Тревожное небо

— Мне кажется, — вмешался я в спор, — что если сразу набрать высоту, то мы отлично пролетим и над горами, и над облаками. А находясь на месте назначения, время от времени будем прогревать моторы, чтобы они не остыли, и на следующее утро отправимся в обратный путь.

— Пойми же, — разгорячился Козлов, — если нам придется ждать летной погоды в порту Тикси, то ничего страшного не случится. Ведь море покрывается льдом всегда позже, чем реки. А если мы по какой-то причине задержимся на Индигирке, то останемся там до весны вместе с больным!

— Но матрос находится в устье Индигирки, а не в порту Тикси, — повысил голос Штепенко. — Так что придется полететь за ним напрямик, или сделать большой крюк, но все равно посадка будет в том же самом месте. И чем больше посадок, тем больше потребуется времени.

— Ладно! Пока все. Теперь отдыхайте. Я вас разбужу. Тогда и решим окончательно, — сказал Козлов, надел берет и вышел.

— Матвей думать пошел! — усмехнулся Штепенко, поворачиваясь на другой бок.

Мы все заулыбались. Когда предстояло что-нибудь серьезное, Козлов обычно удалялся куда-нибудь в тихий уголок, чтобы поразмыслить в одиночестве. Наверное, так было и на этот раз.

— Кажется, — добавил Штепенко, — Козлову совсем не хочется лететь туда.

Никто ничего не ответил. Каждый был занят своими думами, но все понимали: больного надо привезти, и чем раньше, тем лучше…

— Ну хватит! Сколько вы собираетесь дрыхнуть? Бензин уже в лодке. Пойдем заправлять баки! — разбудил нас несколько часов спустя командир.

Вскоре экипаж приступил к работе. Косухин вместе с механиками возился у моторов, Козлов, радист Борис Ануфриев и я качали бензин, штурман Штепенко, разложив карту, прокладывал маршрут.

— Все же мы должны сделать посадку в порту Тикси, — объявил Козлов свое решение. — У нас не хватит масла, чтобы лететь прямым путем до Индигирки и обратно.

Экипаж ничего не ответил. Решение есть решение. Если командир уже принял решение, то экипажу остается выполнить его как можно лучше.

Когда пять тонн бензина перекачали в баки самолета и закончили все остальные дела, стало совсем темно.

На следующее утро с рассветом экипаж гидроплана уже запускал моторы. В это время на берегу реки появился мужчина, выглядевший довольно странно. Его сопровождали несколько человек, нагруженных чемоданами, свертками, узлами. Владелец этих вещей сам не нес ничего, но пыхтел как паровоз, и пот капал с его лица на меховой воротник. Мы подумали, глядя на его снаряжение, что он собрался по крайней мере на Северный полюс. Когда он добрался до берега и снял волчью доху, то оказалось, что на нем надет еще полушубок из оленьего меха. Меховые брюки были заправлены в унты.

Приложив руку к сердцу и низко поклонившись, он представился:

— Доктор Голынский.

— Здравствуйте, доктор! — приветствовал его Козлов и, обращаясь к нам, сказал:

— Доктор полетит с нами, может, матросапридется там оперировать.

— Да-да! Это для меня привычное дело. В Якутске я работаюуже двадцать семь лет, — сыпал скороговоркой хирург. — А скажите, очень ли страшно в воздухе? — вдруг спросил он.

— А вы что, сегодня впервые летите самолетом? — поинтересовался Штепенко.

— Да-да! Именно так. Впервые!

— Страшного ничего нет, — ободрил доктора Штепенко. — Полет можно сравнить с плаванием на корабле.

— Качки я совсем не выношу, у меня сразу же начинается морская болезнь, — грустно произнес доктор.

— С этим всегда можно справиться, — пошутил кто-то. — Как только на душе становится грустно, выпейте глоток спирту, и болезнь как рукой снимет.

— Да-да! — обрадовался хирург. — Я взял с собой целый литр.

Лодка доставила нас и хирурга с его багажом к гидроплану.

Запустили моторы и через несколько минут самолет был уже в воздухе. Мы поднялись на высоту 3000 метров, оставив далеко под облаками змеящуюся Лену и обдуваемые вьюгами береговые скалы.

