Страница 13 из 93
Фантазия у них была и не особенно обширная, и не злая, тут нечего и говорить, — обычнейшая ребяческая фантазия. Кроме ролевых игр с игрушками (оба постепенно из них вырастали) были кубики и конструктор, настольный футбол и, наконец, возможность просто гоняться друг за другом по комнатам с дикими воплями. После коридоров общежития здесь было просто замечательно много места! И ни одного человека за весь вечер, до прихода папы и мамы! После общежитского многолюдства мальчики ценили и это.
— Не топай по полу! Соседи снизу придут! — временами возглашал старший, более бойкий, и оба дружно заливались хохотом. Они почему непрерывно шутили по поводу соседей снизу? Мол, не стучи, соседи снизу придут! Гадкой соседки здесь нет! Это у них была такая форма радости.
Да, дети были не особенно умные, может быть, но и вовсе не злобные и не противные. Случались у них и недостатки, но тоже невинные, детские. Младший, к примеру, повадился беспрерывно ругаться: чертыхался в духе «Черт побери!» или «Черт возьми!». Тут уж Петька его все останавливал, все стращал и воспитывал: а что будет, если он придет и возьмет? Ну, не сразу самого поберет, допустим… а возьмет, к примеру, все игрушки?
Если вы знаете детей, вам не надо объяснять: на младшего все это действовало крайне слабо. Говоря проще, плевать хотел этот самый младший, Володька, на всякие попытки его утихомирить.
Основное событие, о котором я хочу рассказать, началось в середине октября, когда уже с 6 часов совсем темно, а за окном стоит сырая, холодная мгла. Мальчики не могли так сразу припомнить, когда именно в дверь постучали, но, кажется, около восьми.
В дверь, бывало, и до того стучали и звонили, но тут уж братья выполняли родительский наказ без страха и упрека: поглядев в «глазок», впускали только тех, кого хорошо и давно знали. Честно говоря, братья попросту боялись — по квартирам в новостройках шалили, и не ровён час… Вот в соседнем доме оставалась в квартире одна женщина, с трехлетней дочкой… Открыла она двери от великого ума и тут же получила топором промеж глаз, а потом ее с дочкой еще закатали в ковер и кинули умирать в угол ее же собственного дома. Причем девочка-то умерла — голова у нее оказалась почти полностью отрублена, а мама постепенно выкарабкалась, хотя в уме и повредилась. А негодяя, польстившегося на несколько сотен рублей и несколько простеньких украшений, так и не нашли: в новостройках никто никого не знает никогда, и кого-то искать — бесполезно.
Так что примеров мальчикам хватало, и вели себя они благоразумно. И в этот раз, около восьми вечера, в середине октября, они посмотрели в «глазок»… Перед «глазком» стоял человек, страшнее которого мальчики не могли себе даже вообразить. Сперва парни решили, что он весь побитый… Но это просто такое у него было лицо: вспухшее, исполосованное и начавшее распадаться на части. Вроде бы даже часть лица уже отвалилась, а остальная — черно-багровая, вспухшая, самого жуткого вида, без кожи. Глаз то ли нет вообще, то ли не видно, а вместо глаз — вспухшие изломы такого же черно-багрового мяса.
Ушей тоже не было, и из дырок в потрепанной, разорванной во множестве мест одежды торчало такое же сине-черно-багровое, страшное, как-то и не напоминавшее человеческую кожу.
Человек ничего не говорил, не пытался звонить, не улыбался, не стучал… Он только стоял, и все. Нельзя даже сказать, что он смотрел.
Петька взял инициативу на себя, заорал через дверь:
— Вы с папиной работы, да?
Существо не отвечало ни звука.
— Дяденька, вы с папиной работы, да?!
Нет ответа. И, помолчав, Петька опять заорал:
— Вы записку от папы дайте, а то мы вам не откроем!
Никакого ответа, вообще никакой реакции. Просто стоит и молчит. Мальчики подождали — стоит. Ну стоит — и пусть стоит. А сами пошли играть, но играли в тихую игру — в шашки, как-то им хотелось слышать все происходящее… И через несколько минут дети услышали стук в дверь… Естественно, стоял там тот же самый.
— Дяденька, мы вам все равно не откроем! Если вы с папиной работы, то покажите записку!
