Тревожное небо

… Прошлой осенью над политическим центром одного из сателлитов гитлеровской Германии в числе других производил бомбометание экипаж тогда еще капитана Вихорева. Выполнив задание, экипаж маневрировал, уходя из зоны зенитного огня. Самолет шел уже курсом «а восток, когда громкий и резкий удар по правому крылу тряхнул весь самолет.

— Подбили! — подумали члены экипажа. За тысячу километров от линии фронта, в глубоком тылу врага выбрасываться на парашютах было далеко не весело. Вихорев мысленно уже представлял себе, как его, тяжело раненного (здоровым он не сдается), окружают враги, везут в свой штаб. Начинается бесконечный допрос, непрерывные муки плена…

Капитан прилагал все свое умение и силы, чтобы улететь возможно дальше на восток. Правый мотор отказал. Вихорев старался удержаться на прямой, изо всех сил нажимая на левую педаль руля поворота. Скорость пришлось уменьшить: иначе самолет терял высоту. Левая нога стала вскоре уставать. Пришлось и правую переставить на левую педаль. Высота была еще порядочная, а если оставшийся мотор не подведет, то имеется реальная возможность перетянуть линию фронта, до которой оставалась пока еще добрая тысяча километров.

— Сколько осталось до линии фронта? — решил он уточнить уштурмана.

— Около тысячи двухсот, — чуть помедлив, ответил тот. Пока самолет летел в ясном небе, все шло более или — менее

гладко: летчик давил на левую педаль то одной, то другой ногой, иногда обеими вместе. Самолет шел, правда, с небольшим снижением, но Вихорев знал, что высота будет теряться до определенного предела, ибо мотор на расчетной, более низкой высоте обретет большую мощность, и самолет полетит ровно, без снижения.

Но этим радужным надеждам не суждено было сбыться. Впереди, на всю ширину горизонта, на сколько мог охватить глаз, то там, то сям возникали яркие всполохи молний. Работай на самолете два мотора, Вихорев стал бы набирать высоту и, возможно, обошел бы грозовой фронт сверху. Теперь об этом нечего было и думать. Мощные грозовые облака, тянувшиеся сплошной грядой с севера на юг, запирали подбитому самолету непроницаемой стеной путь на восток. В нормальных условиях каждый мало-мальский опытный летчик отказался бы от мысли лезть напролом в этот кромешный ад. Вихорев прекрасно знал, что грозу надо обойти либо сверху, либо сбоку, стороной. Но на этот раз он не имел выбора. Поневоле оставалось лишь одно — идти прямо. Будь, что будет!

— Попробуем, — ободрил он экипаж, — может и проскочим…

Грозовые явления уже издали давали о себе знать. Началась «болтанка». Сперва легко, а затем все сильнее и резче бросали израненный самолет бушующие воздушные потоки. Его кидало во всех направлениях, заваливало в крены, бросало носом то вверх, то вниз. По лицу летчика потекли струйки пота. Временами очередная, уже — близкая вспышка молнии надолго ослепляла экипаж. Иногда казалось, что сиденье проваливалось вниз, и летчики висели в воздухе… После каждого такого провала, бросив взгляд на высотомер, обнаруживалась потеря высоты на сто, а то двести и более метров. Это тревожило Вихорева больше всего. По расчетам штурмана внизу должны быть Карпаты. Их высота в этом районе достигала более полутора тысяч метров. Самолет же опустился уже ниже трех тысяч. Следовательно, лишь немногим более тысячи метров отделяло машину от горных вершин.

Во все глаза следя за высотомером, летчик все же еще надеялся, что вот-вот самолет выскочит из облаков и выйдет под чистое небо. Тогда все пойдет как по маслу… Однако тщетными были надежды: измученному в неравной схватке с грозой экипажу пришлось выдержать еще одно последнее испытание. Перегрелся и начал давать перебои единственный, пока еще /работающий мотор… Стрелка на приборе, показывающем температуру головок цилиндров, перешла красную черту. Вихорев еще раз нажал на рычаг открытия юбок капота, но они и так уже были открыты до предела. Подождав немного, летчик заметил, что стрелка термометра дошла до упора.

