Страница 27 из 39
– Да, мы…
– На определенных условиях, – вмешался Локк.
– Ты опять за свое?! – укоризненно заметил Жан.
– Я знаю, что делаю! – Локк подавил очередной приступ кашля и обратился к архидонне: – Во-первых, все наши обязательства ограничиваются подготовкой и проведением избирательной кампании. Мы соглашаемся только на это, и ни на что другое. Так что избавьте нас от всяких неожиданностей. Давайте обойдемся без всех этих ваших поганых колдовских штучек.
– Что вы имеете в виду? – спросила Терпение.
– То, что слышали, – хрипло ответил Локк неожиданно окрепшим голосом, как будто злость придала ему сил. – Чтобы потом через пять лет какой-нибудь из ваших магов не начал утверждать, что за мной должок значится потому, что вы мне жизнь спасли. Вот прямо сейчас нам и подтвердите: как только мы ваши дурацкие выборы проведем, то больше вам ничем не обязаны.
– Да уж, недаром говорят, что нахальство – второе счастье, – вздохнула Терпение. – А в вашем исполнении, Локк, оно и вовсе сродни высокому искусству. Но раз вы настаиваете, то так тому и быть – услуга за услугу, и никаких претензий. Как я и обещала.
– Прекрасно. И еще одно…
– По-моему, за вашу работу вы получите более чем щедрое вознаграждение…
– А по-моему, вы не на рынке с лоточником из-за пирожка торгуетесь. Или вам победа на выборах не нужна?
– Ну и чего же еще вы хотите?
– Ответов. Причем ответов ясных и четких, а не каких-то там отговорок, мол, все это непостижимо, необъяснимо и простым смертным понять не дано…
– И что же вы собираетесь у меня спрашивать?
– А что в голову взбредет, то и спрошу. Про магию вашу, про Картен, про Сокольника или вот про вас. Надоели мне эти ваши так называемые разговоры – муть какую-то разводите, ходите вокруг да около, ничего не поймешь. Нет уж, если я на вас работать согласился, будьте так любезны, объясните, что к чему.
Поразмыслив, Терпение ответила:
– У каждого мага есть частная и публичная жизнь. О последней я готова вам рассказать, а вот первой касаться не советую. Во избежание нежелательных… последствий.
– Договорились… – Локк кашлянул, утер кровавую слюну рукавом рубахи. – Жан, ты согласен?
– Да.
– Вот и славно. Я тоже согласен, – заявил Локк. – Терпение, вы нас наняли. Мы в вашем распоряжении. Можете приступать к исполнению своих обязательств. Избавьте меня от этой дряни.
– Увы, здесь это невозможно, – вздохнула она. – В лашенском порту нас ждет корабль, на котором мы переберемся через Аматель. Чем скорее мы на него попадем, тем лучше. Там у меня уже все готово.
– Ладно, я пойду за… – начал Жан.
Терпение щелкнула пальцами, и входная дверь распахнулась. На улице стояла карета с золотистыми фонарями, запряженная четверкой лошадей.
– Ага, я изумлен до дрожи, – фыркнул Локк.
– Локк, мы и так слишком много времени потеряли, усмиряя вашу гордость. Теперь каждая минута на счету. И без того трудно сказать, выдержите ли вы предстоящее испытание.
– Погодите-ка, я не понял… – сказал Жан. – Что за испытание и почему это он его не выдержит?
– Увы, в этом отчасти моя вина… Надо было раньше к вам прийти, до того, как вы лекарей похищать вздумали. Состояние Локка – хуже некуда, а то, что ему предстоит, не всякий здоровый человек выдержит.
– Но вы же…
– Жан, успокойся, – прервал его Локк. – Ты же помнишь, это наш любимый прием: сначала заманиваем простаков обещаниями золотых гор и молочных рек с кисельными берегами и только потом начинаем увиливать. Поберегите силы, архидонна Терпение. Лучше приступайте к вашему проклятому делу. Я так зол, что мне теперь любое колдовство нипочем.
– Гм, похоже, Жан нашел чем вас пристыдить. Впрочем, я рада, что храбрость к вам вернулась – без нее вам не выжить. – Она хлопнула в ладоши.
На пороге появились два высоких здоровяка в широкополых шляпах и длинных кожаных плащах. Терпение, коснувшись Локкова лба, велела своим слугам уложить больного на носилки. Поначалу Жан с опаской приглядывал за ними, но успокоился, убедившись, что с Локком обращаются заботливо и с должной осторожностью.