Человек стоял, как вкопанный, и не делал совершенно ничего. Так вот стоит и стоит, не моргнув глазом.
— Дядя, вы не стойте, не стучите! Мы не пустим!
И мальчики опять пошли играть, и снова услышали стук. И опять тот же самый крик через дверь, те же самые слова, и снова никакой реакции.
До прихода родителей мальчики еще раза три бегали на стук — а это все то же самое существо. Стоит и стоит… А потом парни побежали посмотреть, здесь оно или нет, — а оно и пропало бесследно.
Вечером мальчишки стали допытываться:
— Папа, это с твоей работы?
— Кто такой? Он назывался?
— Не-ет… Такой, без ушей.
— Без ушей?! — Отец положил вилку, уставился на Петьку. — А чего еще у него не было?
— Кажется, глаз…
— Слепой, что ли?
— Может быть, и не слепой, но глаза странные какие-то.
— Нет! — замотал решительно отец головой. — Никто с работы к нам не приходил! И нет у нас никого такого, без глаз и без ушей!
— Пап… А кто это мог быть?
— Я откуда знаю? Ну, бродяга… бич какой-нибудь. Жаль, телефона нет, а так бы сразу, как заявился, и его сдать, голубчика, в милицию… Но вы ему не открывайте! Не вздумайте!
Ребята, собственно говоря, и так не думали открывать этому страшному человеку и очень надеялись больше его не увидеть. Он произвел на них впечатление куда большее, чем они признавались друг другу, этот страшный и отвратительный человек, а Вовке он даже приснился. Сон был страшный и мерзкий — Вовка лежал в кровати и не мог шевельнуться, а существо входило в комнату нечеловеческой, странной походкой, наклонялось над Вовкой, и он начинал вдруг задыхаться от чудовищного зловония.
Вовка проснулся с криком и потом еще долго ворочался, а мама тоже не выспалась, потому что дула Вовке в лицо и клала руку на лоб.
Надежды мальчиков не осуществились, и назавтра повторилось то же самое — стук и гадкая рожа под дверью. Только теперь ребята хоть и случайно, а смогли отследить еще одно удивительное явление: как только хлопает в подъезде дверь, страшный человек исчезает. Не убегает и не уходит, даже не поднимается этажом выше, а именно что исчезает… Вот он стоял на площадке, и раз — его и нету. Стоило вошедшему в подъезд пройти дальше по своим делам — этот человек опять тут как тут.
А еще Петька, которому пришли в голову первые, самые неопределенные сомнения, спросил у Вовки:
— Ты как думаешь, он дышит или нет?
— Не-а… Он только стоит, гы-гы!
Вовка зашелся было от собственного остроумия, но Петька оставался зверски серьезен, и тот примолк.
— А ты, случаем, не припомнишь, когда он вчера появился?
— А что?
— А то. Опять вздумал чер… ну, в общем, этого… поминать, чтобы он тебя побрал… Не помнишь?
— Ты сам про соседей снизу заговорил, вот тогда и постучались первый раз.
— Вчера ты сам заговорил!
— Про вчера я не помню, а сегодня точно ты! Ты начал — и сразу же стук!
Братья смотрели друг на друга, и нехороший, липкий страх заползал в их маленькие сердца, расширял их глазенки. Совсем другой страх, чем перед кусачей собакой, дворовыми хулиганами и даже перед тем, кто может взломать их квартиру и ударить топором по голове. Какое-то время они так и сидели, глядя друг на дружку в упор, и Вовка совсем было приноровился зареветь, но тут было что-то более серьезное, несравненно большее, чем обычно, и рев казался просто неуместен.
Вовка только перекосил рот, готовый все-таки зареветь, когда Петька на цыпочках пошел проверять — тут он, «сосед снизу», или ушел? А тот уходить и не думал, стоял себе и стоял. Петька точно не мог бы сказать, когда создание исчезло, потому что смотрел в «глазок» все-таки не непрерывно. Как будто в полдевятого «сосед» все-таки исчез окончательно.
Назавтра была суббота, родители дома, и Петька с Вовкой очень надеялись, что «сосед» появится, когда папа дома, и что дальше разбираться с ним начнет уже именно папа. Но «сосед» не появился ни в субботу и ни в воскресенье, и мальчишки все более четко понимали — непонятное создание является именно к ним.