Тепло камня

Когда гуф вылетел, солнце уже склонилось к закату, теперь его путь освещали только звёзды, но небо ещё не успело налиться бархатной чернотой, а ночь была в самом начале, когда бесшумная тень спланировала на землю, опустившись рядом с пали, в которых уже улеглись Виша, их семьи и помощники.

Хлопнув крыльями, гуф издал резкий гортанный крик, переходящий в грозный и гневный клёкот. Это был вызов-предупреждение, с которым встречали соперника, посмевшего охотиться на чужой территории. Сейчас он использовал его потому, что это был самый громкий клич в его арсенале.

Наслаждаясь произведённым переполохом, гуф застыл, гордо подняв голову. Он был едва заметен — неподвижное изваяние в свете звёзд, и только жёлтая лента на шее и белый свиток послания сразу были замечены взволнованными шуа. Один из них приблизился и, поклонившись, произнёс:

— Благодарю тебя, птица гуф! Пусть твои крылья летят быстрее горного ветра и высоко взлетают твои птенцы!

Гуф едва заметно склонил голову. Шуа подошёл и осторожно снял ленту с его шеи. Лаум — Первый Виша — уже был рядом и забрал послание, а к птице подошла одна из женщин, предлагая (ну конечно! он мог бы и не смотреть!) тумисовые ягоды.

Гуф встопорщил перья и, глянув на ягоды одним оранжевым глазом, тихо и незаметно вздохнул. Он мог бы улететь отсюда прямо сейчас. Другая птица доставит ответ, если он будет. В таком случае ягоды ему ни к чему. По дороге он найдёт что-нибудь получше. Но гуф твёрдо решил сам принести ответ, значит, надо ждать здесь, чтобы не упустить момент, а охота в Вишали, во всех пределах Внешнего Круга, запрещена.

Усилием воли заставив перья лечь, преодолевая отвращение, он с невозмутимым видом склевал все ягоды и вежливо поклонился. Шуа, кормившая его, шевельнула лапой.

На какой-то миг ей показалось, что барьер высокомерия и неприступности, всегда отделяющий гуф от шуа, исчез, и можно прикоснуться, погладить… Но из-под полуопущенных век сверкнул оранжевый огонь, и шуа опустила лапу.

Все знают, что птица гуф не терпит фамильярности!

Даже если ей очень хочется любви и ласки…

========== Глава 37. Большой совет. Тайные союзники шуа ==========

Лаум сидел в Среднем Круге — Круге Собрания, читая и перечитывая короткое послание — сначала при свете звёзд, потом его жена, Тунна, принесла масляный светильник, и он снова читал при его колеблющемся свете, но содержание письма от этого не изменилось.

Наконец, словно опомнившись, он тяжело поднялся и повернулся к ожидающим Виша.

Тёмные фигуры, лишь немногим светлее, чем его собственная, почти чёрная от старости, растворялись в ночи, но их перемежали и другие — светлые, чьё присутствие радовало и успокаивало его не меньше, чем молчаливая поддержка старых товарищей.

Он чувствовал их взгляды, хотя и не мог различить глаза: молодые — горячо-нетерпеливые, полные надежды и жизни; старые — тревожно-твёрдые, ожидающие скорее плохого, чем хорошего, и готовые встретить его мужественно.

Среди первых — его младшая внучка Ови — одна из Вторых Виша, среди вторых — жена — Третья Виша.

Лаум поднял полоску бумаги к глазам, хотя каждая линия короткого послания уже навсегда отпечаталась в его памяти, и прочёл срывающимся голосом эти несколько фраз.

Потом отдал послание Пунту, стоящему рядом, и, снова отвернувшись, сел, неотрывно глядя прямо перед собой — туда, где, неразличимый в темноте, находился Внутренний Круг.

За его спиной всё было тихо. Виша молча передавали друг другу кусочек бумаги, и каждый читал то, что было там написано, словно не веря Лауму.

Первый Виша смотрел в темноту, и ему было стыдно оттого, что почему-то никак не получалось думать о том, что он только что узнал. Он должен что-то решить, но в глубине души ему казалось, что всё уже решено.

Предчувствие приближающихся перемен появилось уже давно и с тех пор только усиливалось, постепенно становясь мучительным, и теперь он, кажется, даже чувствовал облегчение.