– Могу с уверенностью обещать лишь одно: то, что мне предстоит сделать на корабле, будет худшим испытанием в вашей жизни, – предупредила Терпение.
Интерлюдия
Мальчик, который гонялся за красными платьями
Ты до сих пор на меня сердит, – вздохнул отец Цеппи.
Это очевидное утверждение не требовало объяснений, потому что чувства Локка были понятны даже самому тупому чурбану.
С «поимки» Сабеты прошли сутки. Локк вполне оправился от падения со второго этажа, но, вернувшись в храм Переландро, ходил туча тучей, разговаривать ни с кем не желал, готовить еду и садиться за стол наотрез отказывался. Отец Цеппи не стал его долго уговаривать, а просто отвел на крышу храма.
В час, когда все видимые массивы Древнего стекла заливали Каморр волшебным сиянием ярче вечерней зари, призрачный ореол Лжесвета льнул к каждому мосту, к каждой башне и к каждому дому, а сумеречное небо над городом казалось темным покрывалом, расшитым тысячами мерцающих стежков.
Парапеты заброшенного сада на крыше храма надежно защищали Локка и Цеппи от любопытных взоров. Мальчик и старик сидели друг напротив друга, окруженные разбитыми цветочными горшками и рассохшимися кадками. Цеппи то и дело затягивался сигаркой, скрученной из листового табака, – тлеющий кончик ее вспыхивал с каждым глубоким вдохом.
– Ну вот, я из-за тебя на анакастийский черный перешел, – пробормотал он. – А ведь для праздника его приберегал. Конечно, ты до сих пор на меня сердит. Тебе ведь лет семь, не больше, и мировоззрение у тебя соответствующее. Вот такой широты… – Он вытянул большой и указательный палец левой руки и свел их в узенькую щелку.
Такой несправедливости Локк не выдержал:
– Вы все нечестно подстроили!
– Ах нечестно… Погоди, ты на полном серьезе веришь в то, что жизнь устроена по-честному, дружок? – Цеппи в последний раз глубоко затянулся и выбросил окурок в темноту. – В Горелище все до одного перемерли, кроме тебя и горстки твоих приятелей. На Сумеречном холме ты чудом избежал смерти, хотя совершил две непростительные ошибки, за которые и взрослому яйца ободрали бы, как виноградины, а теперь рассуждаешь о том, что честно, а что…
– Не-а… – Праведное возмущение Локка моментально сменилось мучительным стыдом, словно его застали в обмоченных штанишках. – Нет, я не про это. Я знаю, что жизнь не по-честному устроена. Просто… Я думал… Я думал, что вы… ну, что вы…
– Ах, вот оно что! – сказал Цеппи. – Ну я вот себя безупречно честным считаю, это верно. А скажи-ка мне, дружок, что тебя больше расстроило – то, что я тебе соврал про Сабету, или то, что в испытании, которое я для тебя придумал, твоя изобретательность ничем помочь не могла?
– Не знаю… Наверное, и то и другое. И вообще все!
– М-да, обучать тебя формальной риторике, пожалуй, еще рановато, но послушай моего совета: с любым затруднением можно справиться, если рассмотреть его по частям и попытаться найти решение каждой. А теперь я задам тебе еще один важный вопрос. Тебе нравится у нас в храме?
– Да!
– Ты ешь до отвала, спишь в теплой и мягкой постели, одет, обут, развлечений хватает, и купаешься ты дочиста раз в неделю.
– Да. Да, мне все это очень нравится. Ради такого я даже купаться согласен.
– Гм-м. Вот как у тебя молоко на губах пообсохнет и хотелка встанет, тогда и скажешь мне, такой ли уж тяжкий труд – купание, особенно когда вокруг начнут увиваться девицы с весьма осязаемыми прелестями.
– Чего-чего? Как у меня что?
– Да ничего особенного. Не волнуйся, у тебя будет достаточно времени над всем этим поразмыслить. Значит, тебе у нас нравится. Здесь уютно и безопасно. А как здесь с тобой обращаются – так же, как на Сумеречном холме?
– Не-а… Нет, совсем не так.
– И все же ничего из вышеперечисленного не оправдывает нашего вчерашнего гнусного поступка, так? Никто из нас не заслуживает твоего доверия? И ты никого из нас прощать не собираешься – ни за что и никогда?