Страница 38 из 63
Перед уходом Андрей Васильевич спросил Фильку:
— Отец-то у тебя бывает? Как он?
— Бывает....
— Не поманивает его домой?
— Не знаю... — нахмурился Филька.
— Упря-амый он у тебя, — улыбнулся Андрей Васильевич. — На своем любит стоять. Из поперешного материалу человек.
— Мы собьем его домой, — уверенно пообещал Николай Петрович. — Уговорим.
— Дело, — одобрил Андрей Васильевич и, наказав обоим, чтоб крепче и скорее поправлялись, ушел.
Филька после его ухода затих. Сходил к себе в палату. Полежал, погрустил. Не выдержав одиночества, снова заявился к трактористу, присел тихо возле него. И неожиданно заявил:
— Упрямый он... Не послушает.
— Это ты про отца-то? Ну, посмотрим да поглядим!..
Глава одиннадцатая
В перерывы рабочие собирались кучками. Новость была крепкая: напали на след вредителей, которые подпилили леса. След был явственный, четкий, как в таежном пролеске на ослепительно-ярком снегу.
Началось с Феклина. Когда его уличили в хулиганстве со стенгазетой, которую он изодрал и на которой надписал похабщину, он, до этого времени державшийся нагло и вызывающе, сразу обмяк и струсил. И, струсив, он начал путаться и завираться. В групкоме он совсем скис. Председатель попытался выяснить, откуда он пришел на работу, чем занимался до этого. Феклин сумрачно и невразумительно ответил:
— Крестьянствовал. Чего уж больше...
И никаких документов о своем прошлом не мог представить. В групкоме оглядели его со всех сторон и отметили:
— Не из раскулаченных ли?
Савельич с необычайной горячностью заинтересовался Феклиным, особенно после рассказа Власа, не отставал от расследования, ведшегося против этого мужика, и ходил шептаться то с председателем групкома, то с Андреем, то с Суслопаровым.
Как-то вечером, в необычное время, он отозвал в сторону Власа и повел с собою в групком.
— Видишь, дела закручиваются, страсть, — пояснил он по дороге. — За ниточку покеда ухватываемся, а потом и до остатного, до настоящего доберемся....
— Меня-то зачем позвал? — недовольно спросил Влас. — Зачем меня в дела эти путаешь?
— Дела общие, — наставительно заметил Савельич. — Они касаемы и тебя, и меня, и кажного. Поэтому и обязан всякий помочь... А от тебя польза выйти может...
— Вроде я свидетеля, что ли?
— Вроде свидетеля. Действительно. От тебя правду истинную дознают и все....
— Я тебе, Савельич, все тогда рассказал. Неужли и в групкоме рассказывать?
— Ясное дело. Расскажешь об его разговорах и о словах непотребных.
— Э-эх! — огорченно поморщился Влас. — Выходит, я вроде доносителя...
— Чудила! — накинулся на него Савельич. — Разве ты напраслину про того храпа говорить станешь? Ты все, как было и какие слова вредные он выкладал тебе, расскажешь. Он, слышь, не тебе одному песенки свои пел. Он людей многих смущал. И по всему видно, не от своего собственного он ума вредность свою производил. От какого-то хозяина работает.
Они пришли в групком, помещавшийся через дорогу от стройки. Там было полно народу. Савельич с Власом протиснулись к столу, за которым сидело несколько человек. Влас узнал среди них Андрея и Суслопарова.
— Вот мужика привел я, — сообщил Савельич и, обернувшись к Власу, подтолкнул его: — Расскажи товарищам про Феклина этого самого. Расскажи.
Сидевшие за столом обернулись к Власу. Раздосадованный и смущенный, он пасмурно переминался с ноги на ногу и молчал. Председатель групкома вытянулся к нему через стол и поощрительно сказал:
— Валяй, товарищ! В чем дело?
— Да я, может, ничего и не знаю... — хрипло проговорил Влас. — Откуда мне про его знать? Он сам по себе, а я свое дело знаю, окромя ничего.... Я с им два-то раза разговаривал ли, не помню... У меня душа к ему не лежит...
— Почему? — встрепенувшись, заинтересовались и председатель и другие.
— Пустоплюй мужик. Брехун. Правды в ем нету...
— Какой же правды? — тонко усмехнувшись, спросил Андрей и быстро переглянулся с председателем.
