Страница 9 из 10
Таррэ смотрел со спокойным интересом, но недовольная складка в уголке губ стала глубже.
— Но ошейник бы с тебя сняли, так? То есть выполнять приказы безумной старухи, терпеть унижения, доедать объедки после жриц, ухаживать за ушайдами и собирать с них слизь и отмывать сброшенные змеиные шкуры тебе менее противно?
— Да!
— Подумай, спарка, если ты не готова отдать жизнь за свободу и даже пожертвовать такой мелочью, как тело, то, может, свобода не так тебе и нужна? — вкрадчиво спросил вейриэн. — Все, что происходит с телом, — неважно. Важно то, что происходит с духом.
Она молчала. Ему бы в змеиной яме посидеть недельку, тогда он понял бы, что иногда все, что остается от человека, — это страдание и мысль, чтобы оно кончилось.
Таррэ досадливо потеребил себя за белую прядь.
— Сейчас твоя цель — прийти в халайру свободной сущностью и обрести саму себя. Стать одной из нас.
Вот и отец ей так говорил. Но ее ли это цель?
— Для вейриэна тело — как одежда, — продолжил белоглазый. — Это шелуха. Оболочка. Разумеется, она должна быть крепкой и здоровой, чтобы выдержать созревающий в ней дух. Но цепляться за предрассудки по поводу тела, за удобства для тела — все равно что положить жизнь, начищая пуговицы на платье. Ты снимешь его и наденешь другое, когда переродишься. Ты проделаешь это сотни раз, если станешь вейриэнной. Тело — лишь инструмент по преобразованию этого мира. Такой же, как камень в руке.
— А честь? — Ей хотелось плакать, но она решила, что много удовольствия этому… змеиноглазому.
Таррэ презрительно фыркнул.
— Честь? Честь — не бог, чтобы на нее молиться. Честь — это чистота, дитя. Не больше, но и не меньше. А что тебя пачкает — решаешь ты сама, а не мир. И еще запомни: чем выше цель, тем тяжелее жертва. Да толку тебе сейчас это объяснять… Если бы твоя глупая мать не ушла к своим родичам после гибели своего мужа, ты бы уже была вейриэнной. И еще… станешь ты моей ученицей или нет, но ради твоего отца я найду способ вытащить тебя из храмовой ловушки.
— Почему не сейчас? — взвилась неота. — Почему не сказать всем, что я разбилась?
Таррэ отрицательно качнул головой, дотронулся до ее ошейника и тут же брезгливо отдернул пальцы.
— Вот поэтому. Та тварь, что надела эту гадость на тебя, через него чувствует биение твоей жизни. Она может следить за тобой. Ваша главная жрица отлично ладит с ушайдами, а змеи — древние полумагические творения, потому у их яда, слизи и кожи так много необычных свойств.
— Но синты не маги! — удивилась неота.
— Не маги, но великие мастера. Они живут в симбиозе с белыми магами уже тысячелетия и какие-то отсветы магического пламени научились улавливать в свои зелья и амулеты. У Белогорья тысячелетний договор с синтами, и мы, стражи гор, наблюдаем за его неукоснительным исполнением с обеих сторон. Разве мы можем сами его нарушать? Мы можем хитрить с подгорным народом, обыгрывать их в интригах, но не лгать. Иначе «кровь недр» взбунтуется и подточит нашу землю изнутри. В мире очень много сил, которые желают этого. Не просто желают, но подталкивают, вбивают клин, сеют раздор. Разве мы могли оставить тебя в беде, если бы была хоть какая-то законная возможность вытащить тебя, спарка?
Сердце неоты сжалось от безнадежности. Тогда точно ей путь в пропасть. Вейриэн заметил ее уныние.
— Не грусти. Я тебе обещал, а я всегда выполняю свои обещания. Меня долго не было в Белых горах, а мои братья могли не увидеть такие крохотные трещинки возможностей, какие научился видеть я за десятилетия моей жизни в Северной империи. Вот уж где змеиное гнездо, девочка, куда там синтским ушайдам. А через трещинку можно не только маленькую спарку, но и дракона вытащить…
Неота хмыкнула. Такой «дракон», как ласх Эльдер, и сам в любую щель пролезет, притворившись метелью или обычным сквозняком. Видела она, как ласх играл со вторым учеником мастера Рагара, Ярреном: просто рассыпался под всадником снежным крошевом и подхватывал кувыркающегося парня над самой землей. И неота тщетно ждала, когда же Яррен воспользуется тропой духов, чтобы спастись. Жуткая игра.
