Сдвиг

Они свернули за угол и через ворота прошли на территорию стройки. Обогнув штабель бетонных блоков и кучу песка, подошли к краю котлована, заглянули вниз. Отсюда, с высоты примерно четыре с половиной – пять метров, отлично просматривался весь котлован – гигантская прямоугольная яма в земле, вырытая стальными челюстями экскаватора. Пусто. Только следы от гусениц и шин на развороченном суглинке, камни да одинокая пустая банка из-под пива, валяющаяся у самой стены почти точно под ними.

– Была она здесь до того, как все случилось, не помнишь? – спросил Шадрин.

– Что?

– Банка. Пивная. Вон валяется.

– Издеваешься? – с горечью осведомился Максимчук. – Не помню. Даже если и не было, что это тебе даст, Шерлок? При чем здесь какая-то банка? Джинн из нее появился, который экскаватор с пятитонным самосвалом и двумя водилами куда-нибудь в древнюю Аравию захерачил?

– Извини, – сказал Шаповалов. – Уже и спросить нельзя. Хотя насчет джинна мысль интересная.

– Не знаю, что делать, – сказал Леня. – Веришь? Полная растерянность. Даже тогда, двадцать девять лет назад, такого не было.

– Тогда мы знали, на что идем и чем это закончится.

– Ну уж прямо и знали!

– До известной степени. А где не знали, там надеялись. И надежды наши оправдались, человечество выжило.

– Человечество-то выжило, да только наша родина медным тазом накрылась, – вздохнул Максимчук.

– Что делать. За все нужно платить. Россия цела, и то хорошо.

– А Луна? – агрессивно осведомился Леня. – А Марс? Где наши колонии, а? Променяли космос и мощь страны на причиндалы с электронными чипами! Айфончики, телефончики, планшетики, эсэмэски, ответ на любой вопрос. Преимущественно о том, что, где и почем продается. Потому что другие нам уже не интересны. Еще порнуха, понятное дело, куда ж без нее? И котики, котики, сплошные котики в соцсетях. И все ради чего? Ради дешевого шмотья и жратвы? Ради возможности бездумно развлекаться, не выходя из дома? Тоже мне, путь развития. – Он достал сигареты, нервно закурил. – Знаешь, о чем я думаю иногда?

– Ну?

– Не нужно нам было ничего делать. Пусть бы все шло как шло. Так честнее.

– Кому нужна честность, ради которой должно погибнуть человечество? – возразил Шадрин. – Человек – мера всех вещей. Нет человека – нет ни меры честности, ни самой честности.

– Тоже мне, Протагор нашелся, – фыркнул Максимчук.

– И тем не менее.

– Не верю я, что все погибли. Оставались колонии на Луне и Марсе. Да и на Земле мог кто-то выжить. Они бы начали все сначала.

– Может быть, так и случилось, – примирительно произнес Иван Гордеевич.

– В смысле?

– Помнишь Изю Френкеля?

– Еще бы. Этого психованного еврея захочешь, не забудешь.

– Гениального психованного еврея, – добавил Шадрин.

– Пусть гениального. Но все равно еврея.

Шадрин усмехнулся. Мелкий бытовой антисемитизм Максимчука его всегда забавлял.

– Вспомни, что он говорил. Новая Реальность не уничтожает старую. Она возникает и развивается сама по себе. Так, словно была всегда… – Он замолчал на полуслове, уставившись в котлован невидящим взглядом.

– Эй! – позвал Леня. – Гордей! Товарищ майор! Алло!

Шадрин повернул к нему побледневшее лицо.

– Леня… – проронил он хрипло.

– Что?

– Френкель говорил о том, что при определенных условиях разошедшиеся Реальности могут сближаться и проникать одна в другую. Помнишь?

– Помню, ясен месяц. Да мы сто раз с тобой об этом… Погоди. Ты думаешь… Не может быть, тридцать лет все было спокойно!

– Двадцать девять. Но какое это имеет значение? Просто не возникало подходящих условий.

– А теперь, значит, появились?

– Хрен его знает. Я не ученый. Я бывший майор Комитета государственной безопасности, а ныне писатель-фантаст. Но почему бы и нет?

И он коротко рассказал о новостном сюжете про исчезнувших в тумане велосипедистов, который видел по телевизору.

– И тут же у тебя пропадают люди и техника! В точно таком же тумане. Примерно в одно и то же время. Это не может быть совпадением.

Они помолчали. Было слышно, как за невысоким забором привычно шумит Москва.

