Страница 28 из 33
На протяжении второго сеанса миссис А. испытывает боль и показывает ее мне. Возникает чувство чего-то одновременно чуждого и давно знакомого. Боль полна смысла. Идея зависти к пенису или оторванной части тела отражает часть этого смысла, но, очевидно, боль вмещает огромное количество фантазий: вину и пугающее наказание, подчинение мне в моем желании ее «обессиливать», желание избиения, указание на смертельную болезнь или необратимый ущерб, выражение прорвавшейся наружу боли и страдание, не уместившееся во множестве слов, сказанных нами в анализе. Эти и другие бесконечные смыслы остаются неизвестными. Несмотря на то что миссис А. сейчас, в конце сеанса, отступает от них и возвращается к знакомой фантазии подчинения мне, они станут объектом исследования в продолжающемся анализе.
Arlow J. (1969). Unconscious fantasy and disturbances of conscious experience. Psychoanal Q 38:1 – 27.
Bion W.R. (1957). On arrogance // Second thoughts, 43–64. London: Karnac, 1984.
Birksted-Breen D. (2010). «Reverberation time»: Dreaming and the capacity to dream. Int J Psychoanal 90:35–51.
Bleger J. (1967). Psycho-analysis of the psycho-analytic frame. Int J Psychoanal 48:511–519.
Cooper S. (1997). Interpretation and the psychic future. Int J Psychoanal 78:667–681.
Freud S. (1899). Screen memories. SE 3:299–322.
Freud S. (1913). On begi
Isaacs S. (1952). The nature and function of phantasy // Developments in psycho-analysis, 67 – 121. London: Karnac, 1989.
Joseph B. (1983). On understanding and not understanding: Some technical issues. Int J Psychoanal 64:291–298.
Klein M. (1946). Notes on some schizoid mechanisms // Envy and gratitude and other works, 1946–1963, 1 – 24. London: Karnac, 1993.
LaFarge L. (2000). Interpretation and containment. Int J Psychoanal 81:67–84.
LaFarge L. (2004a). The imaginer and the imagined. Psychoanal Q 73:591–625.
LaFarge L. (2004b). The analyst’s theorizing states of mind. Presented at Arden House, Columbia Psychoanalytic Center Faculty Retreat, 11 December 2004.
Racker H. (1957). The meanings and uses of countertransference. Psychoanal Q 26:303–357.
Sandler J. (1976). Countertransference and role-responsiveness. Int Rev Psychoanal 3:33–42.
Schafer R. (1983). The analytic attitude. London: Hogarth.
Smith H.F. (2000). Countertransference, conflictual listening, and the analytic object relationship. J Am Psychoanal Assoc 48:95 – 128.
Комментарии к статье Люси Лафарж «Как и почему бессознательная фантазия и перенос определяют суть психоаналитической практики»
Майкл Фельдман
Michael Feldman. Comments on Lucy LaFarge’s paper «How and why unconscious phantasy and transference are the defining features of psychoanalytic practice». Int J Psychoanal (2014) 95:1279–1281.
Изложенная автором модель психоаналитического процесса восхитительно ясна и убедительна. Вместе с тем я не вполне могу согласиться с тем, как модель применяется к интересному клиническому материалу и представленному взаимодействию с аналитиком.
Клиническая виньетка начинается с первого на неделе сеанса, на котором пациентка, младший преподаватель университета, рассказывает, что всю дорогу на сеанс думала о том, как ею пренебрегли на рождественской вечеринке отдела. За столом для нее не оказалось места рядом с парой. Мужчина из этой пары был награжден призом за свою работу. Затем она начала знакомую жалобу: у него есть все, он забыл о ней потому, что она так неуспешна, такая неудачница.