— Возьми. — Таррэ вложил в ее ладошку прозрачную горошину с радужной искрой внутри. — Это северный амулет. Ты сможешь позвать меня на помощь отовсюду, даже из синтского храма, где прерывается твоя связь с Грэмиром. Нужно раздавить горошину любым способом, хоть разгрызть, и твоя беззвучная просьба найдет меня везде, где бы я ни был. И я приду. Хотя бы для того, чтобы вытащить из пропасти твои переломанные кости и похоронить.
Она поежилась под его насмешливым льдистым взглядом. Неужели подслушал? О том, что отец мог слышать ее мысли, она уже знала и к этой неприятности привыкла. Но вот чтобы какой-то чужак копался в ее голове? Бррр.
— Твои мечты о полете над пропастью нарисованы у тебя на лбу, спарка, — совсем развеселился Таррэ. Но затем стер улыбку, заявив совершенно серьезно: — Может, и научишься когда-нибудь летать не камнем, а птицей. Никто из магов не рождается крылатым.
И, отчего-то окончательно помрачнев, белый воин повернулся к ней спиной и, сделав лишь шаг по направлению к выходу, исчез, не попрощавшись.
— Но я не маг, — запоздало прошептала девушка.
Вздохнув, неота направилась не наружу, а в глубь пещеры. Этот путь, ведущий в подземные сети синтов и в конечном итоге в храм Чаши, был короче, но намного неприятнее, чем серпантин снаружи.
Чтобы покинуть территорию верхних горцев, неоте пришлось по подсказке невидимых духов-хранителей идти довольно долго вниз по подземным переходам, забирая к востоку, в сторону горы Ассияшт.
Наконец, стражи распахнули перед ней железную дверь яруса, за которой начинались владения синтов. Условные владения, конечно, потому что владыками Белых гор были риэны, давным давно победившие не только синтов, но даже смерть.
Встретили ее, как обычно, тепло.
— А, опять ты, моль синюшная! Что так долго? — с той стороны ворот фыркнул один из синтских стражников, считавшийся высоким и сильным, но не достававший ей даже до уха. Безбородое лицо синта было обезображено новомодным носовым кольцом с янтарем — иноземным камнем, не встречавшимся в горах и потому бесценным. Он зажал нос: — Фу, гадость! Вся провоняла верхними запахами!
Если бы кто-то из верхних горцев услышал его речи, то никогда бы не поверил, потому что с вейриэнами, риэнами и их слугами синты изъяснялись исключительно высоким поэтическим языком, перенасыщенным метафорами, намеками, образами и прочими украшательствами. Это был внешний язык, специально для чужаков. На внутреннем, как несложно догадаться, синты говорили только между собой. Чем ниже ранг собеседника, тем проще речь. Неота слышала за свою жизнь только ругательства.
Не от всех. Были и умные, и доброжелательные синты, не обращавшие внимания на спесь сородичей.
Второй стражник, еще меньше росточком, но с широченными плечами и крепкими руками, выдававшими подземную кровь чужих гор, оглядел ее с головы до ног, нахмурился, заметив покрасневшее и припухшее горло. Спросил сочувственно:
— Что с тобой случилось? У всех ворот уже охрана оповещена, что ты снова бежать собралась, если уже не сбежала. Ищут тебя.
— Кто ищет?
— Главная ваша ищет. Приказала к ней явиться сразу. А тебе к лекарю бы надо.
Главная. Плохо. Что Отраженной Саэтхиль от нее понадобилось?
— Что ты со змеиным огрызком любезничаешь, Итиан! — взъярился первый стражник. — Не боишься, что невеста твоя узнает, какой падали ты глазки строишь, а на нее смотреть не хочешь?
Итиан вздохнул и отвернулся в сторону, брезгливо поморщившись. Неота знала, что молодой синт терпеть не мог будущую жену, но его, носителя обновленной подгорной крови, обручили еще младенцем с третьей дочерью вождя Семицветного Лепестка.
Неота, сгорбившись и низко опустив голову, чтобы ни с кем не встретиться взглядами, засеменила на храмовый ярус, где была арка Семицветная, чье имя и позаимствовал поселившийся в Лепестке синтский род. А оттуда — один шаг до «родного» Бирюзового Лепестка и собачьей подстилки у входа в храм.