Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 63



Онъ слылъ на очень основательнаго дѣлового человѣка, былъ женатъ уже четыре года и имѣлъ двоихъ дѣтей.

Его бракъ начался самымъ лучшимъ образомъ, и прекрасныя отношенія между супругами не прекращались и до сихъ поръ, хотя людямъ это казалось непонятнымъ. Тидеманъ самъ не скрывалъ своего удивленія, что жена его любитъ. Онъ слишкомъ долго былъ холостымъ, черезчуръ много путешествовалъ, черезчуръ много жилъ по гостиницамъ — это онъ самъ говорилъ. Онъ любилъ звонить, когда ему что-нибудь нужно; онъ требовалъ обѣдъ въ непривычное время дня, когда это ему нравилось, не обращая вниманія на обѣденные часы. И Тидеманъ пускался въ подробности; такъ, напримѣръ, онъ не переносилъ, чтобъ жена наливала ему супъ; какъ могла его жена при всемъ своемъ добромъ желаніи догадаться, сколько ему нужно супу? А съ другой стороны, госпожа Ханка, артистическая натура двадцати двухъ лѣтъ, полная любви и жизни и смѣлая, какъ юноша, фру Ханка обладала большими способностями и жаждой знанія; она была желаннымъ гостемъ во всѣхъ собраніяхъ молодежи, будь то въ залахъ, или просто въ кружкахъ, и никто, или очень немногіе могли ей противостоять. Во всякомъ случаѣ, у нея не было любви къ семейной жизни, къ домашнимъ работамъ; но она была здѣсь не при чемъ, это было, къ сожалѣнію, въ самомъ ея характерѣ. Этотъ постоянный уходъ то за однимъ ребенкомъ, то за другимъ, въ теченіе двухъ лѣтъ, приводилъ ее въ отчаяніе. Боже мой, вѣдь она сама была еще почти ребенокъ, полна жизни и безразсудства; молодость ея была впереди.

Она боролась съ собой нѣкоторое время; но это, наконецъ, зашло такъ далеко, что молодая женщина плакала всѣ ночи напролетъ, но послѣ объясненія, происшедшаго, наконецъ, въ прошломъ году между супругами, фру Ханкѣ больше не нужно было принуждать себя…

Тидеманъ вошелъ въ складъ. Холоднымъ, кисловатымъ запахомъ товаровъ изъ южныхъ странъ повѣяло на него, запахомъ кофе, масла и вина. Высокіе ряды ящиковъ съ чаемъ, связки корицы, зашитыя въ кору, фрукты, рисъ, пряности, цѣлыя горы мѣшковъ съ мукой, — все это лежало сверху до низу въ опредѣленномъ порядкѣ. Въ одномъ углу былъ спускъ въ погребъ, гдѣ поблескивала въ полумракѣ посуда съ виномъ, съ мѣдными дощечками, указывавшими годъ выпуска вина, и гдѣ громадные металлическіе сосуды съ масломъ были замурованы въ стѣну. Тидеманъ поклонился всѣмъ служащимъ, прошелъ черезъ помѣщеніе и взглянулъ черезъ круглое окошечко въ контору. Тамъ сидѣлъ Олэ и просматривалъ счетъ, написанный мѣломъ на доскѣ. Олэ сейчасъ же оставилъ доску и пошелъ навстрѣчу своему другу.

Они были знакомы съ дѣтства, вмѣстѣ были въ академіи и вмѣстѣ провели лучшіе дни. И сдѣлавшись коллегами и конкурентами, они навѣщали другъ друга, какъ только это позволяла имъ ихъ работа; они не завидовали другъ другу, серьезное отношеніе къ дѣлу сдѣлало ихъ смѣлыми и предпріимчивыми, они имѣли дѣло съ нагруженными кораблями, у нихъ постоянно были большія суммы передъ глазами, поразительный успѣхъ или грандіозное разореніе.

Тидеманъ любовался однажды маленькимъ катеромъ, принадлежавшимъ Олэ. Это было два года тому назадъ, когда стало извѣстно, что фирма Тидемана потерпѣла большую потерю на вывозѣ рыбы. Катеръ стоялъ около склада Генрихсена и обращалъ своей красотой общее вниманіе. Верхушка мачты была позолочена.

Тидеманъ сказалъ:

"Мнѣ кажется, что я никогда не видѣлъ такой красивой штучки".

На это Олэ Генрихсенъ скромно отвѣтилъ:

"Охъ, если бъ я хотѣлъ его продать, я бы не получилъ бы за него и тысячи кронъ!"

"Я даю тебѣ тысячу", предложилъ Тидеманъ.

Пауза. Олэ улыбнулся.

"Сейчасъ, немедленно?" спросилъ онъ.

"Да, случайно я это могу". При этомъ Тидеманъ берется за карманъ и платитъ деньги.

Это происходило на складѣ, гдѣ были всѣ служащіе; они смѣялись, шептались, разводили руками отъ удивленія. Тидеманъ ушелъ.

Нѣсколько дней спустя приходитъ Олэ къ Тидеману и говоритъ:

"Ты бы не взялъ двухъ тысячъ за катеръ?"

