Страница 79 из 100
Я затаил дыхание.
— Дышите нормально.
Открытое окно кабинета, находящегося рядом с переходом из лечебного корпуса в жилой, выходило на клумбу с розами, которые едва не дотягивались до подоконника на своих голых, колючих стеблях. Молоденькая сестра в хрустящем от крахмала, чистоты и свежести белом халате сладко зевала. Я видел в стекле отражение ее хорошенького порочного личика и не сомневался, что она неплохо проводит время. Ей хотелось на море, в парк или в постель, но ее рабочий день только начался.
— Болей в области сердца или спины не было? — Доктор Земскова усталым движением освободила уши от трубки.
— Вчера, — сказал я, — перед самым обедом. Как обычно, ничего особенного.
— Люсенька, кардиограмму, срочно, — обратилась она к сестре.
— Зачем? — запротестовал я. — Если надеетесь найти что-нибудь неладное у человека с таким самочувствием, тогда всякая нормальная жизнь — это сплошной инфаркт.
— Нужно проверить, — ответила доктор Земскова. — А вот бодрое настроение, — это замечательно.
— Доверяете какой-то машине больше, чем человеку. Я же говорю: чувствую себя хорошо.
— Узнай, Люсенька, они начали работать?
Доктор Земскова была неумолима.
— Работают, — вернулась Люся.
— С кардиограммой ко мне, — распорядилась доктор Земскова. Мы с Люсей отправились в конец коридора.
Пока снимали кардиограмму, Люся оставалась со мной.
— Подождите, — промурлыкала она, унося узкую полоску миллиметровки.
Я сидел на краешке больничного топчана и чувствовал, как испаряются остатки влаги в тех местах, куда прикладывали электроды. Люся долго не возвращалась.
Наконец дверь распахнулась. Люся, Земскова и еще какой-то врач решительно направились ко мне. Два загорелых парня в белых халатах и шапочках остались у входа со сложенными на груди руками.
— Виктор Алексеевич, — торжественно обратилась ко мне доктор Земскова, — придется вас на какое-то время задержать.
— Плохая кардиограмма?
Она прикрыла глаза и несколько раз кивнула, то ли сочувствуя, то ли подчеркивая торжественный характер момента.
— Но, может, это как раз то, что нужно? Для других плохая — для меня хорошая, нормальная кардиограмма. Вы ведь не знаете, какая была десять лет назад. С чем сравниваете? Согласитесь, важно, с чем сравнивать.
— Виктор Алексеевич! — Земскова сложила руки в крепком рукопожатии. — Представьте себе, я приду к вам в лабораторию и стану давать советы. Как вы к этому отнесетесь?
— А что произошло?
— Ничего страшного. Полежите недельку, там видно будет.
И она снова профессионально улыбнулась.
— Ложитесь на каталку, вас отвезут.
— Я сам дойду.
— Ложитесь.
Ее ласковая интонация окончательно убила меня. Я ощутил какую-то безнадежность и полную беззащитность.
— То, что немного плохо себя вчера чувствовал, ничего не значит. Из меня уходила болезнь, — малодушно пролепетал я.
— Долго еще вас уговаривать?
— Хорошо. Только я хотел бы предупредить соседа по комнате. Чтобы не волновался.
Мне необходимо было увидеть Олю.
Все трое многозначительно переглянулись. Молодцы-санитары стояли с непроницаемыми лицами центурионов.
— Предупредят без вас.
— Мне нужно ему что-то сказать.
— Мы передадим.
— У меня личное дело.
Они снова переглянулись, и доктор Земскова сказала:
— Вы кого имеете в виду?
— Моего соседа по комнате. Иванова.
— Ах, этого… Так ведь он уехал.
Она лгала с лучезарной улыбкой на лице.
— Как уехал? Куда?
— Домой. У него там что-то случилось.
— Когда?
— Вчера, — сказал мужчина-врач. — Вчера вечером.
— А вещи? — спросил я.
— Что вещи?
— Мы ведь жили с ним в одной комнате. Вы этого не учли.
Я встал с топчана, отстранил бросившуюся ко мне Земскову, по-видимому решившую, что я надумал бежать, лег на каталку и закрыл глаза.
Меня повезли по длинному коридору. Только теперь я сообразил, зачем жилой корпус соединен внутренним переходом с лечебным.
— Вот и хорошо, — уплывал куда-то назад голос доктора Земсковой.