У аналитика возник примечательный отклик на этот материал: она почувствовала себя втянутой в «интенсивную идентификацию» с пациенткой, вспомнив свое собственное ощущение отвержения, испытанное в прошлом. Первое вмешательство аналитика нацелено на выражение ее понимания переживания пациенткой отвержения, ее восприятия себя ничтожной. Пациентка ответила, что аналитик сказала именно то, о чем она думала: «Вы будто прочли мои мысли изнутри».
Пациентка продолжала акцентировать: аналитик идет «по правильному пути», «попала в точку», «это был такой момент соединения». Она хотела бы быть такой же умной, как аналитик, она не может говорить или писать столь же совершенно и никогда не будет столь же успешна в своей работе, как аналитик. Аналитик попыталась поднять вопрос, каким образом она столь хорошо могла понять ощущение пациенткой отвергнутости, если из нее создали кого-то, у которого есть все.
Пациентка ответила, еще раз подчеркнув успешность аналитика как профессора, но затем отметила, что у мужчин есть нечто, «чего у нас (женщин) нет». Даже когда женщин повышают, это делается для равноправия. Она описывает аналитика с ее успехом как «своего рода почетного мужчину» и продолжает: «Мы здесь – две женщины вместе, и ни у одной нет столько, сколько нужно, а у мужчин всегда больше всего… Я как бы представляю себе, что и у меня пенис, и у вас пенис, но они просто схлопнулись, и теперь ни у кого из нас ничего нет!»
Когда аналитик пытается продолжить исследовать ситуацию, пациент говорит, что не может даже думать о возможности того, что у нее есть что-то, а у аналитика ничего. Аналитик так успешна!
Однако затем пациентка говорит, что сама она более стильная и, наверное, лучше готовит. Она предполагает, что аналитик – мать, но, вероятно, у нее только девочки. Затем пациентка описывает эпизод с девочкой – подружкой ее сына. Девочка наблюдала за тем, как тот писает, протянула руку, потыкала в его пенис и яички и сказала: «М-м-м… Какие маленькие и хорошенькие!» Пациентка рассмеялась.
Пациентка начинает второй сеанс, говоря, что находит отвратительной идею того, что у нее может быть что-то, чего нет у аналитика. «С этим я чувствую себя противной, виноватой – плохой».
Затем она описывает, как вынуждена опять цепляться «за ощущение того, что у [аналитика] есть все». Другой вариант ощущается хаотичным и неудобным. Она повторяет себе: «Ну вот, все уже испорчено! Я никогда не получу постоянную должность. Я никогда ни в чем не преуспею. Безнадежно. Никогда я не буду такой же успешной, как вы…Может, это связано с конкуренцией… Здесь я вижу в вас мать. Она пользовалась моей обессиленностью».
Думаю, что автор встает перед интересным парадоксом, который пытается рассмотреть. Пока пациентка, как кажется, восхищается и превозносит аналитика за ее академические успехи и ее способность прекрасно понимать пациентку, сама аналитик наполняется болезненным ощущением поражения. Аналитик пытается исследовать сложность ситуации, в которой пациентка нуждается в «создании из нее» варианта ее успешного коллеги мужского пола, но пациентка находит усилия аналитика тревожащими и не может думать о том, на что пытается обратить ее внимание аналитик.
Мне было бы интересно больше узнать о том, как именно аналитик понимает причины мощных переживаний, возникших у нее на этих столь живо описанных сеансах. Предположу, что пациентка приходит на первый после выходных сеанс в преддверии рождественских праздников с ощущением отстраненности от аналитика – члена пары и семьи, хотя прямо и не указывает на это. Она нарочито восхищается качествами аналитика, ее академическими успехами и пускается в привычное принижение себя самой. Таким образом, нелегко объяснить переживание аналитиком поражения, возникающее на сеансе. В процессе разворачивания сеанса, я думаю, можно заметить признаки тонкого и не очень явного давления, оказываемого на аналитика, в действительности ощущающей, что ее работа с пациенткой однообразна, предсказуема и далека от успеха.