Заколдованный пес

Ещеодна история про волшебника Маха

Сиромолот Юлия Семёновна

Сиромолот Юлия Семёновна

Заколдованный пес

Айдан Ласковый, город огня - вот что увидел Мах с первым вздохом после пустоты. Он никогда не был тут, но хорошо помнил учебник путевождения: терракотовые холмы, золотисто-розовые стены, выплеснутая наружу зелень тутовых садов.

Ну что же, огонь - так огонь.

Городские ворота были распахнуты. Сверху, из башенки, выглянул круглолицый черноусый юноша, окинул путника взглядом, весело поздоровался.

У Маха не спросили ни пропуска, ни даже имени.

Пока ещё это был не сам город, а только тихие подступы к нему - в зелени, в цветущих кустах оказывался вдруг справа или слева каменный дом со входной аркой, перевитой живой лозой вперемешку с кованой, под сводом арки среди бела дня горел в лампаде священный Огонь.

Хотя странствие по слову и не то, что ходьба пешком, но ничего ведь не бывает из ничего. Мах устал. Что позади осталось - вспоминать не хотел, а о том, что будет - не вспомнишь при всём желании.

А если уж о желаниях, то в самую пору было бы лечь и поспать.

Улица поворачивала.

И простым, и всегда чуть настороженным "верхним" слухом Бедайр уже различал голос площади, где рынок и дворцовая стена, выложенная медью. Но туда дойти - начнётся другая жизнь, а её место - завтра, а на завтра у Маха пока не было сил.

Ноги заплетались, шли, куда им вздумается. И пришли, и уронили Маха лицом в зелёную пахучую траву.

А пока Мах спал - в ограде чужого дома, между прочим, - некто прошел мимо него твёрдым хозяйским шагом.

Прошёл и сел рядом. И ждал, покуда незнакомец проснётся.

Мах уже не спал, но боялся шевельнуться - в головах сидел огромный серый пес и пристально глядел на человека желтыми глазами. Мах никогда раньше таких крупных собак не видел, а снизу брылястая голова казалась ещё больше. Но пёс не скалился, не рычал и вообще никак не любопытствовал. Он просто смотрел Маху в глаза - не скажешь, что по-собачьи. Потом отвернулся, потянулся, встал и отошёл на несколько шагов.

Мах осторожно поднялся из травы. Сейчас пёс всё-таки залает, придёт хозяин... или хозяйка... Бедайр отряхнул одежду, пригладил волосы. Пёс не лаял, никто не шёл.

- Ну, - сказал Мах, подмигивая собаке. - Где же твои?

Пёс повернулся и пошёл в дом. Оглянулся, мотнул головой.

Мах краем сознания бы почуял, будь что неладно. Нет, ничего. Просто большой, поджарый, спокойный красивый пёс. Просто пустой свежий сад. Вон яблоко в траве лежит, нежно-розовое. Вон там ярко-красными пышными цветами усыпан невысокий куст. А там, в глубине - тёмная арка дома.

Мах и представить себе не мог, что такое дом - одна каменная коробка. Ни дверей, ни оконных рам, ни занавесей, ни ковров, ни стола, ни скамеечки. Вот куда привели его ноги, точнее - лапы серебристого пса. Человек и пёс медленно вошли под сумрачную арку. Мах поднял голову - в проёме на толстых цепях висел массивный закопченный сосуд. Но пламени в нём не было. Следуя за зверем, Бедайр обошёл одну за другой комнаты, о назначении которых нельзя было догадаться. Где спали, где принимали гостей, где готовили пищу... Впрочем, в одном из помещений был бассейн, и Мах наскоро умылся. Наскоро - потому что пёс далеко не уходил. Провожал?

Никуда он, впрочем, Маха не привёл - обошли дом и вернулись в большую комнату сразу за аркой. Пёс вдруг завертел лобастой головой, вздернул ухо.

- Что?

Шаги. Лёгкие. Кто-то, малый весом, весёлый душой шёл сюда, напевая. Девушка. Девочка. Ребёнок!

Пёс топнул, завертел из стороны в сторону тонким хвостом, всем видом своим говорил - прячься! Прячься! Мах пожал плечами. Девочки бояться не стоило, но... Он скользнул в смежную комнату и затаился.