– Если это так, то я даже представить себе не могу, чем все может закончиться, – ослабевшим голосом проговорил Леня. – Там же вирусня на свободе гуляет. Та самая.

Они переглянулись.

– Не пугай, Перепелица, – сказал Шадрин. – И потом, кто только что сказал, что не нужно было ничего делать и пусть бы все шло как шло?

– Я же умозрительно! Чисто теоретически!

– Теоретически он… Ладно, я необязательно прав. Возможно, все объясняется гораздо проще. Что нам нужно в первую очередь?

– Информация. Как всегда. Пошли, у меня в машине планшет, вайфай здесь есть. Пошаримся по Интернету. Поищем совпадения.

– С одним условием, – скучным голосом произнес Иван Гордеевич.

– Каким? – настороженно осведомился Леня.

– На котиков и сиськи не отвлекаться.

– Тьфу на тебя! – фыркнул Максимчук и, не выдержав, засмеялся. Хотя им обоим было совсем не до смеха.

5

Никуда я, конечно, не убрался. Сел в машину и для начала решил проехать город из конца в конец и обратно по разным маршрутам. Уже было совершенно понятно, что много лет назад здесь произошла некая катастрофа с большими человеческими жертвами. Но какого рода катастрофа? Это важно было выяснить. Хотя выбор последующих решений был у меня невелик в любом случае: или оставаться ночевать в Эйнштейне, или уезжать из него.

На относительно целый газетный киоск я наткнулся буквально через триста метров, за первым поворотом, напротив запущенного сквера с высохшим фонтаном. Причем чуть было не проехал мимо, скользнув взглядом по едва различимой надписи сверху: «Союзпечать». Можно понять – газет и журналов на бумаге я не покупаю, а киоски с такими же надписями видел последний раз в далеком детстве. Однако в последний момент, когда киоск уже остался позади, что-то все-таки щелкнуло у меня в голове, и я остановил машину. Вышел, настороженно огляделся и направился через дорогу к киоску.

Некогда он был выкрашен синей краской, но теперь краска выгорела, местами облезла, и в пролысинах виднелась обычная неламинированная древесно-стружечная плита. Я обошел киоск сзади, потянул на себя фанерную, болтающуюся на одной петле дверь. Пусто. Мелкий мусор на полу, паутина по углам, колченогий стул, готовый, кажется, развалиться от одного моего взгляда.

А это что?

Наклонившись, я заметил под прилавком край пожелтевшей от времени газеты. Осторожно, чтобы не рассыпалась, вытащил газету на свет божий, аккуратно сдул пыль с первой полосы. «Правда», орган Центрального Комитета КПСС. Сверху девиз: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» И дата – 19 августа 1987 года, среда. Цена 3 коп. Однако.

Внутри киоска я чувствовал себя неуютно – его ветхие дээспэшные стены не давали никакой защиты, но при этом намертво перекрывали обзор. Поэтому вышел наружу и, время от времени оглядываясь по сторонам, бегло проглядел газету.

На первой полосе крупно, на всю ширину, шел заголовок: «К Коммунистической партии Советского Союза, советскому народу и всему прогрессивному человечеству! Обращение Центрального Комитета КПСС, Президиума Верховного Совета СССР и правительства Советского Союза. Ниже обычным петитом набрано: «Товарищи! Братья и сестры! Друзья! В эту тяжелую годину, когда страшная болезнь, унесшая сотни и сотни миллионов жизней, угрожает существованию самой нашей цивилизации, как никогда важно оставить прежние раздоры между странами, правительствами и политическими партиями и сплотиться перед лицом общей беды…»

Это было зрелище, достойное виртуальной кисти какого-нибудь модного компьютерного художника-постапокалиптика: посреди мертвого города, прислонившись плечом к киоску «Сюзпечать», стоит молодой мужик с пистолетом за поясом и внимательно читает старую газету. И ни одной живой души вокруг.

Но об этом я подумал потом. А сначала, по мере чтения, мне становилось ясно лишь одно: я уже ничего не понимаю. Судя по информации, которую я получил из газеты, в мае 1986 года усилиями советских, а затем норвежских бурильщиков из-под толщи антарктического льда вырвался древний смертельный вирус. К 19 августа 1987 года – дате выхода этого номера, в живых на Земле оставалось по приблизительным данным около двух миллиардов человек. Из пяти, что населяли планету до Катастрофы (именно так, с заглавной буквы была названа пандемия доселе неведомой болезни, от которой не было спасения). Это без учета поселений на Луне и Марсе, насчитывающих несколько тысяч колонистов.