Последняя глава

Господин Флеминг сказал фрекен д'Эспар:

— Я могу рассказать вам новость: здесь умер, ночи две тому назад, пансионер.

Он сообщил это спокойно и сдержанно, как что-то неважное.

Фрекен д'Эспар внезапно встала, сняла с себя шляпу и повесила ее. Отвернувшись к стене, она ответила:

— Вот как, пансионер? Он умер? Но, может быть, это была дама?

— Дама? Нет… Не был ли это какой-то чужой, консул из Христиании? Я не знаю. Вы не слышали об этом? Это он и приехал, когда мы были в комнате Бертельсена несколько дней тому назад.

— Нет, я не слышала этого.

— Ну, так садитесь, фрекен, сегодня я постараюсь быть непобедимым.

И они уселись за обычный безик.

В качестве стола они пользовались куском папки, который они клали поперек постели господина Флеминга.

Он добросовестно следил за игрой, тщательно подсчитывал суммы и переставлял метки на своей доске. Ничто не указывало на рассеянность, нет. Ведь господину Флемингу уже дня два как стало заметно лучше. Он чувствовал себя почти здоровым опять, ощущал новый прилив мужества и этот смертный случай представлялся ему чем-то его не касавшимся.

Разочаровало ли фрекен д'Эспар, что он отнесся так спокойно к смерти консула? Или она побоялась, что он не заметит выказанной ею заботливости и деликатности, когда она вешала шляпу и говорила, оборотясь к стене. О, человеческое лукавство!

— Здесь, в санатории, по-видимому, такое возбуждение в последние дни! — вопросительно сказала она.

Господин Флеминг пробормотал равнодушно:

— Это, наверное, по поводу смертного случая.

— Наверное. И раз вы уже заговорили об этом — мне кажется, я что-то слышала. Но, — обрывает она сама себя, — все равно! Вы хорошо спали сегодня ночью?

— Да, спасибо, я теперь каждую ночь отлично сплю. Молчание.

— Да, пожалуй, он был консул, — замечает фрекен, — Но он умер от удара, не от болезни.

— Это одно и то же… Позвольте мне взглянуть — четыре валета!

— Подумать только, он приехал днем, а ночью умер! Я не упомянула бы об этом, но раз вы знаете…

— Знаю? Что? Ах, да. Я не был знаком с этим человеком. Вы его знали?

— Нет. Знала, конечно, кто он был — важная персона в Христиании, большая контора — я знаю нескольких дам, служащих у него. Да, какая ужасная судьба!

— Вы действительно играете в тузах? — осведомляется господин Флеминг.

— Нет, простите! Консул Рубен был, стало быть, муж госпожи Рубен. Знаете, та толстая дама, которая жила здесь. Теперь она уехала с телом.

— Так.

— И миледи отправилась с ними. Миледи со своей горничной. Теперь конец, значит, постоянному чаю и постоянному ленчу здесь в санатории… И мы можем, значит, опять играть на рояле…

О, да, они играли на рояле и напевали на лестницах и пытались беззаботно смеяться за обеденным столом, но из этого ничего путного не выходило. Прошла уже неделя, как дамы и гроб уехали, а гости все еще продолжали говорить о злополучном происшествии. То была бомба, разорвавшаяся в толпе полубольных людей. «Первый смертный случай!» — сказал Самоубийца и кивнул головой, совсем так, как если бы у него было еще несколько в запасе. Эта зловещая фигура вообще не могла содействовать подъему настроения в курорте.

Никто из гостей не испытывал собственно особой скорби по поводу отъезда этих двух дам, но после них осталась все же брешь в виде трех пустых комнат.

Ну и что же? Все было сделано вполне корректно, они заплатили, что с них следовало, и уехали, никто из них не сбежал тайком — не такого рода это были люди. Миледи сама расплатилась по своему счету и дала щедрые чаевые, прямо бешеные деньги. Ведь консул Рубен, уезжая из дому, запасся толстым бумажником, помещавшимся во внутреннем кармане его жилета, с левой стороны, у самого сердца. Теперь этот бумажник пригодился дамам, когда они рассчитывались — ФРУ Рубен заплатила за всех. Нет худа без добра.