Прилёт спасателей и то, что Пунт привёз на Шуали человека, — всё это было чем-то неопределённым, только усиливающим ожидание, но теперь — другое дело. Дальше того, что “это — другое дело” мысли почему-то не шли. И какое такое оно “другое”, было непонятно…

Лауму было уже около двухсот лет. Нет, силы не оставляли его, и он по-прежнему справлялся со своими обязанностями, не чувствуя усталости; не подводили ни память, ни зрение, ни слух. Не подводило и то, что для Виша много важнее и памяти, и зрения, и слуха — сердце. Оно должно оставаться молодым, живым, любящим, иначе — ты больше не Виша.

Если с ним ничего не случится, он сможет ещё стоять во Внутреннем Круге лет пятнадцать, а то и двадцать, но это самое большее… Уже пора, давно пора появиться новому Первому Виша, а его всё нет и нет…

Ведь после того, как он будет найден, пройдут годы, прежде чем он или она сможет заменить Лаума. Надо будет учиться, потом найти жену или мужа, а это вообще неизвестно сколько времени займёт.

Виша обязательно должен иметь семью, и семья эта обязательно должна быть настоящей — то есть созданной и живущей по любви. А как же иначе? А любовь — она ведь под каждым кустом не валяется…

Лаум вздохнул. Эти мысли стали уже привычными, но сейчас для них не время. Надо что-то решать. Он встал, снова поворачиваясь к остальным.

— Пусть говорит тот, кто хочет дать мне совет, — сказал Лаум, и голос его звучал твёрдо.

Но никто ему не ответил. Подождав немного, Первый Виша протянул лапу по направлению к Пунту, которого можно было бы назвать первым после него.

— Скажи мне, друг, что ты думаешь?

Пунт шевельнулся и медленно произнёс:

— Я думаю, что ты знаешь, как поступить. Скажу только, что, по моему мнению, у нас есть всего один путь в этом деле, — он помолчал. — Добавлю ещё, я думаю, что это решение можешь принять только ты. Прости меня, друг.

Они молча смотрели друг другу в глаза. Лаум медленно поднял и опустил лапу в жесте согласия.

— Наверное, ты прав. И мне кажется, я знаю, о каком пути ты говоришь.

— Я в этом не сомневаюсь, — был ответ.

— Но всё же есть кое-кто, чьё мнение я должен узнать.

Теперь Пунт согласно взмахнул лапой:

— Мудрость не изменила тебе, — Пунт вложил в традиционную фразу, выражающую активное согласие, столько теплоты и желания поддержать, что Лаум невольно улыбнулся.

Затем взгляд его устремился вдаль и стал напряжённым. Вскоре Виша расступились, давая дорогу существу, приближающемуся к Первому Виша.

Это была тилапиха, такая старая, что её рыжая шерсть отливала серебром, а уши уже не держались стоймя, как это обычно бывает у тилапов. Они обвисали, и тилапиха лишь иногда распрямляла их. Лаум смотрел на неё с нескрываемой нежностью. Они были друзьями с самой юности.

Примерно треть шуа имела друзей тилапов, но никогда не бывало такого Виша, у которого не оказалось бы ушастого друга. И всегда как-то так получалось, что тилап, избравший себе в товарищи будущего Первого Виша, тоже был в каком-то (правда, не очень понятном для шуа) отношении первым среди своих собратьев.

Лаум шагнул вперёд и прикоснулся к рыжей шее. Бархатная шерсть от старости стала жёсткой, но шуа не замечал этого. Для него она была прежней.

— Топа, ты, конечно, знаешь, зачем я звал тебя.

Тилапиха молча смотрела на него умными лиловыми глазами.

— И ты знаешь нашего гостя — человека — лучше, чем любой из нас мог бы его узнать, — Лаум помолчал. Тилапиха, казалось, задумалась.

Конечно, шуа знал, что сама Топа никогда с человеком не встречалась, но — “то, что известно одному тилапу — известно всем тилапам”. А человек просто не мог их не заинтересовать.

— И то решение, к которому я склоняюсь, — продолжал Виша, — тоже не может укрыться от тебя.

Тилапиха слегка склонила голову набок, внимательно глядя ему в глаза.

— Прошу тебя, ответь мне: согласна ли ты и твой Народ с таким решением?

Она не шевелилась. Лаум сложил лапы на своём медальоне и тоже замер. Он знал, что теперь надо ждать. Позади тилапихи молчаливой стеной ждали её ответа остальные Виша.