Страница 44 из 63
Спустя немного времени к председателю на квартиру позвали Василия, завхоза, еще двух-трех коммунаров.
— Вот, — объяснил Степан Петрович, — арестованы некоторые по касательству с мостом и с поджогом. В Сухой Пади и в прочем месте. Поедешь, товарищ Оглоблин, со мною и с товарищем милицейским. На дознание. Как ты тогда искал по этим делам, то можешь указания какие дать и всякое иное.
— Что ж, поеду, — согласился Василий, — какую могу пользу, всегда с полной душой...
— О душе без внимания, — учительно сказал милиционер, — по делу нужно опознать некоторых злоумышленных и контрреволюционных субчиков. А опознать могут, конечно, те, которые знают их, то-есть соседи и бывшие знакомые...
— Может, мне там никто не приходится знакомый, как я опознавать буду? — посомневался Василий. Милиционер успокоил:
— И это к делу касаемо, если не знакомые и окончательно чужие этой местности лица. Значит, ехать надо без промедления времени.
Пока ходили устраивать с лошадьми, милиционер в отсутствия Василия справился о нем у Степана Петровича:
— Мужик надежный? Не трепач?
— Надежный, — уверил его председатель.
Ездили Василий с милиционером и Степаном Петровичем два дня. Потом председатель и Василий вернулись домой и очень скупо рассказали, что были они у следователя и что приводили им для опознания двух крестьян, одного из Сухой Пади, знакомого, а другого неизвестного, откуда-то издалека. Знакомый клялся и божился, что он ни в чем не виноват и что его арестовали по ошибке, а чужой все настаивал на том, что находится он, мол, в этих местах недавно и зря его путают в какие-то нехорошие дела.
— А рожа у него, — добавлял, рассказывая об этом, Василий, — красная, и борода рыжая, как огонь! Самая кулацкая рожа!
— Что ж, разве на ей напечатано, что она кулацкая? — смеялись слушатели. — Вот у нас у Андрей Васильича личность самая разбойная, а известно, что мужик мухи не обидит!..
Прошло несколько дней, и стали уже забывать о приезде милиционера и об арестованных, но тут заявился, наконец, из города, из больницы Филька. Сияющий радостью, возбужденный возвращением домой, он еле успел поздороваться с матерью и с сестрою и побежал по знакомым местам. Он встретился с трактористом возле машины, которую тот чинил и налаживал, и кинулся осматривать трактор:
— Целый он? Насовсем поправили?
— Целый! Здорово, Филипп Власович. С благополучным возвращеньицем!
Николай Петрович весело шутил с парнишкой, трепля его по плечу. Филька, тщетно стараясь скрыть радость от встречи с трактористом, надувался и говорил по-взрослому:
— Ладно уж... Ну, как тут?..
— Все благополучно, Филипп Власович!— насмешливо и любовно сияя глазами, докладывал Николай Петрович. — Все благополучно. Даже двое арестованы, вроде как будто те самые, которые с мостом гадили...
— Ну-у? — встрепенулся Филька. — Это здорово!
— Пока еще, брат, не установлено, что те самые, но есть подозрение. Главное — один рыжий!
— Ну-у?! — еще сильнее встрепенулся Филька. — Пошто же рыжий?
— А ты знаешь присловье такое: рыжий, красный — человек опасный? Вот от того самого.
Филька наморщил лоб и о чем-то задумался. Но задумчивость его была мимолетной и непрочной. Кругом все было такое родное, везде надо было побывать, со всеми перекинуться парою слов, всем бросить клочок, осколок того нового, что ухватил он в городе, от всех узнать, урвать про здешнее, про то, что случилось в его отсутствие. И он на короткое время позабыл о рыжем, которого арестовали.
Только вечером дома, когда Марья жадно и нетерпеливо расспрашивала его об отце, а Зинаида, насмешливо сверкая зубами, подразнивала его всякими пустяками, он вдруг заинтересованно стал добиваться подробностей арестов: когда это было, да кто такие. Но Марья почти ничего не знала об этом, а Зинаида легонько стукнула братишку по затылку и шутливо прикрикнула:
— Ну, ты, допросчик! Заладил!..
Филька уснул эту первую ночь после возвращения домой крепко: очень уж он намаялся за день. Ночью сон внезапно сошел с него. Он проснулся и стал думать о чем-то назойливом, неотвязном. Он стал что-то припоминать. Ворочаясь и поскребывая пятерней коротко остриженную голову, он привлек внимание матери:
— Ты что жа, Филя, не спишь? — встревожилась она.