И когда прошло с неделю времени, прибыл опять целый ряд новых гостей. Они наполнили пустые комнаты, запрудили санаторию и создали жилищный кризис. Дело зашло так далеко, что и доктор, и заведующая, и инспектор должны были ломать себе головы, изыскивая какой-нибудь выход.

Инспектор был послан в обход. Он отправился в комнату № 7. Фрекен была дома. Дело, по которому он пришел, было в следующем: не будет ли фрекен так любезна на короткое время переселиться в другую комнату?

— Что?

— В другую комнату. — Она была без печки, но, впрочем, такая же светлая и уютная, как и эта. Они поставили бы там для нее походную кровать. Не позволит ли она показать ей эту новую комнату?

Фрекен начала ломать пальцы и спросила, почему она должна переехать?

Да оттого, что санатория сегодня к вечеру переполнилась, не хватает комнат, они не знали, как им управиться.

Фрекен схватила свои перчатки на столе и завертела ими тоже. Лицо ее слегка посинело и осунулось. Во взгляде, устремленном на инспектора, чувствовалась растерянность.

Они не попросили бы ее об этом, — сказал он, — им и в голову не пришло бы. Но как раз, когда уже все было полно, прибыла еще небольшая партия, между прочим, один священник со своими двумя сыновьями. Они мерзли и просили комнату с печью.

— Да, — сказала фрекен. — Да, да, — сказала она и покачала головой. Она не была несговорчивой, она сдалась. Не следовало, в самом деле, чтобы ктонибудь мерз.

— Не правда ли! — подтвердил и инспектор в свою очередь. И ведь ей, в случае чего, нужно было только пойти туда, где было тепло и сидеть там, например, в салоне. Впрочем, и перемена была лишь на короткое время, обещал инспектор и сердечно поблагодарил фрекен. Затем он показал ей новую комнату.

Ободренный своей удачей, инспектор направился дальше и отыскал Самоубийцу.

Тот сидел на большой веранде, вместе с Антоном Моссом, человеком с сыпью, и они болтали. Инспектору приходилось поигрывать в карты с этими двумя приятелями, и поэтому он мог позволить себе некоторую развязность. Он пришел с печальной вестью, сказал он шутливо. Но, заметив, что Самоубийца был совсем не в духе, он переменил тон и спросил, не имеют ли господа чегонибудь против того, чтобы оказать ему и всему заведению большую услугу?

Оба приятеля воззрились на него.

— Не согласятся ли они переменить комнаты на короткое время?

— То есть как? Почему это?

Получив объяснение, Самоубийца наотрез отказался выказать предупредительность. Ему даже и в голову этого не приходило. Видали ли вы такие выдумки и нахальство! Мосс попросил более подробных разъяснений, и на этот раз инспектор выволок на сцену трех учительниц. Они приехали после обеда, когда все уже было заполнено, и что делать с ними? Подумайте, три молодые, красивые дамы. Они приехали через горы, промерзли бедняжки, и проголодались. Они так умоляли о двух комнатах с печами.

— Так, значит, было предположение перевести меня в комнату без печки? — спросил Самоубийца побелевшими губами.

— Лишь на короткое время, может быть, только на день, кто-нибудь наверное скоро уедет. Сюда вот, например, приехал священник со своими сыновьями. Они, наверное, уедут через неделю.

Самоубийца пришел в ярость. Ну разве можно поступать так? Разве он попал в разбойничий притон? Дерзость-то какая, нахальство! — О, этот Самоубийца! Он казался просто молодым человеком, который от чистого сердца радовался тому, что существует на свете.

— Нет, не задирайте так носа, господин инспектор! — сказал он. — Не заноситесь так высоко, землицы лучше придерживайтесь!

— Ну, полно! — ответил инспектор, добродушно улыбаясь.

— Это неслыханно! — настаивал Самоубийца. Курорт, санатория, которые хотят заморозить его досиня и сделать его непохожим на человека!

Мосс также рассмеялся над раздражением Самоубийцы и над курьезным подбором его выражений.

— Моя комната к вашим услугам! — сказал он инспектору.

— Да, не правда ли! — возопил Самоубийца. — О, мне стыдно за вас. Вы какая-то вошь бескостная! Слушайте, слушайте, господин инспектор, его комната к вашим услугам! Ну, а для сыпи-то его будет полезна холодная, как ледник, комната?