Последний Катон

Пройдясь по улицам, где мирно разъезжали телеги и повозки, и по площадям и паркам, где люди развлекались жонглированием мячами и булавами (а это занятие тоже входило в их странные тренировки, так как способствовало одинаковому владению обеими руками), мы дошли до набережной Колоса, ширина которого достигала не менее шестидесяти — семидесяти метров, а неровные скалистые берега были укреплены парапетом с резьбой в виде цветов и пальм. Глядя на суда, плывущие по чёрным водам, я положила руку на поручень, и мне показалось, что пальцы заскользили, словно я коснулась масляного пятна. Но это было не так. Ладонь была чистой, оказалось что ощущение это вызвано только поразительной шлифовкой. Тогда я вспомнила каменный блок, как по маслу, скользивший по узкому туннелю в катакомбах Святой Лючии.

По тихим водам Колоса проплывали лодки и байдарки с одним, двумя и даже тремя гребцами, но больше всего внимание привлекали грузовые суда, которые казались толстыми большими баранками, из живота которых, как в греческих и римских кораблях, торчало до трёх рядов коротких и широких вёсел. По словам Уфы, эти корабли были главным транспортным средством для перевозки грузов и пассажиров между Ставросом, Лигнумом, Эдемом и Круцисом. Ставрос был столицей и самым большим городом, в нём жило почти пятьдесят тысяч людей, а Круцис — самым маленьким, на двадцать тысяч человек.

— Но как же вы до сих пор используете труд гребцов? — возмущённо спросила я. — И к тому же кто эти несчастные создания, осуждённые на галеры, которые вынуждены проводить свой век во внутренностях тёмного судна — вечно в поту, голодные и больные?

— А что такого? — удивились четверо наших спутников.

— Это же бесчеловечно! — горячо воскликнул Кремень, возмущённый не меньше, чем мы с Фарагом.

— Бесчеловечно? Это очень популярная работа! — сказал Гете, с ностальгией глядя на корабли. — Мне дали возможность погрести только три месяца.

— Грести — очень интересное занятие, — поспешила пояснить Мисграна, увидев наши поражённые лица. — Молодёжь, юноши и девушки, очень хотят получить место на транспортных кораблях, и желающих столько, что для того, чтобы все могли хоть чуть-чуть побыть гребцами, лицензии дают только на три месяца, как сказал Гете.

— Вам стоит попробовать, — мечтательно прибавил он. — Ритм и разные виды подталкивающих судно гребков, слаженные движения, общие усилия, товарищество… Крепко держа весло в руках, нужно наклониться вперёд, согнув ноги, а потом оттолкнуться назад. Это чудное упражнение, придающее невероятную силу плечам, спине и ногам. Кроме того, вы знакомитесь с множеством новых людей, и так укрепляются узы дружбы между нашими четырьмя городами.

Лучше, подумала я, вообще не открывать рот во время нашей экскурсии. Судя по взглядам, которыми обменялись со мной Фараг и капитан Глаузер-Рёйст, они думали то же самое. Похоже, тут все были счастливы делать своё дело, даже если дела эти были трудными и неприятными. Или, быть может, они всё-таки не такие уж трудные и неприятные? Может быть, такими они становятся по другим причинам — из-за общественного мнения, связанной с ними покупательной способности?..

Мы прогулялись по красивой набережной вдоль реки, наблюдая, как люди весело купаются в воде. Похоже, что в этих тёмных водах всегда сохранялась постоянная температура двадцать четыре — двадцать пять градусов, как и во всём пещерном комплексе, где находился Парадейсос. Опыт, полученный в разговоре о гребцах, заставил меня смолчать и не спрашивать, как получалось, что некоторые из пловцов догоняли и перегоняли многие байдарки, в которых гребли два-три человека. Здесь, в Парадейсосе, было столько вещей, которым стоило поучиться, столько всего интересного, что я была уверена, что ни Фараг, ни Кремень, ни я никогда не сможем выдать этих людей. Ставрофилахи были правы, говоря, что мы, как и все другие, побывавшие здесь до нас, не сможем причинить им бесполезный вред просто так. Как мы могли допустить, чтобы сюда вломились орды полицейских в форме, чтобы уничтожить подобную культуру? Не говоря уже о том, что потом разные церкви будут ссориться, приписывая себе то, чем было братство и что от него останется, или спорить, как превратить это место в религиозный центр туризма или паломничества. Ставрофилахи и их мир исчезли бы навсегда, несмотря на их тысячашестисотлетнюю историю, и стали бы магнитом для толп журналистов, антропологов и историков со всех концов земли. Если они выкрали Крест, им просто нужно его вернуть. Мы, и я была уверена, что Фараг и Кремень со мной согласятся, никогда их не выдадим.

