А жизнь продолжается

— Он что, превысил кредит? — спросил консул.

— Нет еще, но очень к этому близок. У него осталось всего несколько тысяч.

— Это действительно очень печально.

— Я горько сожалею, что мы напечатали тогда статью об овечьем пастбище, — сказал Давидсен. — Может, потому-то он и раззадорился на эти неблагоразумные траты. Не знаю.

Консулу положение представлялось не столь уж и безнадежным.

— Вообще-то он человек с головой, хотя одному Богу известно, что он такое задумал. Только деньги-то его.

Давидсен непоколебим:

— Я больше не выдам ему ни единого эре.

— Ну а если на вашем месте будет другой, разве это поможет делу?

— Нет. Но тогда это будет не на моей совести.

Консул заморгал, и начал прикидывать, и сказал после некоторого раздумья:

— Но вы же не собираетесь навсегда расставаться с банком?

— Именно что собираюсь, — ответил Давидсен. — Вы поняли меня как нельзя более правильно, господин консул. Я кладу ключи на вашу конторку.

Консул снова начал прикидывать.

— Вы отказываетесь от хорошего заработка, Давидсен, подумайте о своей семье.

— Я знаю, — ответил Давидсен.

— Вы теряете несколько тысяч.

— Да. Но это занятие не для меня, и мои домашние давно это поняли. За это время они немножечко приоделись, так чего же еще? Мы люди неизбалованные, нам много не надо.

Консул в третий уже раз погрузился в раздумье и пришел к выводу, что Давидсена не переубедить.

— Собственно говоря, эти ключи нужно отдать не мне. Я к ним не имею никакого отношения. Ведь председатель правления банка не я, а судья.

— Верно, — сказал Давидсен. — Но я согласился занять эту должность при условии, что смогу уйти без предупреждения. Поэтому я прошу позволения передать вам эти ключи из рук в руки, чтобы с этой минуты я стал свободным человеком. Единственно, меня огорчает, что вы потратили столько усилий, обучая меня премудрости, которую я так и не одолел…

Он говорит как пишет в своей газете, подумалось консулу после ухода Давидсена. Удивительный, между прочим, человек и удивительная семья, в наше время — и прислушиваться к внутреннему голосу, этому маленькому курьезу, который они называют совестью! Они немножко приоделись, а большего им и не надо. Этого в своих заграничных школах консул не изучал, но, как видно, такое на свете существует. Обдумав зрело, он заключил, что ему повстречался поистине добрый и порядочный человек, а будучи джентльменом и личностью, Гордон Тидеманн питал уважение к доброте и порядочности. Надо подумать, может, Юлия подберет что-нибудь для фру Давидсен. Понятное дело, не поношенную одежду, а что-нибудь со склада, скажем, зимнее платье: пожалуйста, носите на здоровье…

Ах ты черт… наверняка ему завтра придется объясняться с Подручным, удивительно, как это он не появился еще сегодня. Гордон Тидеманн был важный господин и джентльмен и так далее, но он не выносил никаких выяснений, столкновений и разногласий. Если Подручный придет завтра жаловаться на Давидсена, хорошо бы оказаться за тридевять земель.

Ключи так и лежали у него на конторке, ну и что прикажете с ними делать? Да, положение у него… прямо сказать, незавидное… Раздраженно схватив ключи, он вышел вон и направился к автомобилю, положил их на заднее сиденье и повез к судье — как пассажиров.

Выручил случай.

Консул разыскал Августа и, в силу своей невероятной занятости, поговорил с ним накоротке.

— Англичанин едет. Вам хватит недели, чтобы закончить ограду?

— Мы делаем все возможное, — ответил Август.

— Но через неделю закончите?

— Постараемся.

— Вот и хорошо! — сказал консул и ушел, довольный, что ему удалось предотвратить всяческие жалобы и выяснения.

Впрочем, Августу было не до того, чтобы жаловаться. С горного пастбища прирысил Йорн Матильдесен с неожиданным известием. Да нет, к стаду не подобрались волки, ни одна скотинка не застряла в расщелине и не свалилась в пропасть, но только Йорн Матильдесен опасается принимать новых овец.

Август не поверил своим ушам.

