Страница 124 из 124
— Знаешь, Каспар, как она тебя зовёт за глаза? — выдал тут Иуда-Фараг. Я так наступила ему на ногу, что и слон бы зашатался, но он даже глазом не моргнул. — Она зовёт тебя Кремень.
— Предатель! — сердито глядя на него, отрезала я.
— Ничего, доктор, — засмеялся Глаузер-Рёйст. — А я всегда называл тебя… Нет, лучше не скажу.
— Капитан Глаузер-Рёйст! — крикнула я, но в этот самый миг Уфа поднял поводья и шлёпнул ими по лошадиным спинам. — Немедленно скажите! — завопила я, удаляясь.
— Пока, Каспар! — крикнул Фараг, махая одной рукой и толкая меня на сиденье другой.
— Пока!
— Капитан Глаузер-Рёйст, немедленно скажите! — продолжала бессмысленно надрываться я, пока повозка удалялась от басилейона. В конце концов, униженная и побеждённая, я с расстроенным видом уселась рядом с Фарагом.
— Придётся как-нибудь вернуться, чтобы всё разузнать, — утешил меня он.
— Да, и чтобы его прибить, — заявила я. — Я всегда говорила, что это очень неприятный тип. Как он осмелился дать мне прозвище?.. Мне!
Эпилог
С момента нашего отъезда из Парадейсоса прошло пять лет — пять лет, на протяжении которых, как это и предполагалось, нас допрашивали полицейские всех стран, в которых мы побывали, и начальники служб безопасности нескольких христианских церквей, в особенности — сменивший Кремня некий Готтфрид Шпиттелер, тоже капитан швейцарской гвардии, который ни на йоту не поверил всей нашей истории и в результате стал нашей тенью. Несколько месяцев мы провели в Риме, столько, сколько понадобилось для того, чтобы расследование было закрыто и я закончила все свои дела с Ватиканом и моим орденом. Потом мы отправились в Палермо и провели несколько дней с моей семьёй, но отношения не сложились, и мы уехали раньше, чем планировали: хотя внешне все мы были прежними, между нами образовалась глубочайшая пропасть. Я решила, что единственно возможный вариант — уехать от них подальше, оказаться на безопасном расстоянии, на котором они перестанут причинять мне боль. После этого мы вернулись в Рим, чтобы вылететь оттуда в Египет. Несмотря на свои убеждения, Бутрос принял нас с распростёртыми объятиями, и спустя несколько дней Фараг вернулся к своей работе в Греко-Римском музее Александрии. Мы хотели привлекать к себе как можно меньше внимания, ведя, как советовали нам ставрофилахи, спокойную обыденную жизнь.
Шли месяцы, и я принялась за работу. Я разместилась в кабинете Фарага и связалась со старыми знакомыми и друзьями из академического мира, которые тут же начали присылать мне предложения по работе. Однако я соглашалась только на те исследования, публикации и работы, которые могла проводить из дома, из Александрии, и которые не вынуждали меня удаляться от Фарага. Я начала учить арабский и коптский языки и страстно влюбилась в египетские иероглифы.
С самого начала мы были счастливы здесь, абсолютно счастливы, и было бы неправдой утверждать обратное, но в первые месяцы постоянное присутствие поблизости проклятого Готтфрида Шпиттелера, который приехал за нами из Рима и снял дом в том же районе Саба Факна, прямо рядом с нашим домом, превратилось в настоящий кошмар. Однако постепенно мы поняли, что всё дело в том, чтобы не обращать на него внимания, делать вид, что он невидим, и уже скоро год, как он полностью исчез из нашей жизни. Наверное, вернулся в Рим, в казармы швейцарской гвардии, наконец убедившись — или нет — в том, что история про оазис Фарафра — правда.
Однажды, вскоре после того, как мы поселились на улице Мохаррем-бей, к нам явился необычный гость. Это был торговец животными, который принёс нам красивого кота, «дар Кремня», как было написано в сопровождавшей его короткой записке. Я так и не поняла, почему Глаузер-Рёйст прислал нам этого кота с огромными острыми ушами и коричневой шёрсткой с тёмными пятнами. Торговец сказал нам с Фарагом, боязливо рассматривавшим зверя, что это ценный экземпляр абиссинской породы. С тех пор это неугомонное животное гуляет по дому словно хозяин и завоевало сердце дидаскалоса (но не моё) своими играми и потребностью в ласке. Мы назвали его Кремнем в память о Глаузер-Рёйсте, и иногда от присутствия Тары, собаки Бутроса, и Кремня, кота Фарага, мне кажется, что я живу в зоопарке.
Недавно мы начали подготовку поездки в Турцию. Мы уехали из Парадейсоса пять лет назад и до сих пор не забрали наш «подарок». Пора было уже это сделать. Мы продумывали, как «случайно» попасть в мавзолей Константина, минуя фонтан омовений Фатих Джами. До сегодняшнего утра всё наше внимание было поглощено этим проектом, но сегодня тот самый торговец, который вручил нам кота Кремня, принёс нам — наконец! — конверт с длинным письмом от капитана Глаузер-Рёйста, написанное им собственноручно. Поскольку Фараг был на работе, я обулась, накинула куртку и пошла к нему в музей, чтобы прочитать письмо вместе с ним. Мы уже так давно ничего не слышали о Глаузер-Рёйсте!
Но, судя по письму, Кремень в курсе всех наших дел. Он знает, что мы ещё не были в Константинополе, и советует не затягивать поездку, потому что «всё уже улеглось», и сообщает, что уже пять лет живёт с Хутенптах. К несчастью, старый Катон скончался. Катон CCLVII покинул этот мир пятнадцать дней назад, и теперь новый, двести пятьдесят восьмой по счёту, Катон уже избран и через месяц будет торжественно представлен в Храме Креста в Ставросе. Кремень просит и умоляет, чтобы в этот день мы приехали в Парадейсос, потому что, по его словам, Катону CCLVIII будет несказанно приятно, и он будет просто счастлив, если мы сможем присутствовать на церемонии. Этот день, пишет он, должен быть самым полным в жизни Катона CCLVIII, но он не будет таковым без нашего присутствия.
Я оторвала взгляд от бумаги, той же толстой шероховатой бумаги, на которой ставрофилахи оставляли нам подсказки во время испытаний, и вопросительно посмотрела на Фарага.
— Да, кто бы это ни был, он жаждет нас увидеть! — недоумевая, заметила я. — Кто же этот новый?.. Уфа, Теодрос, Кандас?..
— Посмотри на подпись, — запинаясь, сказал Фараг с насмешливой улыбочкой и широко открытыми от изумления глазами.
Письмо капитана Глаузер-Рёйста, написанное капитаном Глаузер-Рёйстом и с именем капитана Глаузер-Рёйста на конверте, было подписано Катоном CCLVIII.