Страница 14 из 85
Наташка неохотно вышла.
— У него начались галлюцинации на сексуальной почве, — говорил Кудимов, глядя сквозь меня. — Мальчик, по словам врачей, очень быстро созрел. Ему нужна женщина. Лекарства помогут ненадолго, да и они разрушают печень и другие органы. Это не выход. Врач говорит, Никита по своему физическому развитию значительно опережает возраст. Что касается его душевного состояния… Вы, очевидно, догадались, у него такая ранимая и совсем еще детская душа.
— Вы предлагаете мне стать подстилкой для вашего сына, — сказала я, с трудом сдерживая ярость.
— Ну, зачем так грубо, Анечка. Он вас любит. Очень любит. Он просто зациклился на этой любви. Это пройдет. И очень скоро. Вы женщина, на которую упал его взгляд в ту самую роковую минуту, когда он ощутил в себе потребность…
Господи, как же трудно следить за человеческой мыслью, облаченной в такое количество никому не нужных слов.
— Да, вы очень красивая и сексуальная девушка, — снова услышала я голос Кудимова. — К тому же у вас доброе сердечко. Думаю, вы согласитесь. Разумеется, я вас отблагодарю. Щедро отблагодарю. Я заплачу вам столько, сколько вы попросите.
— Я ничего у вас не прошу. — Меня словно из помойного ведра окатили. — Оставьте меня в покое. Я выхожу замуж.
— Этого не может быть, — сказал Кудимов и гадко усмехнулся. Но тут же взял себя в руки. — Очень рад за вас. Но вы должны спасти моего мальчика. Это вопль о помощи. Отчаянный вопль. Он погибнет на наших глазах. Неужели вы не почувствуете укоров совести, если в один прекрасный момент мы найдем его болтающимся в петле или со вскрытыми венами?
Тут в комнату влетела Вероника Сергеевна, мать Никиты, упала передо мной на колени и зарыдала, капая слезами на юбку от моего нового костюма. Это было так искренне. Это меня очень растрогало.
Никита вышел из больницы и поселился у меня. Он стал послушным, как собачка, — каждое мое желание исполнял. В постели тоже. Ночами мы с ним устраивали пир плоти. Днем обычно спали — у меня начались каникулы.
Чезаре не звонил, и я, можно сказать, поставила на нем крест. Мы жили на деньги Кудимовых — их приносил Никита и все до копеечки отдавал мне.
Мои родители пока ни о чем не догадывались. Отец должен был вот-вот приехать в Москву за оборудованием для своей больницы. Я просила его предупредить меня заранее по телефону.
Хотя Никите вполне можно было дать двадцать — он возмужал и окреп физически за последнее время, — и присутствие в квартире незамужней дочери молодого красивого парня вроде бы не должно было пугать родителей, я все же испытывала смертельный страх. Сама не знаю почему.
Отец позвонил, и я тут же попросила Никиту уехать на несколько дней на дачу. Как ни странно, он с ходу согласился, даже не пришлось объяснять в чем дело. Когда за ним захлопнулась дверь, у меня на долю секунды сжалось сердце, и я отчитала себя за сентиментальность.
— Вчера Леня к нам приехал, — сообщил отец чуть ли не с порога. — Мы все ждем тебя. У тебя что, еще экзамены не закончились?
— У меня кое-какие дела в Москве. — Я почувствовала, как в лицо бросилась кровь. — Но я обязательно приеду.
— Может, вместе поедем? Если все будет в порядке, хочу уехать завтра вечером. С этими коробками все равно придется брать целое купе.
— Я думала, ты приедешь на машине.
— Леня отсоветовал. Я хотел взять его в качестве шофера, но он забыл права. Наш шофер в отпуске.
Леня отсоветовал… Я, кажется, догадалась почему — ему не хотелось в Москву. Шут опасался застать свою королеву врасплох. Надо же, какая деликатность.
Я разозлилась на него, но совсем ненадолго. Мне страшно захотелось его увидеть.
Когда отец парился в ванне, я позвонила Веронике Сергеевне и объяснила, что должна срочно уехать к сыну.
— На две недели. Я так по нему соскучилась.
— Понимаю. Я все объясню Нику. Думаю, он поймет. Ник стал таким спокойным и покладистым. Спасибо вам.
В этой женщине не было даже намека на притворство, и я ценила это.
