно пытаясь сообразить, как быть дальше.
— Пейте, пейте, голубушка, не бойтесь — не отравлено, — масляно проворковал Владилен Эдуардович, вспомнивший о своих “голубиных” повадках.
Вот только острый, холодный взгляд никуда не делся, а продолжал вонзаться в Машу, отчего она уже заранее чувствовала себя подопытным кроликом… Девушка поёрзала на стуле. Ей и на самом деле хотелось в туалет, так может это даст ей небольшую отсрочку.
— А можно мне… — проблеяла Маша нарочито робко. — Я хочу… в туалет…
— Конечно же, дорогая моя, вам всё можно, — Владилен Эдуардович небрежно махнул рукой в сторону незаметной белой двери. — Но сначала всё же выпейте водички, это пойдёт вам на пользу, — нетерпение придало его ласковой улыбке хищный оттенок, сделав её похожей на оскал.
Маша крепче стиснула стакан и понесла его ко рту, понимая, что на этот раз фокус с имитацией питья у неё не пройдёт. А если выплеснуть содержимое и сделать вид, что разлила случайно, Владилен Эдуардович ей точно не поверит, и что он тогда предпримет знать не хотелось. Совсем.
И тут… — прямо как в кино, в котором в нужный момент всегда “вдруг” что-нибудь происходит, — раздался резкий писк и безэмоциональный голос произнёс:
— Профессор, ваше присутствие необходимо в боксе номер четыре. Зафиксировано резкое изменение жизненных показателей объекта. Повторяю: срочный вызов. Бокс номер четыре…
Владилен Эдуардович досадливо поморщился, прикоснулся к серо-серебристому кружку на груди своего свободного одеяния, напоминающего костюм врача-хирурга, и голос оборвался.
Маша смотрела на него откровенно заинтересованно — старательно делала вид, что только этот интерес и помешал ей опустошить стакан. Ну и ещё… она снова поёрзала и взгляд её стал жалобным и преданным одновременно. Мол, я всё для тебя сделаю, выпью хоть всю бутылку, только в туалет отпусти!
— Я скоро вернусь, дорогая моя, — пообещал Владилен Эдуардович, нажимая что-то на стене, отчего белая дверь с едва слышным шорохом уехала в стену, открывая вид на стерильно блестящий санузел.
Напоследок профессор окинул Машу ласково-хищным взглядом, каким волк мог бы смотреть на ягнёнка, и быстро выскочил в коридор, не забыв закрыть за собой дверь.
========== Глава 15. Неожиданная встреча ==========
Оставшись одна, Маша быстро осмотрелась. Интересно, здесь есть камеры наблюдения? Может и нет, ведь это, кажется, кабинет этого мерзкого профессора, а не бокс для подопытных… животных. Но тогда странно, что он так легко её здесь оставил.
По пути в ванную Маша поинтересовалась этикеткой на той бутыли, из которой Владилен Эдуардович налил ей “водички”. Крупный шрифт названия складывался в одно незнакомое и непонятное слово; ниже, очень мелко, было напечатано много чего интересного: состав, рекомендуемые дозы и тому подобное. Но времени на столь занимательное чтение не было, и Маша устремилась дальше — к стерильной чистоте непривычных, но всё же интуитивно узнаваемых приспособлений.
Одно ясно — это точно не вода! — думала Маша, выливая в раковину содержимое стакана и вновь наполняя его водой из-под крана. Оставалось только надеяться, что хотя бы в водопровод здесь ничего не добавляют. Хотя… эти — могут, — думала Маша, опустошая уже второй стакан. Запросто могут. Но тут уж ничего не поделаешь — пить-то надо.