Телефон доверия

Разумеется, Гольян справился. А кто бы сомневался! Заскрежетало железо, завизжала невидимая вагонная требуха, и состав замер. Совсем ненадолго, но и этой короткой минутки нам хватило. Ватага с разбега штурманула ближайшую вагонную площадку, и один за другим мы перебрались на крышу. Дальше поехали весело и с ветерком. Правда, вопить, как обычно, не вопили. Тот же Скелетон загодя предупредил, что веселье вагонное скоро могут прекратить. Потому как уже копают вовсю — пытаются доискаться, что да как. В каком-то из своих погружений он это успел увидеть. Составы-то опаздывают! А у них хронометраж до секунды, и тут такой спотык! Абсолютно непонятный — и непременно раз в месяц. Пока докопаться до истины у них не получалось, но ясно было, что рано или поздно сообразят. Найдется кто поумнее — свяжет с близостью ДВЗ и устроит нам цирк до востребования…

В общем, доехали до Нагорной, а там поезд всегда притормаживал перед поворотом. На ходу попрыгав с вагона, вошли в мертвую деревню. Здесь даже Мятыш подобрался. Уже не пинал мусор и не отходил далеко от общей колонны. Мне тоже было в этих местах не слишком уютно. Потому что, странное дело, иные избушки могли при живых людях жить и две, и три сотни лет, но стоило жизни покинуть деревню, и начиналась стремительная агония. Заборчики перекашивались, стекла лопались, постройки ветшали и темнели. Это напоминало эпидемию: домишки умирали один за другим, теряя крыши, проваливаясь внутрь себя, а то и вовсе опрокидываясь на сгнившие бока. Странно, но теперь они даже в большей степени напоминали живых существ, потому что заканчивали свой век мучительно и некрасиво, — совсем как люди, теряли былую стать и крепость, стремительно обращались в труху. Наверное, поэтому в Нагорной мы никогда не задерживались. Вот и сейчас, быстро проскочив деревушку, мы торопливо углубились в лес. Пару раз останавливались, сверяясь с направлением. Карты нам преподаватель, понятно, не дал, но мы и без карт неплохо ориентировались. Бедный Хобот и не подозревал, что одного рассказа окажется достаточно, чтобы погнать нас к загадочному озеру. Скелетон с Гольяном и тут расстарались — раздобыли где-то распечатку. Мутную, неясную — еще с древних времен, но худо-бедно разобрать значки было можно. Думали добежать быстро, да не тут-то было! Мятыш на чернику набрел — прямо целые заросли! — и задержались, понятно. Скелетон пытался попугать нас, сообщив, что свинца в ягодах многовато, но народ только дружно посмеялся. Даже пошутили на тему полезности стронция и свинца для наших растущих организмов, после чего попадали на четвереньки и с энтузиазмом принялись пастись среди черничника. Ягоды лопали, наверное, не меньше часа! Вкуснотища была необыкновенная! Несмотря на свинец, стронций и прочие дурные радионуклиды. Иной раз попадалась и земляника — уже переспевшая, даже не красная, а темно-бордовая, с ноготь большого пальца. Такую и рвать было боязно, — работали, точно саперы с детонатором. Зато, если доносили нераздавленную да необроненную до рта, то и зажмуриваться было не стыдно. Даже Скелетон, послушав общее чавканье, не удержался и принялся рвать ягоды. Он, конечно, парень чудной, но и ему, как выяснилось, ничто человеческое не чуждо. Украдкой поглядывая в его сторону, я видел, что черника ему нравится.

— Паца, муравьи! Настоящие! — пропищал восторженно Мятыш. Передвигаясь на четвереньках, он чуть ли не столкнулся с жилищем муравьев — и впрямь здоровенным таким холмиком, каких давно мы уже не встречали.

— Чудила! Муравьев не видел?

А Мятыш и впрямь не видел. Насколько я мог судить, он был в Ковчеге самым младшим. Да и раньше — до Ковчега то есть — из города, скорее всего, не вылезал. Так что ему все было в диковинку — и черника с лесными шишками, и жуки с муравьями да улитками.

— Только гляньте, какую они домину отгрохали! — ухал и ахал он. Глаза у Мятыша светились, точно фонарики, и пацаны, отрываясь от черники, невольно ухмылялись, ощущая себя взрослыми и мудрыми. Только Вика глядела на Мятыша по-особенному. Мне казалось, я даже ревновать ее начинал. К этим взглядам и ее явной симпатии. И непонятно было, кого и к кому я ревную, потому как Мятыш мне и самому нравился, ну а Вика… С Викой все обстояло много сложнее…

— Гля-ка, все бегают, носят чего-то. Щепки какие-то, иголки еловые. А этот, смотрите, муху волочет! Маленький, а такую мухенцию! И не отдыхает даже!

— Да уж, сиднем не сидят, как некоторые, — пашут и пашут…

«Пашут» послужило ключевым словом. Оно, видимо, и привело Скелетона в чувство. Поднявшись с травы, он решительно отряхнул колени и ищуще повернул голову. Точно радаром что-то прощупывал.

— Пора? — Гольян первым уловил настроение вожака и тоже вскочил на ноги. — Куда двигаем?

— Туда, — Скелетон уверенно указал направление.

— Все! Хорэ объедаться! Дальше погнали! — заорал Гольян, и парни нехотя стали подниматься. Только Мятыша пришлось отдирать от кустов силой.

— Да я сейчас… Только это место оберу… Возле муравейника, смотрите, сколько ягод!

— Успеешь еще… — Мятышу дали шлепка, и сопротивление прекратилось.

От черничника ватага скатилась в овраг, миновала березовую рощицу, вышла на прогалину.

— Стоп! — Скелетон остановился. Рядом с ним тотчас возник Гольян. Он слегка принюхивался — совсем как собака-ищейка.

— Впереди?

— Ага…

— Я тоже их чувствую.

— Шагов триста.

— Они нас видят?

Скелетон медленно помотал головой.

— Похоже, нет.

Мы медленно двинулись вперед и вышли к просеке. Здесь ржавыми громадами стыли великанские опоры высоковольтной. Старой, уже давно не работающей. И там, в мареве знойного воздуха я разглядел тех, про кого говорил Скелетон.

Трое среди желтой выгоревшей травы. В камуфляжной пятнистой униформе, с компактными рюкзачками за спинами, в боевых касках. Они стояли истуканами и глядели, казалось, прямо на нас. Двое мужчин и одна женщина. У женщины в руках что-то вроде боевой базуки, у мужчин — лучеметы.

— Охотнички, блин! — Дуст фыркнул.

— Почему они не двигаются? — громким шепотом поинтересовался Хома.

— Почему, почему… По кочану! — буркнул Гольян.

— Они там случаем не того? Не прижмурились?

— Живые, не волнуйся.

— Никак на перезарядке?

— Вроде того… — Скелетон криво улыбнулся. — У них это теперь чаще и дольше.

— Первый раз вижу, что сразу толпой и так долго.

— А ты замечал, как преподы по кабинетам запираются?

— Хобот вроде не запирается.

— Тоже запирается. Только реже. Он ведь это…

— Что это?

— Ну, тоже не совсем из них.

— Ты-то откуда знаешь?

— Значит, знаю.

— Может, подойдем да распишем им физии? — задиристо предложил Дуст. — У меня маркер есть. Вечный, фиг отмоешь.

— Тебе это надо?

— Ну, так… Удовольствие получу.

— Если очухаются раньше, то уже они удовольствие получат.

— Здрасьте! Что они такого нам сделают?

— А что ты сделаешь, если, проснувшись, увидишь, как тебе краской морду размалевывают?

— Ну… Это ж я!

— А это они. Тем более что при оружии. Может, и похуже что случится, — Скелетон умудренно качнул головой. — Стороной пойдем. На всякий пожарный.

— Жаль, я бы с ними хорошо пошутил, — Дуст, выпрыгнув вперед, задиристо замахал руками, словно дразнил замерших на отдалении военных. — Эй, жирафы меднолобые! Сюда идите!

Мятыш скакнул было за ним, но его сграбастал Кайман. Ну а Дуста попотчевал пендалем Гольян.

— Еще один звук, и к березе привяжем!

Дуст присмирел. А Скелетон уже шагал, решительно забирая влево.

— Шустрее давайте. Озеро близко…

— Так вот это и начиналось, — продолжал рассказывать Скелетон. — Хочешь играть, покупай комп, а хочешь иметь комп и выбираться в Сеть, стань, как все, обзаведись защитой, обновляйся вместе с провайдером, с социальной тусней общайся, со всем, стало быть, цивилизованным миром. — Он чуть помолчал, обгрызая травинку. — Когда-то на Земле курил каждый второй, и это тоже считалось нормой. Никто и думать про это не пытался отстраненно. Взрослые седобровые дяди совали в зубы табачные огрызки, поджигали и затягивались дымом. Сейчас-то ясно, что смехота и блажь, но ведь миллиарды этим переболели. И думать не думали, что похожи на клоунов. И повсюду так было — в жизни, на экранах, в книгах. Наверное, и впрямь аборигены Америки отомстили таким образом за свое уничтожение.