В начале девятого часа полета на горизонте показались горы, окружающие порт Тикси, и немного севернее — синевато-серое море. Еще несколько десятков минут, и гидроплан заскользил по пенящимся волнам бухты Тикси.

Работники порта толпой собрались на набережной, с любопытством рассматривая самолет, увидеть который они надеялись только летом следующего года. Мы бросили якорь и, сигнализируя, вызвали лодку.

Солнце уже скрылось за горизонтом, но экипаж самолета получил возможность отдохнуть только после того, как нужное количество бензина и масла было заправлено в баки.

— Вчера, когда вы были на пути к Якутску, в устье Индигирки побывал один летчик, но, к сожалению, он не нашел больного, — рассказывал начальник аэропорта в столовой, где мы собрались на ужин.

Мы узнали, что матрос, которого постигла беда, плавал коком на «Якутии». Во время сильного шторма в трюме повалились мешки и в результате — несчастный случай: у кока была сломана нога. Капитан, не придумав ничего лучшего, просто выполнил морской закон и отправил больного на берег. Три дня спустя корабль пришел сюда, а больной остался в Чокурдахе. К сожалению, медицина представлена там только акушеркой…

Да, положение складывалось сложным.

Следующее утро выдалось холодным и ветреным. Мы встали с рассветом, чтобы к восходу солнца запустить моторы. Но времени для этого потребовалось гораздо больше, чем мы предполагали. Только в полдень закончились приготовления к взлету.

«Начальник небесной канцелярии» был в довольно мрачном настроении: с моря с мощным рокотом катились волны, шумно разбиваясь о берег. Тяжелые низкие тучи покрывали небо. Но ждать нельзя.

Моторы взревели в полный голос, и самолет помчался вдоль пенных гребней волн в сторону моря.

Волны бились о фюзеляж набиравшего скорость гидроплана, время от времени совсем захлестывая его. Стекла покрылись льдом, сделались непрозрачными. Пришлось отодвинуть их, но холодная и соленая морская вода сразу же больно ударила нам в лицо. Скорость гидроплана возрастала, теперь он уже подпрыгивал на гребнях волн. Еще несколько секунд — и мы в воздухе.

— Ура! — радостно крикнул Козлов. — Теперь все о'кей!

— Конец — делу венец, — ответил я с облегчением.

— Курс восемьдесят градусов! — скомандовал Штепенко.

— Есть восемьдесят градусов, — ответил я, разворачивая самолет в нужном направлении.

— Александр Павлович, рассчитай курс так, чтобы мы прошли южнее Святого Носа. Высота этого «носа» триста метров, а облака начинаются уже с пятидесяти, — предупредил Козлов штурмана.

— Будет сделано! — ответил Штепенко, склонившись над картой.

— Десять градусов вправо! — скомандовал он вскоре. — Курс девяносто градусов, — ответил я.

— Так держать!

Сквозь тучи и снег самолет спешил на восток. Через несколько часов нижний край облаков немного поднялся, обнажив видневшуюся впереди серебристо-серую ленту Индигирки.

— Пять градусов влево! — скомандовал штурман.

— Влево нельзя, — возразил я, — там тучи до земли и страшно вьюжит.

— Но там место нашей посадки! — крикнул Штепенко.

— Попробуем, — сказал теперь Козлов. — Я наблюдаю за высотой, ты разворачивай по командам Штепенко.

Мы все трое были поглощены работой.

— Видите? — спросил после нескольких разворотов Штепенко. — Там, слева, эти черные холмы. Это и есть Чокурдах.

Слева мелькнуло и исчезло за самолетом что-то темное. Справа между берегами, покрытыми свежим снегом, текла широкая свинцово-серая река. Крутые волны с пенящимися гребнями бились о левый берег.

— Сто двадцать градусов вправо! — крикнул Козлов. Я выполнил команду.

— Идем на посадку, — снова послышался голос командира, когда самолет, заканчивая разворот, летел вдоль реки обратно. Шум моторов перешел в урчание, и через несколько мгновений гидроплан заскользил по волнам.

Расчет Козлова был настолько точен, что самолет, скользя против ветра и течения, остановился прямо напротив построек.

— Это и есть Чокурдах, районный центр, — объяснил Штепенко, открывая люк для спуска якоря.