Меня поместили в отдельную палату. Пришла сестра и сделала укол. Лекарство подействовало мгновенно. Небо в окне почернело и понеслось мне навстречу. Потом сдавило грудь, я потерял сознание.
Когда проснулся, в комнате было темно. У изголовья нащупал кнопку звонка. Дверь бесшумно открылась.
— Звали? — шепотом спросила сестра.
— Скажите, давно я здесь?
— Мое дежурство только началось. Сейчас посмотрю в журнале.
Она вернулась и сообщила:
— Вы поступили вчера в девять ноль-ноль.
— А сейчас?
— Тоже девять, но только вечера.
Я попробовал подняться и не смог. Все тело одеревенело. Откинулся на подушку, чувствуя, как лоб и спина покрылись испариной.
— Вам нельзя делать резких движений, — испугалась сестра. — Если судно, то я подам.
Шло время. Я потерял счет дням. Теперь казалось, что за стенами лечебного корпуса жизни вовсе не существует.
Когда мне разрешили вернуться, дни стали совсем короткие.
За обеденным столом по-прежнему сидели Серафим Гаврилович и Клавдия Николаевна, а третье место занимала та самая ехидная старушка — новая подруга Клавдии Николаевны.
Я поздоровался. Они ответили вразнобой. Никто меня ни о чем не спрашивал, точно мы расстались вчера.
— А где наша юная соседка?
— Соседка? — удивилась Клавдия Николаевна. — Какая соседка?
Серафим Гаврилович в это время просил официантку сменить кофе с молоком на чай.
Со мной сыграли гнусную комедию, но разве я не добровольно лег на каталку и позволил сделать укол? Впрочем, что я мог? Их было пятеро, не считая той, которая снимала кардиограмму. Прорваться? Выпрыгнуть в окно? Не соглашаться до последнего? Ведь никакого насилия не было с их стороны».
XXIII
— Павлик?
— Здравствуйте, дядя Алик.
— Как дела?
— Нормально.
— Как мама?
— Вроде ничего.
— Я хотел спросить, что ты знаешь о Кибеле?
— Вы имеете в виду фригийскую богиню?
— Вот именно. Ты у нас главный специалист по таким делам.
В трубке воцарилось молчание.
— Прочитали записки отца?
— Да.
— Он очень болел. Мы многого не знали. Наверное, зря я вам дал.
— Мне бы не хотелось, чтобы когда-нибудь ты пожалел об этом.
— Из всех друзей вы самый близкий нашей семье человек.
— Спасибо, Павлик. Твою просьбу я выполнил. Сделал выписки и теперь передам их Рыбочкину. Так расскажи о Кибеле. Или это долго?
— Нет, почему же, пожалуйста.
— Хотя бы в общих чертах.
— На одном из горельефов Пергамского алтаря она изображена верхом на льве. Помните? Иногда ее отождествляли с Адрастеей, богиней кары и возмездия. Но вообще-то Кибела — мать всего живущего на земле. Богиня, возрождающая умершую природу и дарующая плодородие. Только папа этого не знал. Скорее всего, случайно запомнил имя Кибелы. Он иногда любил вставить словечко, ему самому непонятное. Играл такими словами, как кошка с мышкой: подбросит — поймает. А сам смеется, довольный.
— Так что Кибела?
В трубке зашуршало.
— Алло!
— Да, слушаю.
— Что именно вас интересует, дядя Алик?
— Все, что знаешь.
— Ладно, постараюсь вспомнить. Значит, так. Кибела полюбила юношу. На охоте его смертельно ранил вепрь, а она умолила богов вернуть ему жизнь. Существует несколько вариантов легенды.
— Что?
— Плохо слышно?
— Аппарат барахлит. Нет, ничего.
— Вы слушаете?
— Да.
— Он изменил ей, решил жениться на простой девушке. Богиня не простила. Она явилась на свадьбу и наслала на всех безумие. Юноша тоже сошел с ума, убежал в горы, оскопил себя и умер в мучениях. После смерти возлюбленного Кибела учредила траурный праздник его памяти. Пожалуй, все.
— Значит, сначала воскресила, потом убила?
— Примерно такой же миф об Адонисе, который должен был проводить треть года у богини любви, треть — у владычицы преисподней, а остальным временем распоряжаться по своему усмотрению. Когда он погиб на охоте, из капель крови выросли розы.