— Он уже был там, понимаете? Но в тот раз все обошлось и мои родители ничего не узнали. Я боюсь, если вы скажете ему, где я, он может рвануть…
— Скажу ему, что вы с сыном уехали отдыхать в Крым, верно? Я предложу ему поехать в Дом творчества в Пицунду. Вдвоем. Думаю, он согласится. Ник очень любит море.
— И вас, — добавила я. — Передайте ему от меня привет.
С меня словно сто пудов свалилось, когда я поняла, что буду свободна целых две недели, а то и больше. Любовь Никиты, как видно, меня тяготила. Или, может, дело в том, что все на свете приедается?
Все ли?
Я выболтала про все Лене в первую же нашу ночь в мансарде. Мы сидели друг против друга возле звездного окна и держались за руки. Я не смогла утаить от Лени ничего.
— Шута возвели в ранг исповедника. Или понизили, а? Ведь дворцовые перевороты, как мне кажется, совершались не без прямого участия шутов, — сказал Леня, освободив на мгновение правую руку, чтоб налить нам вина.
— Но их, как правило, организовывали кардиналы.
Я рассмеялась собственной остроте.
— Ого, какая милость. Значит, ты хочешь, чтоб я принял сан?
Мы вдруг потянулись друг к другу, и я пересела к Лене на колени. У него на коленях я всегда чувствовала себя маленькой девочкой. Это было так здорово.
— Тебе рано участвовать в дворцовых переворотах, да и я еще не дорос до кардинальского сана. — Он нежно потерся щекой о мою щеку. — Ты родила чудесного сына, инфанта. Я так тебе завидую.
Мне хотелось сообщить ему свою версию относительно Ленькиного зачатия, но что-то в последний момент меня удержало.
— Если этот Чезаре на самом деле предложит тебе выйти за него замуж, согласишься? — внезапно спросил Леня.
— А что мне остается делать? Прозябать здесь? Знал бы ты, как было мерзко ложиться в постель с Баруздиным, царство ему небесное. Все мало-мальски перспективные совки импотенты. Их организм не выдержал схватки с собственной карьерой. Печально, но факт. Этот итальяшка тоже не Казанова, но с ним по крайней мере не противно.
Я не рассказала Лене, чем мы занимались в последнюю ночь с Чезаре. Мне самой было противно об этом вспоминать. Наверное, подобные вещи можно позволять себе лишь безрассудно любя. Но разве в наше время можно испытывать к кому-то безрассудную любовь?..
— Ты так и осталась для меня загадкой, инфанта, — сказал Леня, глядя на мои губы. — Но самое странное то, что я не собираюсь ее разгадывать.
Две недели пролетели как один день. То, чем мы занимались с Леней, сексом можно было назвать с большой натяжкой. Последнее время мы вообще просто лежали в постели голые, прижимаясь друг к другу всем, чем можно прижаться. Дремали. Разговаривали. Пили вино.
Мы словно отдыхали от каких-то бурь в нас самих.
Еще мы ходили в лес и купались в озере.
Однажды, когда мы лежали рядом в сооруженном им за каких-нибудь полчаса шалаше голые, лишь прикрытые от комаров длинными стеблями дикой мяты, я вдруг сказала:
— Всегда хотела бы так жить. Вроде бы больше ничего и не надо.
Мне показалось, будто Леня вздрогнул. Правда, вероятно, он прихлопнул на себе комара.
— Соскучишься, инфанта. К тому же бывает осень и зима.
— Есть страны, где не бывает.
— На юге Италии всегда тепло. Твой Чезаре умеет строить шалаши?
Я рассмеялась, шлепнула Леню по груди и попыталась растормошить, чтобы заняться любовью. Но он продолжал лежать не шелохнувшись и смотрел на меня темными серьезными глазами.
— Все так же хорошо владеешь каждым мускулом. Пойду-ка искупаюсь. — Я вскочила на ноги. — Быть может, меня приласкает водяной.
Он догнал меня на середине лесного озера. Вода в нем была очень чистой, и я видела под собой рыбешек и замшелые сучья на дне. Он обнял меня сзади за грудь. Я повернула голову, и наши губы встретились. Наверное, это был самый волнующий поцелуй в моей жизни, хоть потом мы от души нахлебались воды.
— Тебе пора домой, — сказал Леня на обратном пути. — Ты обещала этому мальчишке вернуться через две недели.