Видит Бог, Йорн бы и рад, но стадо тогда прокормить не будет ну никакой возможности. Так велела передать Вальборг, а Вальборг, она ходит за скотиною с малых лет. Стадо растянулось уже, почитай, на милю, а овцы, которых пригнали сегодня, тощие, им тоже надобно откормиться. Уж пускай Август простит его, что он принес такие невеселые вести…

Август подумал-подумал и спрашивает:

— У тебя набралось уже пятьдесят по двадцать?

— Пятьдесят семь по двадцать без трех, — отрапортовал Йорн.

Август кивнул:

— Ладно, на этом и остановимся.

— Значит, больше овец не будет?

— Нет.

— Я так и знал! — вскричал Йорн. — Я знал, стоит мне вам только сказать!..

— Просто у нас нет другого выхода, — пояснил Август.

Он сделал вид, будто не на шутку расстроен: покачал головой, и вздохнул, и взялся за грудь, хотя в глубине души скорее всего обрадовался, что купля овец прикрывается. У него уже за тысячу, а если округлить, ну или там в разговоре, — за две тысячи. Цифра для севера прямо-таки фантастическая. Навряд ли у Кольдевина было так много, да и Виллац Хольмсен не похоже, чтоб до нее дотягивал. А кроме того, что Августу еще оставалось, как не капитулировать? Пастбище оказалось слишком маленьким, не подходящим для крупномасштабной деятельности. Стадо в милю, да что оно против десяти миль! Вдобавок директор банка Давидсен подвел вчера и представил ему баланс, который явно не обнадеживал, а наличных у него только и было что какая-то разнесчастная тысяча. Короче, как он сам только что сказал, надо прекращать куплю, потому что другого выхода нет.

Однако при всем при том счастье, похоже, готово было вновь ему улыбнуться, как пишется на лотерейных билетах! Шансы у него есть, это очевиднее очевидного…

— Ну что, Йорн, у тебя все?

— Да. Значит, овец пригонять больше не будут?

Август отрицательно мотнул головой и ушел.

Нет, надо все остановить не откладывая. За каким чертом Хендрику прикупать семь по двадцать, когда овец и так уж за тысячу — то есть за две тысячи. Семь по двадцать — это уже не круглая цифра, а выброшенные деньги.

Что, если ему сейчас все бросить и сходить в Южное? Нет, об этом не могло быть и речи, разве он бедствует? Черта лысого! О, Август не унывал. Первым делом он выяснил, когда почтмейстер бывает в присутствии, после чего отправился на горную дорогу к своим рабочим. Они энергично бурили отверстия, и все равно работа двигалась медленно: остроконечные прутья крепились на пятисантиметровые уголки, и отверстия должны были им соответствовать.

— Вы сможете поставить обе ограды в недельный срок? — спросил Август.

— Мы уж и так стараемся, — ответил Боллеман.

— Но через неделю закончите? — повторил Август.

Боллеман и его товарищи прикинули, посовещались между собой и сказали:

— Это будет трудненько.

— Консулу очень желательно, чтобы через неделю все было готово, — сказал Август. — Он ожидает благородного лорда из Англии.

— Мы не можем ничего обещать, — отвечали они. — Потому как тут вклинивается воскресенье.

— А если сверхурочно, за двойную плату?

— Ну так и быть.

— Тогда договорились. Но вот еще какое дело, и тоже важное, — сказал Август. — Надо снести заднюю стену в подвале, которую вы поставили у адвоката.

— Ага, у Чубука на пустыре. А он заплатит?

— Пустырь купил аптекарь, он и заплатит, насчет этого не сомневайтесь!

— Как аптекарь? — загалдели они. — Он что, купил пустырь? Когда это? Отличный и выдающийся человек! Так, выходит, он купил этот пустырь. Сколько раз мы ходили к нему в аптеку за вспоможением. Помнишь, Боллеман, как он отпустил тебе две бутылки зараз?

— Да я бы мог получить и четыре, — ответил Боллеман.

Август:

— Вы можете снести эту стену сегодня между тремя и шестью?

Они покачали головами:

— За три часа — никак.

— А за пять?

— Ну так и быть.