- Бали! Бали! - это и в самом деле был ребёнок. Мах прижался лбом к камню и сквозь плотную его массу ловил следы: округлое лицо, румяное, двух зубов впереди нет, на голове платок... кожаные туфельки шлёпают.

Звякнуло что-то. Зашуршало.

Запахло едой.

Дзинь. Дзянь. Дин-бум. Три миски. Собачий влажный нос.

- Кушай, Бали. Кушай. Никого не видел?

Мах отлип от стены. Бали никого не видел, тут никого нет. Он держал пальцы наготове, чтобы отвести глаза малышке, если она вздумает прогуляться по дому. Почему? Почему нужно прятаться от девочки?

Мах не знал.

Знал пёс. Стало быть, не без причины.

Дитя принялось напевать. Пёс деликатно чавкал. Мах стоял под стеной со скрещенными пальцами. Наконец: "брям-дзинь-плюх", опять зашуршало что-то - наверное, платок или сума, в которую девочка укладывала посуду. Потом кожаные туфельки зашлёпали к выходу, глухо брякнула калитка, и пёс, сладко потянувшись, зевнул.

Мах вышел из убежища. Бали подбежал, ткнулся носом в колено, завилял хвостом. В доме сильно пахло хорошей - не собачьей - едой, и в утробе Маха беспокойно завозились внутренности. Пёс насторожил ухо, Опять толкнул в коленку. Мах наконец поглядел - матушка дорогая, это что же - он от своего завтрака долю ему отложил? На полу красовалось зажаренное куриное бёдрышко.

- Извини, Бали, - Мах сглотнул и скосил глаза. - Ты... ты ешь, а я в город пойду, промыслю себе чего-нибудь сам.

Пёс в ответ тоже скособочил морду, но к ножке вернулся, нюхал её разборчиво.

Мах с осторожностью потрепал его по шелковистой шее и вышел из дома - туда, куда убежала, напевая, весёлая девочка.

Яблоко волшебник подобрал у калитки, а на дороге смотрел в оба: нашел две монетки. Как раз хватило на блинчик с острой начинкой из овощей. Торговка сидела под пестрым навесом почти у самой площади - так, завтракая на ходу, Мах вышел на открытое пространство и замер в веселом восхищении.

По площади сновал народ, рядом какие-то почтенного вида бородатые мужчины ударяли по рукам и пересыпали в полосатые мешочки пряные порошки, краснолицые толстые женщины в сложных головных повязках, в безрукавках, еле сходящихся на пышной груди, сидели посреди корзин, доверху наполненных розами - белые, желтоватые, нежно-алые лепестки сыпались через край. Звенел металл, звенело тонкое стекло, а ещё дальше бросал высокую струю в небо фонтан. А за ним была огромная стена горящей начищенной меди во всю площадь, от края до края, и над терракотовыми башнями дворца - глубокое синее небо, а в нем парили, распахнув алые крылья и распустив по воздуху золотые гривы и хвосты, удивительные создания такой красоты, что Мах не удержался и немедленно такого же сотворил прямо на ладони, облизав наскоро пальцы. А так как был он в душе склонен к шутке и игре, то с руки его поднялся воздушный змей не из бумаги и крашеной тонкой кожи, а из чистого, хотя и холодного огня. Птицезмей трепетал, ронял искры, Мах держал его и направлял своей волей, и не слышал, как восхищенный гомон вокруг прервался. Тишина упала на площадь. Волшебник хотел было руку опустить, передохнуть, осмотреться - так за локоть держат. И за другой тоже. И лиц за медными масками не видать, только глухой голос в ухо: "Ступай, шевелись!".

Вот так - не успел в город выйти, а уже в плен попал.

Не то плохо, что скрутили ему руки колючей веревкой и не в том беда, что пришлось изо всех сил бежать за лошадью стражника - до дворцовых ворот было недалеко, а за воротами его отвязали и пинками куда-то повели. Но проклятые стражники не давали поднять головы, а все вокруг было чересчур сверкающее и красное. И все - видимое краем глаза: алые цветы, багровый камень фонтанов, медные стены, перила, ярая бронза оружия и брони, красные с черным ковры (в такой его ткнули носом и велели лежать и не шевелиться, если жизнь дорога), тяжелые бархатные и легкие шелковые занавеси, пурпурные с искрами колонны - и вдали, как видение в болезни, как прохлада посреди жара - стройная тень, фигура в белом.