Страница 13 из 93
С полминуты Бортко помалкивал. Опустив голову, постукивал карандашом по столу. Павел тоже молчал; тихо, прилично вздыхал. Слышно было, как жужжит муха между стеклами.
— Твой Михалыч вроде в нашу орбиту не попадал? — вдруг поднял голову Бортко.
— Что вы, он совсем другим занимается. Но вот сама эта поездка…
— Ты считаешь, сынок, твой учитель во что-то все же влип?
Бортко спросил очень участливо, но кто же поверит в участливость Бортко? Другое дело, что представить Михалыча, глотающего бриллианты перед таможенным досмотром, продающего героин или рубящего топором богатого соседа, было еще более невероятно, чем сочувствующего Бортко.
Михалыч был похож на Бортко тем, что его сознание было перенасыщено самыми разнообразными и порой самыми невероятными сведениями. Михалыч и сам мог знать не очень твердо, действительно ли садилась летающая тарелка под Пижманом или пьяные летчики чего-то малость перепутали. И правда ли, что дама-археолог из Перу родила от найденной в раскопе мумии или там тоже возникло некое искажение информации. Но к делам уголовным, к ущемлению прав и к преступлениям против личности все это не имело отношения. И не мог Бортко этого не знать, не мог. Ох, провоцировал Бортко!
— Он ни во что не влип, это точно, просто не тот человек. Но заказ ему дали странный, и непонятно зачем.
— И что ждет в квадрате, тоже непонятно, — охотно подхватил Бортко. — Тем паче, последние годы во всей Карской области вообще творится черт знает что. Эта Северная заимка, будь она неладна, какие-то американцы, какие-то японцы. Заброшенные избушки, скелеты, местные фермеры до конца оборзели, людей среди бела дня ловят.
Опять помолчали, и каждый знал, о чем они молчат.
— Ясное дело, сынок, — произнес первым Бортко. — Ты давай входи в группу Михалыча, поезжай с ним, погляди, что и как. Неделя — невеликий срок, переживем мы без тебя, перетопаем. А японца мы, не изволь сомневаться, того… Под контроль мы его, значит!
Павел поежился, немного представляя, что такое этот самый контроль.
— Значит, выдаете мандат?
— Выдаю. Давай, расследуй все, что сможешь.
И тогда, спускаясь по лестнице с рукой, занемевшей от рукопожатия Бортко, и еще долго после этого Павел не был в силах понять, что знает Бортко, что он предполагает, а что хочет узнать через Павла.
Но если проведенный Михалычем вечер и проведенное Павлом Бродовым утро и были чем-то необычны, то гораздо больше оснований считать необычным вечер, проведенный Ямиками Тоекудой.
Войдя в номер, господин Тоекуда сразу осмотрел свой чемодан, хмыкнул и некоторое время стоял в странной позе. Заложив руки за спину, господин Тоекуда ухватился каждой рукой за локоть другой руки, выгнулся и стал покачиваться на пятках. Неудобная поза для европейца, но полезная для мышц ног, для мышц спины, а кроме того, господину Тоекуде в такой позе хорошо думалось.
Постояв минуту или две, Ямиками-сан извлек из недр пиджака блеснувшую металлом плоскую коробочку чуть покрупнее пачки сигарет и что-то начал с нею делать. Раздалось тихое гудение, замигала зеленая лампочка. Сопя от напряжения, господин Тоекуда наклонился, стал вести рукой над местом выхода телефонного провода из стены. Гудение вроде усилилось. Аккуратно, с неимоверным тщанием, Ямиками провел коробочкой над проводом и, высунув от старательности язык, исследовал сам аппарат. Действовал он с неторопливостью людей, строивших террасные поля на скалах, десятилетия подряд удобрявшие их водорослями и собранными в окрестностях листьями и ветками.
Над аппаратом гул усилился, замигала красная лампочка, послышалось ритмичное попискивание. Ямиками засопел, стал описывать коробочкой круги. Та пищала и мигала. И тогда господин Тоекуда положил коробочку на стол (коробочка мгновенно замолчала) и вытащил из внутреннего кармана два еще более неожиданных предмета — какую-то подозрительную отвертку и что-то, больше всего похожее на длиннющий изогнутый ланцет. Мгновение — и телефонный аппарат уже лишился верхней крышки. Ямиками Тоекуда удовлетворенно хмыкнул, обнаружив черную отсвечивающую коробочку, которой быть здесь вовсе и не полагалось.