"А деньги при тебѣ?"

"Да, случайно".

"Давай ихъ!" сказалъ Тидеманъ.

И катеръ снова сталъ принадлежать Олэ. Теперь Тидеманъ пошелъ къ Олэ, чтобъ провести съ нимъ часокъ. Оба друга уже болѣе не были дѣтьми. Они обращались другъ съ другомъ съ изысканной вѣжливостью и были искренно преданы другъ другу. Олэ беретъ шляпу и трость Тидемана и кладетъ ихъ на конторку, предлагая Тидеману мѣсто на маленькомъ двухмѣстномъ диванѣ.



"Что я могу тебѣ предложить?" — спрашиваетъ онъ его.

"Благодарю, ничего", — отвѣчаетъ Тидеманъ: "я только что изъ Гранда, гдѣ я обѣдалъ".

Олэ подвинулъ къ нему плоскій тоненькій ящичекъ съ гаванскими сигарами и все-таки спросилъ:

"Можетъ быть, стаканчикъ 1812 года?"

"Да, отъ этого я не откажусь, но вѣдь ты долженъ притащить его изъ погреба; это черезчуръ хлопотно".

"Помилуй, это пустяки".

Олэ принесъ бутылку изъ погреба; нельзя было разобратъ, изъ чего она сдѣлана; толстый слой пыли покрывалъ бутылку, такъ что стекло имѣло видъ грубой матеріи. Вино было холодное, и на стеклѣ выступали капли, а Олэ сказалъ:

"За твое здоровье, Андрей!"

Они выпили. Наступила пауза.

"Я, собственно говоря, пришелъ, чтобъ поздравить тебя", сказалъ Тидеманъ. "Мнѣ никогда не удавалось устроить подобнаго дѣльца!"

И на самомъ дѣлѣ Олэ Генрихоенъ сдѣлалъ удачное дѣло; онъ самъ говорилъ, что это, собственно, не было его заслугой; просто ему повезло. А если уже непремѣнно нужно говорить о заслугѣ, то она принадлежитъ не только ему одному, но всей фирмѣ. За операцію въ Лондонѣ онъ долженъ благодарить своего агента. Дѣло же произошло слѣдующимъ образомъ: торговый корабль "Конкордія" шелъ наполовину нагруженный кофе изъ Ріо и направлялся вокругъ Сенегамбіи въ Батурстъ, чтобы захватить партію кожъ; въ декабрьскія бури пошелъ дальше, у сѣвернаго берега Нормандіи началъ течь, и былъ введенъ на буксирѣ въ Плимутъ, какъ потерпѣвшій крушеніе. Весь грузъ былъ подмоченъ; половина была кофе. Этотъ испорченный кофе былъ промытъ, привезенъ въ Лондонъ и предназначенъ въ продажу, но продать его было немыслимо; морская вода и кожи сдѣлали его негоднымъ. Владѣлецъ предпринималъ сотни попытокъ, сталъ примѣнять краски, берлинскую лазурь, индиго, куркуму, хромъ желтый, мѣдный купоросъ, перетряхивалъ въ бочкахъ кофе вмѣстѣ съ свинцовыми пулями, но ничего не помогало, и ему пришлось нести кофе на аукціонъ. Агентъ Генрихсена сдѣлалъ все, что могъ: тотчасъ же нашелся, предложилъ пустяшную цѣну, и кофе былъ оставленъ за нимъ. Тогда Олэ Генрихсенъ поѣхалъ въ Лондонъ и сталъ примѣнять къ кофе всевозможныя средства, отмылъ свинцовую краску, прополоскалъ основательно и далъ вторично просохнуть. Наконецъ, онъ велѣлъ поджарить всю партію и запаковать въ громадные цинковые ящики, которые были герметически закупорены. Эти ящики стояли цѣлый мѣсяцъ нетронутыми, потомъ они были перевезены въ Норвегію, гдѣ ихъ перенесли въ складъ; ящики одинъ за другимъ открывались, и кофе быстро продавался, — онъ казался совсѣмъ свѣжимъ, и фирма Генрихсена заработала на этомъ дѣлѣ громадныя деньги.

Тидеманъ сказалъ:

"Я узналъ объ этомъ нѣсколько дней тому назадъ и долженъ признаться, я восхищался тобою".

"Моя мысль о томъ, чтобы поджаритъ кофе, была удачна, и, благодаря этой хитрости, оно надѣлило его влагу, а все остальное…"

"Но вѣдь ты самъ былъ заинтересованъ въ результатѣ".

"Да, этого я не могу отрицать".

"А твой отецъ, что онъ сказалъ?"

"Онъ узналъ объ этомъ позже всѣхъ. Нѣтъ, я не могъ посвятить его въ это дѣло, я думаю, онъ оттолкнулъ бы меня, лишилъ бы меня наслѣдства, хе-хе-хе."

Тидеманъ посмотрѣлъ на него.

"Гмъ, это все очень хорошо, Олэ. Но если ты хочешь приписать половину заслуги въ этомъ дѣлѣ своему отцу, фирмѣ, то ты не долженъ въ то же самое время разсказывать, что твой отецъ узналъ объ этомъ позже всѣхъ".