«Загорится», — мелькнуло в голове, и он быстро выключил зажигание. Винт сразу остановился. «Заклинило!» — подумал летчик и сказал вслух, как можно спокойнее:

— Придется покинуть самолет. После приземления собраться у самолета. Он наверняка загорится и будет далеко виден.

Выдержав небольшую паузу, тут же скомандовал:

— Всем прыгать на парашютах! — и громким голосом повторил команду три раза.

Убедившись, что экипаж выбросился, открыл верхний люк. Еле успев приподняться и стать ногами на сидение, он сразу очутился в воздухе. Вниз летел спиной, нащупал кольцо замка парашюта и резко выдернул его.

Тут же последовал хлопок, и капитан оказался в нормальном положении — головой кверху, ногами вниз. Взглянул вверх: большой шелковый купол надулся и плавно опускал его к земле.

Кругом по-прежнему сверкали молнии. При очередной вспышке парашютист очутился в сплошном потоке воды. Дождь хлестал, как из ведра; струи его били то в лицо, то по затылку и проникали противным холодком под воротник, растекаясь по груди и спине.

Где-то в стороне, внизу на земле, взметнулся столб пламени и остался гореть в кромешной тьме ярким костром.

«Мой самолет», — подумал с горечью Вихорев.

Облака кончились. Дождь лил по-прежнему. Благополучно приземлившись и освободившись от парашюта, капитан осмотрелся. Невдалеке, освещая своим пламенем опушку не то леса, не то сада, горел самолет. Вихорев собрал было парашют, но, сообразив, что делать с ним больше нечего, бросил его, а сам направился к самолету. Подойдя ближе, обнаружил, что вокруг него значительно больше людей, чем имелось в экипаже. Люди все прибывали, и они окружали костер плотной толпой. Совсем рядом чернели какие-то здания. Нет, туда дорога закрыта, там, наверное, враги.

Было темно, но при ярких вспышках молнии летчик видел в стороне черную стену лесной опушки.

«Туда! Только туда!» — мысленно произнес он. «Но где штурман? Где стрелок-радист? Где все они?»

Тревожась за судьбу товарищей, капитан поспешил к лесу. Туда он добрался до рассвета. Прошел небольшое болотце, нашел в нем место посуше и, как был в унтах и 'меховом комбинезоне, прилег на мокрую землю. Почувствовав смертельную усталость, тут же заснул.

Проснулся от жары. Первое, что он, открыв глаза, увидел, был пар, валивший с мокрого комбинезона. Погода стояла ясная, и солнце грело последним теплом бабьего лета. С комбинезоном пришлось расстаться, хотя ночью он мог бы сослужить еще хорошую службу. Но днем ходить в нем жарко, нести на себе не только тяжело, но и опасно.

Определив по солнцу и часам положение стран света, капитан двинулся на восток, забрав из наколенных карманов неприкосновенный запас питания. Планшет выбросил, карту засунул за пазуху. На ходу открыл пачку печенья и, отламывая небольшие кусочки, ждал, пока они сами растаят во рту.

Двигаясь по мелколесью, вскоре набрел на дорогу. Она шла с юго-запада на северо-восток и, поразмыслив, Вихорев решил ее держаться. Шел больше по обочине, чутко вглядываясь и вслушиваясь в каждый шорох. Завидев встречного или услышав грохот нагоняющей подводы, прятался в кустах, под мостиками, а то и канавах, и, затаив дыхание, ждал, когда они скроются за поворотом. Измученный постоянной боязнью попасть в плен, летчик искал случая сменить одежду, чтобы не выделяться среди местных жителей. Подойти к кому-нибудь он не решался: ведь кругом чужие, а быть может и враги.

Вскоре ему помог случай: на раскинувшейся перед ним поляне он увидел стадо коров и сидевшего пастуха, глубокого старика. Боясь, что с пастухом могут быть и собаки, Вихорев долго присматривался и наблюдал. Пастух поднялся и направился в лес. Коровы лениво загребали языком почти сухую траву. Часть их улеглась и жевала жвачку. Старик вышел на поляну, бросил на землю пук ивовых прутьев, снял свой затасканный пиджак, потряс его и повесил на куст. Затем снял с ног нечто похожее на лапти, размотал онучи и повесил все это рядом с пиджаком. Сам отошел немного, уселся недалеко от принесенных прутьев и завернув самокрутку, не спеша высек огонь и задымил.