— Обыкновенной... — Влас почувствовал себя задетым и втянутым в беседу, но остановиться уже не мог и говорил дальше: — И к тому же злобится он на все, все ему не нравится, все не по нутру...
— А ты знаешь, — перебил его председатель, — что Феклин этот во вредительстве у нас на постройке замешан?
— Нет, — встревоженно поднял голову Влас. — Не известно мне об этим.
— Замешан, и не он один. Цельная компания их была.
— Ну, сволочь! — вырвалось у Власа искренно. — А мне толковал, что, мол, леса тогда строители да комитетчики подпиливали. Вот гад, так гад!
— Он бедняком да обиженным прикидывался...
— Какой он бедняк! — возмутился Влас. — Он сам хвастал мне, что коровы у него были холмогорки, четыре, хлеба снимал на продажу... Рази такие бывают бедняки.
Андрей откровенно засмеялся:
— Он от раскулаченья сбежал. Добришко свое успел спустить, а сам подался в город. Таких здесь не мало бродит. Скрываются до времени.
Недовольно поморщившись, председатель групкома резко сказал, и глаза у него были холодные и чужие.
— Об тебе, Медведев, пожалуй тоже надо сведения собрать. Работаешь ты здесь, а толком и неизвестно, отчего ты из деревни своей ушел...
— Тоже, думаешь, от раскулаченья убежал? — возмущенно выпрямился Влас.
— Если бы я так думал, так с тобой и разговор другим манером шел, — немного смягчая суровость своего тона, перебил Власа председатель. — Не думаю, а для других требуется. Чтоб все в ясности было.
Молчавший до того Савельич тихонько коснулся рукою плеча Власа.
— Всем перебор идет, дружок. До самой души кажного.
— А насчет Феклина, — продолжал председатель, — так его уже куда нужно прибрали. Теперь и за дружков его.
— И за хозяев! — сыпнул веселым смешком Савельич.
— И за хозяев примамся.
— А где они, ихние хозяева? — нерешительно заметил Влас.
— Притаились. Как клопы, по щелям сидят. Да только их пошпарят кипяточком, они и выползут!
За столом засмеялись. Засмеялись и стоявшие сзади Власа. Влас даже не улыбнулся.
Председатель нагнул упрямо голову и снова обратился к Власу:
— А ты, Медведев, все-таки доставь нам о себе данные. От сельсовета или каких достоверных людей.
— Он доставит, — вместо Власа быстро и успокоительно заверил Савельич.
— Попробую... — сумрачно подтвердил Влас.
Из групкома Влас ушел подавленный и недовольный собою. Еще сильнее был он недоволен Савельичем. И когда он с ним немного позже встретился в бараке, то попенял ему:
— И зачем ты меня туда таскал, Савельич?
— Ничего, брат. Привыкай. А вот насчет сведений о себе, так я тебе присоветую: пущай парнишка твой, ну и этот трахторист сходят да обскажут об тебе, что ты не меченый да не порченый. Хе, хе!
Влас в сердцах рванул к себе пиджак и перекрылся им через голову.
Тракториста выписали из больницы раньше Фильки. Парнишка, узнав о том, что Николай Петрович уезжает в Суходольское без него, заплакал от обиды и огорчения:
— А меня когда домой?
— Скоро, — успокоила сестра.
Николай Петрович, оживленный и радостный, пришел прощаться с Филькой.
— Ну, герой, до повиданья! Поправляйся вчистую и шпарь за мной. Поклоны всем передавать?
— Передавай... — глотая слезы, согласился Филька. — Мне теперь ску-ушно будет. Совсем, совсем скушно...
— Не горюй! Не более недели продержут, а потом покатишь домой.
Тракторист уехал, Филька втихомолку поплакал и стал с нетерпением дожидаться отца.
А Влас что-то замешкался с приходом в больницу. У Власа закрутились на стройке дела, внезапно захватившие его целиком. У Власа закружилась голова.
Вслед за Феклиным были арестованы еще трое. Все они оказались сбежавшими от раскулачиванья деревенскими богатеями. Все они потихоньку вели на стройке вредительскую работу, нашептывая колеблющимся и малосознательным землекопам, плотникам и каменщикам разные небылицы о власти, о международном положении, о коллективизации. Ко всем им тянулась ниточка от нераспутанного и невыясненного еще происшествия с подпиленными лесами.