Последний Катон

Вкратце история была такова: во вторник, 15 февраля, взятый напрокат самолет «Сессна-182» в 21:35 врезался в гору Хелмос (Ορος Ωελμος) на Пелопоннесе. Погибли как пилот, двадцатитрехлетний грек, который только что получил лицензию, так и пассажир, эфиоп по имени Аби-Рудж Иясус, тридцати пяти лет. Согласно переданному руководству аэропорта Александруполи на севере Греции плану полета, самолет направлялся на аэродром Каламата на Пелопоннесе, куда рассчитывал приземлиться в 21:45. За десять минут до назначенного времени без всяких сигналов бедствия пролетающий на высоте 2355 метров над лесистой горой Хелмос самолет резко снизился до 2000 футов и исчез с радаров. По сигналу диспетчеров к месту поспешили пожарники из ближайшего городка Кертази, которые нашли еще дымящиеся обломки самолета, разбросанные в радиусе километра, и мертвых пилота и пассажира, висящих на одном из деревьев. Эта информация содержалась в основном в греческих газетах, которые сообщали о происшествии по данным своих местных корреспондентов. В «Кафимерини» также был помещен очень нечеткий снимок, на котором можно было увидеть Аби-Руджа на носилках. Несмотря на то что узнать его было очень трудно, у меня не было ни малейшего сомнения в том, что это он: его образ врезался мне в память, столько раз я снова и снова рассматривала фотографии его вскрытия. Корреспондент Афинского агентства новостей давал более подробную информацию и описывал смертельные раны обоих мужчин, которые, в случае пассажира, соответствовали ранам моего эфиопа. Похоже, скрытые одеждой шрамы остались для репортеров незамеченными.

— У меня хорошие новости, доктор Салина.

— Вот как?.. Что же, рассказывайте, — без особого интереса откликнулась я.

Однако мое внимание как магнит привлекла одна фраза, затерянная в заметке Афинского агентства новостей: пожарники нашли на земле, у ног тела Иясуса, словно выпавшую у него из рук при последнем вздохе красивую серебряную шкатулку, которая от удара открылась, и из нее выпали странные кусочки дерева.

Эфиопские газеты, напротив, об аварии едва упоминали, не приводя никаких подробностей, а ограничивались адресованной к читателям просьбой помочь найти родных Аби-Руджа Иясуса из народности оромо, пастухов и земледельцев из центральных народов Эфиопии. Они обращали свою просьбу в особенности к руководителям лагерей беженцев (в стране свирепствовал ужасный голод), а также, и это было самым примечательным, к религиозным властям Эфиопии, поскольку у погибшего были найдены «очень святые и ценные реликвии».

— Пожалуй, вам стоит обернуться и посмотреть на то, что я вам показываю, — не унимался капитан.

Я неохотно обернулась, с трудом выходя из глубокой задумчивости, и увидела капитальную фигуру швейцарца, на лице которого (о чудо!) красовалась широчайшая улыбка, протягивающего мне в вытянутой руке фотографию большого размера. Я взяла ее со всем безразличием, на которое была способна, и презрительно взглянула. Однако в тот же миг выражение моего лица изменилось, и я удивленно вскрикнула. На фотографии виднелся ярко освещенный солнечным светом фрагмент стены из красноватого гранита, на котором находились рельефные изображения двух маленьких крестов в прямоугольных рамках, увенчанных лучистыми коронами с семью зубцами.

— Наши кресты! — с восторгом воскликнула я.

— Пять мощнейших компьютеров Ватикана без перерыва работали четыре дня, чтобы в конце концов обнаружить то, что находится сейчас у вас в руке.

— И что это находится у меня в руке? — Я была бы готова запрыгать от радости, если бы не сознание, что в моем возрасте это произведет ужасное впечатление. — Скажите же, капитан! Что у меня в руке?

— Фотография фрагмента юго-западной стены православного монастыря Святой Екатерины на Синае.

Глаузер-Рёйст был доволен не меньше моего. Он открыто улыбался, и, хотя его тело ни на миллиметр не двигалось и было таким же застывшим, как обычно (руки в карманах брюк, борта красивого пиджака цвета морской волны откинуты назад), на его лице была написана такая радость, которую я не могла даже ожидать от такого человека, как он.

— Святая Екатерина на Синае? — удивилась я. — Монастырь Святой Екатерины на Синае?

— Именно, — подтвердил он. — Монастырь Святой Екатерины на Синае. В Египте.

Я не могла поверить своим ушам. Монастырь Святой Екатерины был священным местом для любого палеографа. После ватиканской его библиотека была самой недоступной, имела самую большую коллекцию древних свитков в мире и так же скрывалась от чужаков за облаком тайны.

— Какое же отношение имеет монастырь Святой Екатерины на Синае к эфиопу? — удивленно спросила я.

— Понятия не имею. Честно говоря, я рассчитывал, что именно этим вопросом мы сегодня и займемся.

— Что ж, тогда за работу, — подхватила я, водружая на переносицу очки.

В фондах ватиканской библиотеки находилось огромное количество книг, мемуаров, сборников и трактатов об этом монастыре. Тем не менее большинство людей не имели даже отдаленного понятия о существовании такого важного места, как этот православный храм, находящийся у подножия горы Синай, в самом сердце египетской пустыни, в окружении священных вершин, и построенный вокруг места, не имеющего себе равных по религиозному значению: места, где Яхве явился Моисею в образе Неопалимой Купины.

История монастыря снова свела нас со старыми знакомыми: в IV веке нашей эры, в 337 году, императрица Елена, мать императора Константина (с кем связана одноименная христограмма или хрисмон), повелела построить в этой долине прекрасное святилище, потому что многие христиане начали отправляться туда в паломничество. Среди этих первых христиан была знаменитая Эгерия, монахиня из Галисии, которая совершила длительное путешествие по Святой Земле от Пасхи 381-го до Пасхи 384 года, которое мастерски описала в своем «Путешествии». Эгерия рассказывает, что в том месте, где позже возвели монастырь Святой Екатерины на Синае, группа отшельников присматривала за небольшим храмом, под апсидой которого скрывался еще живой священный Куст. Проблема отшельников заключалась в том, что место это было на пути, связывавшем Александрию с Иерусалимом, и на них постоянно нападали жестокие кочевники из пустыни. Поэтому два века спустя император Юстиниан и его супруга императрица Феодора наняли византийского архитектора Стефаноса Айлисиоса для постройки в том месте крепости для защиты святого монастыря. Согласно последним исследованиям, на протяжении веков стены укреплялись, а многие их части даже перестраивались, так что от первоначальной постройки осталась только юго-западная стена, украшенная любопытными крестами, воспроизведенными на коже нашего эфиопа, а также древнее святилище, построенное по приказу святой Елены, матери Константина, и отремонтированное и подправленное Стефаносом Айлисиосом в VI веке. И в таком виде монастырь и остался с тех пор, восхищая и поражая эрудитов и паломников.

В 1844 году в библиотеку монастыря допустили немецкого исследователя, и он обнаружил там знаменитейший Синайский кодекс, самую древнюю известную полную копию Нового Завета, датированную ни много ни мало IV веком. Конечно, этот немецкий исследователь, некий Тишендорф, кодекс украл и продал его Британскому музею, где он и находится с тех пор и где я имела возможность жадно лицезреть его несколько лет назад. И я говорю, что лицезрела его жадно, потому что в то время в моих руках находился его возможный близнец, Ватиканский кодекс того же века и, возможно, того же источника. Параллельное изучение обоих кодексов позволило бы мне провести одно из важнейших палеографических исследований за всю историю. Но это было невозможно.

К концу дня у нас была обширная и интереснейшая подборка документов о любопытном православном монастыре, но мы все еще не выяснили, какая связь может существовать между шрамами нашего эфиопа тридцати с небольшим лет и юго-западной стеной монастыря Святой Екатерины, возведенной в VI веке.

Мой мозг, привыкший быстро синтезировать информацию и добывать важные данные из любой путаницы документов, уже создал сложную теорию на основе повторяющихся элементов этой истории. Однако поскольку предполагалось, что основная ее часть мне неизвестна, я не могла поделиться своими мыслями с капитаном Глаузер-Рёйстом, хотя мне хотелось бы знать, пришел ли он к таким же заключениям. Я сгорала от желания задавить его моими выводами и доказать, кто тут самый умный и самый толковый. На следующей исповеди отцу Пинтонелло придется наложить на меня очень суровое покаяние за гордыню.