Опять Ямиками стоял выгнув спину и уцепившись за локти. А потом собрал аппарат, спрятал все инструменты в карманы и быстрой походкой вышел из номера. В течение примерно часа или двух господин Тоекуда гулял. Прошелся по набережной, походил по площадям, по бесчисленным «блошиным» рынкам. Активность на рынках стихала, но у господина Тоекуды не было проблем купить маленький кипятильник и несколько метров черного электрического шнура. Все это он тоже запихал в свои бездонные карманы и мирно отправился в гостиницу.
В номере гостиницы господин Тоекуда произвел действия, которые могли бы удивить любого свидетеля… только вот свидетелей и не было.
Для начала Тоекуда передвигался по номеру, беспорядочно и сильно топая. Потом господин Тоекуда стал листать свою записную книжку и, найдя номер, стал звонить.
— Зорзетта-сан? Поминис, мене торко тебя! Аааа! Аа! Я зе говорира! Я подхозу! Неее… Я до утра! Оооо-оо!
Этот глубокомысленый разговор продолжался порядка трех-четырех минут, причем почти не говорящий по-русски господин Тоекуда ухитрился рассказать публичной девке, что он был очень занят, доставал важный документ, и что он к ней придет непременно надолго. Положив трубку, господин Тоекуда снова заходил по номеру, зашумел, открыл и со звяком, лязгом, топотом захлопнул входную дверь. А потом он очень тихо присел в кресло и сидел почти неподвижно, не зажигая света. Лениво утекало время. Если бы в это время кто-то смотрел на почтенного господина Тоекуду, то этот кто-то, скорее всего, принял бы Тоекуду за нелепую статую или за куклу, которую посадили в кресло неизвестно зачем.
Перед внутренним взором Тоекуды проплывало золотое, невозвратное, давно и нежно любимое детство. Вот трехлетний голенький малыш стоит на черном, мокром от воды камне, под разлапистыми листьями растений. Ручеек срывается с трехметрового откоса, разбивается внизу, брызги летят на малыша и его деда. Солнце пробивается сквозь листья.
— А теперь эту веточку мы отрубим так, без всякого ножа!
Да, так и сказал тогда дед! И потом дед взмахнул рукой — неуловимо быстро, и оттого вдруг стало страшно. А куст дернулся, вздрогнул, и по течению поплыла ветка с листьями.
— Вот так! — улыбнулся дед. — Что ты стоишь? Повторяй!
Европейский мальчик в три года видит, как папа или дедушка взмахивают топорами и валят деревья. Он знает, что он пока маленький, он не может делать, как они. Но он знает, что придет время, и он будет так же взмахивать топором и валить толстые деревья. А Тоекуда в три года смотрел, как ручеек уносит ветку за поворот, как исчезают огненные листья в полумраке леса, между окатанными камнями и знал, что настанет момент — и он будет взмахивать рукой и отсекать ударом тугую, полную соков ветку дерева.
Тоекуда просидел в кресле несколько часов, вспоминая детство, думая о чем-то уж вовсе непостижимом. Плохо для него было одно — уж очень хотелось курить.
Тихий скрежет в замке. Такой тихий, что сначала Тоекуда решил, ему послышалось. Но нет, в замке явно что-то провернулось, лязгнуло. В отелях такого класса двери не скрипят, даже в России. Слышен был разве что тихий шелест, пахнуло другими запахами из большого гостиничного коридора. На короткое мгновение, потому что дверь тут же закрылась. Кто-то не зажигая света двигался через коридорчик мимо ванной и туалета практически бесшумно. Разве что легкое движение воздуха…
Начала отворяться дверь из коридорчика в комнату. Единственное, что успел заметить вошедший, был своего рода неимоверной скорости вихрь, метнувшийся откуда-то сбоку. Размытая скоростью масса приближалась так, что вошедший ничего не успел сообразить: серый вихрь метнулся, страшный удар, ослепительная вспышка. Он еще успел понять, что движется куда-то, теряет равновесие и даже, кажется, падает. Человек, вошедший в темную комнату, обладал и подготовкой, и опытом. И уж, конечно, был готов к любым неожиданностям. Именно к таким делам его долго и старательно готовили, и что-что, а быстро реагировать он умел достаточно хорошо. Много раз наставники объясняли ему, что самое главное — это внезапность, вряд ли они могли себе представить, что он будет лежать вот так, беспомощно распростершись на полу, и что отмычки тихо звякнут, упав из татуированной руки.