Филька промолчал. Потом сполз с постели, пошел напился, пошатался по душной избе и, остановившись подле постели Зинаиды, легонько толкнул сестру в плечо.
— Кого? — недовольно пробормотала Зинаида. — Куда?..
— Зинка, — наклонился он к ней и приглушил голос до шопота. — Зинка, а я однако рыжего-то видал!..
— Пошел спать, дурень! — отвернулась от него сестра и снова крепко заснула.
Филька обиженно поплелся на свое место и вскоре сон напрочно одолел его.
Наутро Филька, которому нашлось в коммуне дело, весело трясся на неоседланном пегашке по пыльной полевой дороге. Густой, радостный и знакомый дух шел от земли. Поля лежали приглаженные, на обочинах дороги зеленела крепкая трава. Фильку томило какое-то неуловимое воспоминание. Он оглядывался вокруг и все припоминал: что же это такое? В стороне посвистывали задорно птицы. Их свист внезапно разорвал пред Филькой туман, застилавший его память. Он вспомнил свою поездку с поля за болтами. Вспомнил мужика, угощавшего его калачом и салом. Рыжего мужика! Беспокойное и жадное чувство охватило Фильку. Какой же это был мужик? Откуда?.. Припомнилось Фильке, что мужик расспрашивал его о чем-то, поминал Василия. О чем он расспрашивал? Напрягая память, Филька силился представить себе тогдашнюю встречу и все слова, которые говорил ему рыжий мужик. Но многого вспомнить и представить не мог.
Птицы продолжали распевать задорно, от земли и от травы шел волнующий запах, солнце жгло упорно и нещадно.
Кой-что зацепив памятью из того, что говорил и о чем расспрашивал рыжий, Филька приехал на полевой стан с горячим желанием с кем-нибудь поделиться своими воспоминаниями, сомнениями и предположениями.
На стане он встретился с Василием. И, урвав удобную минуту, Филька приступил к Оглоблину с рассказами.
— Рыжий? Про меня расспросы вел? Нет, Филя, не знаю такого. Нет у меня таких дружков или бы знакомых, чтобы рыжие да с бородами...
— Борода огромадная, — подтвердил Филька. — Широкая бородища.
— С такими бородами нет у меня знакомых, — повторил Василий, усмехаясь, И потом с лукавой усмешкой же добавил: — Окромя вон того, которого в милиции опознавать ездил...
Но не успела еще усмешка погаснуть на губах Василия, как оба, и Филька и Василий, переглянулись, пораженные одной мыслью.
— Филь! — всполошился Василий. — А не этот ли твой рыжий, который в арестном? Ведь все может быть, Филь!
— Не знаю... Может он. Мне бы поглядеть ...
— Самое правильное! Конечно, поглядеть тебе на его надо, признать!
Взбодренные этим соображением, они разыскали председателя, рассказали ему, в чем дело, и спросили его совета. Степан Петрович тоже полагал, что Фильку нужно свозить в район и устроить ему очную ставку с рыжим.
— Шутя-шутя, а может таким способом и до корня доберемся, — сказал Степан Петрович.
После трудового дня, когда легкая прохлада беспомощно и не надолго прильнула к накаленной за день земле, возле правленческого крыльца собрались отдыхающие коммунары. Золотые звездочки папиросок чертили непрочную темноту вечера. Умиротворенно звучали голоса. Артем, сидя на нижней ступеньке, громко рассказывал что-то тягучее и бесконечное. Его слушали молча и добродушно. Дверь из правления раскрылась, и недовольный голос счетовода кинул в толпу:
— Никакого у вас понятия нету. У меня вечерняя работа, строчная, а вы отвлекаете и препятствуете.
— А мы вольготненько, потихоньку, — возразил кто-то незлобиво.
— При счетной работе всякое беспокойство мешает, — учительно напомнил счетовод. — Тут умственность, а не что-либо!..
Папироски вспыхнули ярче, золотые звездочки взлетели и поплыли вниз. Не надолго установилась на крыльце тишина. И только начала упрочиваться эта тишина, как издали, с верхнего конца деревни, покатился какой-то необычный и неожиданный шум. Всхлипнули и залились острым лаем собаки, послышался смутный говор. Артем вскочил на ноги, зашевелились на крыльце и остальные: