Страница 7 из 8
Я поспешил к профессору Курода, чтобы сообщить ему новость.
— Вы ведь слышали о Генри Хантере?
— Ну как же. У меня даже есть где-то его первая книга стихов. Она теперь, кажется, стала редкостью. Издание Блекуэлла, а сам он в то время был еще студентом Оксфорда.
— Прекрасно. Не забудьте захватить эту книгу с собой, когда с ним встретитесь, и попросите автограф.
— При первой же встрече?
— Да. Такие вещи льстят его самолюбию.
— А вы в самом деле уверены... — Он замолчал.
— В чем?
— Ну, вы в самом деле уверены... Понимаете, я не могу избавиться от чувства, что мистер Хантер так любезен просто из... из дружбы к вам.
— Ничего подобного. Генри совсем не таков. Если он чего-нибудь не может или не хочет сделать, то говорит об этом прямо.
— Я не хочу беспокоить столь выдающегося человека из-за таких пустяков.
— Генри любит помогать людям. Он что-нибудь сделает для вас, я уверен. Ведь он пользуется очень большим влиянием.
— Но я боюсь показаться ему совсем не таким интересным человеком, как вы меня изобразили. Он будет разочарован.
— Пустое!
Его малодушие начало приводить меня в отчаяние.
— Как многие обаятельные люди, Генри легко поддается обаянию других.
— Но у меня нет никакого обаяния, ровным счетом никакого, мистер Кинг.
— Нет, есть. Вы ему понравитесь. Вот увидите.
Я договорился, что Курода встретится со мной и с Генри на лекции, а потом мы пообедаем все вместе в японском ресторане, гда Курода угощал меня несколько месяцев назад. Но когда лекция началась, я не нашел профессора в переполненном зале.
Генри читает лекции экспромтом. Если он в ударе, это удается ему блестяще; если же нет, он начинает перескакивать с одного на другое, повторяться и порой несколько фраз подряд произносит, закрыв глаза. Но в тот день он не закрыл глаза ни разу. Едва он кончил, его с шумом и смехом окружила толпа студентов, многие просили автограф. Ко мне подошел мой секретарь, японец.
— Только что звонил профессор Курода.
— Профессор Курода? Почему же вы меня не позвали?
— Это было во время лекции. К сожалению, он заболел.
— Заболел? Что с ним такое?
Я видел его не далее как утром.
— Желудочное расстройство. Он выразил сожаление, что не мог присутствовать на лекции.
— Но теперь-то он приедет?
— Он сказал, что не уверен в этом. Просил передать вам и мистеру Хантеру, чтобы вы обедали без него. Если ему станет лучше, он приедет в ресторан.
К сожалению, дома у профессора не было телефона.
— Он в самом деле болен?
— Так он сказал, мистер Кинг.
— А голос у него был какой? Нездоровый?
— Вы спрашиваете, какой у него был голос, мистер Кинг?
— Нет, это не имеет значения. Благодарю вас.
Генри читал студентам свои стихи. Кончив, он отдал книгу владельцу и повернулся ко мне.
— Ну что? Двинем?
— Курода не явился.
— Этот профессор?
— Он позвонил и просил передать, что заболел. Что-то с желудком. Но я этому не верю, у него желудок, как у страуса.
— И как страус, он норовит спрятать голову в песок перед встречей со мной. Вы не могли бы ему позвонить?
— У него нет телефона.
— Что ж, в крайнем случае я мог бы встретиться с ним завтра.
— До половины девятого?
— Да, непременно до половины девятого. В такую рань — это просто ужас.
— Если мне не удалось свести его с вами теперь, едва ли вероятно, что это удастся в такое время.
— Как бы там ни было, я умираю с голоду. Мы идем? До свидания друзья. Увидимся как-нибудь еще... Чудесные ребята. Право, чудесные. Сегодня мне надо будет лечь поранше. Так что не вздумайте меня искушать. Но мне рассказывали, что в Токио, где-то недалеко от вокзала, есть небольшой бар — я уверен, вы его знаете...
***
Домой я вернулся около полуночи, а Генри остался пьянствовать в баре с каким-то случайным собутыльником, которого он, по крайней мере в ту минуту, без сомнения предпочитал мне. Я был встревожен, огорчен, и, несмотря на поздний час, меня тянуло зайти к профессору Курода домой и узнать, что с ним. Незачем и говорить, что он не пришел в ресторан. Я чувствовал, что не усну, и долго полировал шкатулку сандалового дерева, которую купил накануне, а потом, томясь от бессонницы, решил прогуляться с собаками, причем неизбежно должен был пройти вдоль канала, на берегу которого жил Курода.
К моему разочарованию, свет в его окнах не горел: должно быть, профессор спал, А поскольку он редко ложился раньше двух или трех часов ночи, я решил, что болезнь его не притворство. Мне стало совестно, что я сердился, упрекал его в том, что он меня подвел, а он все это время страдал и мучился! Не нажать ли кнопку звонка? Если бы он жил не один, я непременно так бы и сделал.
Я пошел дальше, поднимаясь на взгорье, и ночь, непохожая на летние японские ночи, обычно насыщенные сыростью, была так хороша, что я незаметно забыл свою досаду и разочарование. Я спустил собак с поводка, хотя это запрещено японскими законами, и шел не спеша, потому что теперь они не тянули меня за собой. Возвращаясь назад вдоль канала, я услышал стук гета, японских деревянных башмаков, — невидимые, они постукивали впереди меня в ночной тишине: на мой взгляд, это один из самых красивых и вместе с тем пугающих звуков на свете. Вдруг все три собаки ринулись вперед, не обращая внимания на мои окрики. Подойдя ближе, я увидел, что они прыгают вокруг человечка в летнем кимоно, который отбивается полотенцем и эмалированным тазом — очевидно, он шел в японскую баню или возвращался оттуда.
— Бен! Арабелла! Назад! Ко мне! Малыш!
Собаки тотчас повернули головы, они даже виляли хвостами, но не шли ко мне. Я вгляделся в темноту.
— Профессор Курода!
— А, мистер Кинг... Это вы. Я боялся, что меня, как Актеона[20], растерзают эти звери...
— Значит, все в порядке?
— О да, конечно. Мне кажется, они и не собирались меня трогать. Ведь они меня знают.
— Я спрашиваю про ваш желудок.
— Ах, вы об этом.— Он смутился. — Да, благодарю вас. Это недомогание быстро прошло. Боюсь, что я слишком много съел за завтраком. Благодарю вас. Теперь мне гораздо лучше. Можно сказать, я совершенно здоров... Насколько может быть здоров человек в моем возрасте. Мне очень жаль, что я был лишен возможности...
— Да, вы поступили нехорошо. Ведь я так старался все устроить. И если вы не повидаетесь с мистером Хантером завтра рано утром, до половины девятого...
— До половины девятого?
— В девять ему надо быть в аэропорту.
— Ах, я не смею беспокоить его в столь ранний час. Это невозможно. Право, я глубоко сожалею...
— Да поймите же, другого случая не будет! Он сделал бы что-нибудь для вас, я уверен. Может быть, он и теперь еще что-нибудь сделает, хоть и не познакомился с вами, но это менее вероятно. Гораздо менее.
— Да, я понимаю. Разумеется.— Он вытер полотенцем лоб и шею. — Я кругом виноват. — Он теперь смотрел на луну, как cмотрел в тот вечер, когда впервые пришел ко мне домой, и мне показалось, что это было давным-давно.— В такую ночь... — начал он.
— Хотите вы поехать в Англию? — воскликнул я в отчаянии. — Хотите или нет?
— Гм,— сказал он, беря меня под руку. — Позвольте, я вас провожу.
— Я не верю, что вы хотите поехать! Ну? — Это была провокация, я знал, что поступаю жестоко, впервые в жизни, и понимал, что он при этом чувствует, но мне уже было все равно.— Хотите?
— Хотел, — сказал он. — Очень хотел.
— Но почему же в прошедшем времени?
— В прошедшем?
— У вас появились сомнения?
Мы помолчали. Потом он слегка сжал мне руку.
— Да,— сказал он наконец.— Да. У меня появились сомнения. Я очень боюсь, что... что не оправдаю ожиданий там, в Англии.
— И это все?
— Все?
— Или же... — Я вдруг догадался.— Или же вы боитесь, что Англия не оправдает ваших ожиданий?
20
Согласно древнегреческому мифу, охотник Актеон увидел Артемиду во время купания. Разгневанная богиня превратила его в оленя, и он был растерзан собаками.