Наша приятная прогулка продолжалась. В Ставросе было множество театров, концертных и выставочных залов, игровых и развлекательных центров, музеев (естествознания, археологии, пластических искусств…), библиотек… В них в последующие дни, к моему изумлению, я нашла оригиналы рукописей Архимеда, Пифагора, Аристотеля, Платона, Тацита, Цицерона, Вергилия… Плюс первые издания «Астрономики» Манилия, «Медицины» Цельсия, «Естественной истории» Плиния и другие потрясающие инкунабулы. В этих «Залах жизни», как называли их ставрофилахи, было собрано около двухсот тысяч томов, и самое интересное: большинство людей в Парадейсосе могли читать тексты в подлиннике, потому что изучение живых и мёртвых языков было одним из их излюбленных увлечений.

— Искусство и культура преумножают гармонию, терпимость и понимание между людьми, — сказал Гете. — А там, наверху, вы начали понимать это только сейчас.

В конюшнях Уфы, самых больших из пяти имевшихся вблизи Ставроса, кони, кобылы и жеребята в своё удовольствие носились по всей территории. На складе упряжи были сотни недоуздков и самых разнообразных удил и множество сёдел из замечательной тиснёной кожи со странными разноцветными подпругами и деревянными стременами. Уфа угостил нас орехами и поской, напитком из воды, уксуса и яиц, который они употребляли в больших количествах.

Как нам сказали, конный спорт был одним из (многих) популярных спортивных состязаний на Парадейсосе. Высшим искусством почиталось взятие препятствий рысью и галопом. Все очень восхищались всадниками, овладевшими таким мастерством. Ещё тут устраивали скачки или конные состязания в галереях, и существовала любимая многими игра «июсопорта»[80], которая особенно нравилась детям. Но работой Уфы и его страстью была выездка лошадей.

— Кони — очень умные животные, — убеждённо сказал он, легонько поглаживая бока кротко подошедшего к нам жеребёнка. — Достаточно научить их понимать движения ног, рук и звуки голоса, чтобы они начали мыслить, как всадник. Здесь не нужны ни шпоры, ни стеки.

День клонился к концу, а он пустился в длинную лекцию о необходимости категорически исключить тренировку прыжков для предварительно не вышколенных лошадей (что бы это ни означало) и о своём желании с момента, как он стал шастой, ввести обучение выездке в школах, так как, сказал он, это лучший способ изучить естественные движения животного до того, как ездить верхом или править конём.

К счастью, Мисграна тактично прервала его и напомнила, что Хутенптах пришла с нами, чтобы показать систему растениеводства, и что уже становится поздно. Уфа предложил нам лучших коней из своей конюшни, но, поскольку ездить верхом я не умела, нам с Фарагом дали небольшую повозку, на которой мы смогли поехать за всеми остальными до отдалённой от Ставроса местности, на которой на многие гектары простирались чудесно размеченные поля. Во время этой поездки мы с Фарагом наконец смогли побыть наедине, но нам и в голову не пришло терять время за обсуждением тех странных вещей, которые с нами происходили. Мы были необходимы друг другу, и, помню, всю дорогу мы шутили и смеялись. Мы обнаружили, что конные повозки гораздо безопаснее автомашин по той простой причине, что можно долго не смотреть на дорогу, и при этом ничего страшного не происходит.

Хутенптах показала нам свои владения с той же гордостью, с какой Уфа демонстрировал свои конюшни. Приятно было смотреть, как она увлечённо ходит по рядам овощей, кормовых растений, зерновых и всяческих цветов. Глаузер-Рёйст не сводил с неё глаз, зачарованный её словами.

80

Очень популярная в Византии игра. Две команды всадников, разделённые линией, должны поймать друг друга после того, как в воздух подбрасывался помеченный с одной стороны камень. Этот камень определял, какая команда первой бросается за противником.