Страница 21 из 33
Клиническая иллюстрация, которую приводит Лафарж, дает читателю прекрасную возможность еще глубже понять ее аналитическую позицию, ее способ применять практически свои теоретические выводы относительно бессознательной фантазии и переноса и особенно то, каким образом ее интерес к дуальному аспекту опыта переживаний влияет на аналитический процесс. Но, возможно, именно диалог с дискутантами в этой полемике и другая точка зрения, которую они предлагают, наилучшим образом выявляют характер и ценность позиции Лафарж.
Приглашены были двое дискутантов. Сначала мы искали того, кто возразит точке зрения о центральной роли бессознательной фантазии в психоаналитической практике. Для этой цели мы выбрали североамериканского реляционного и интерперсонального психоаналитика Доннела Стерна, тренинг-аналитика и супервизора в Институте Уильяма Алансона Уайта и приглашенного клинического профессора и клинического консультанта по психотерапии и психоанализу в постдокторской программе Университета Нью-Йорка. Стерн с самого начала ясно дает понять, что в самом деле не согласен с утверждением Лафарж относительно бессознательной фантазии, но в то же время разделяет ту точку зрения, что перенос – неотъемлемая часть психоанализа. Учитывая, что для многих бессознательная фантазия – это и есть материал переноса, его точка зрения интригует. На роль второго дискутанта мы искали кого-то, кто разделит мнение Лафарж относительно значимости бессознательной фантазии и переноса, но кто, на наш взгляд, понимает их по-другому. С этим запросом мы обратились к Майклу Фельдману, ведущему кляйнианскому аналитику из Лондона, тренинг-аналитику и супервизору Института психоанализа.
Дискуссия подняла интересные вопросы, которые касаются не только бессознательной фантазии, но также самого процесса обсуждения спорных идей. Читатель сразу будет удивлен тем, что обсуждение Стерна напоминает скорее не полемику с Лафарж, а независимое обсуждение истоков и ценности его собственной точки зрения. Он едва упоминает ее мысли и вообще ничего не говорит о представленном ею клиническом материале. Обсудив этот факт со Стерном, я узнала (и делюсь этим с его разрешения), что он считает такой подход к дискуссии вокруг статьи Лафарж наилучшим для открытия полемики, обращенной к читателям МЖП. Как объяснил мне Стерн, он придерживается следующего мнения: подробно раскрывая свой собственный подход и представляя его истоки и концептуальную основу – а не адресуясь к конкретным утверждениям, обоснованиям и клиническому материалу Лафарж, – он позволяет глубже понять «сущностные проблемы, которые разделяют интерперсональный/реляционный психоанализ и современный бионовский / эгопсихоанализ». Стерн считает, что так можно увидеть, почему он, в отличие от Лафарж, не рассматривает бессознательную фантазию как неотъемлемую часть психоанализа и не использует это понятие. Клинический материал Лафарж, добавил Стерн, он прокомментировать не может, поскольку этот материал уже обусловлен теоретическими представлениями Лафарж о бессознательной фантазии, организован согласно ее способу мышления и поэтому как любой клинический материал и опыт, выносимый на обсуждение, уже не является «нейтральным, открытым для любой интепретации, к нему применимой».
Такой подход к диалогу необычен, и мы приглашаем читателя подумать о его достоинствах. Например, можно попытаться оценить, насколько хорошо презентация исторической критики интерперсонального психоанализа и возникновения из нее идей Стерна учитывает и ставит под вопрос концепцию бессознательного Лафарж. Выносит ли такая общая критика на первый план различия между взглядами Лафарж и Стерна на бессознательную фантазию и должно ли это быть главной целью? Остается ли достаточное пространство для возникновения чего-то нового в этом диалоге между ними? Можно также поставить вопрос о том, должен ли клинический материал быть нейтральным, чтобы быть включенным в диалог между разными точками зрения, и почему (см.: Blass, 2013). Можно также поразмышлять о том, до какой степени предоставленный обширный обзор литературы сам по себе позволяет обосновать точку зрения Стерна или, наоборот, временами затуманивает ее суть.
Чтобы понять точку зрения Стерна, нужно внимательно прочесть его комментарий (Stern, 2014). Далее становится ясно, что его возражения касаются не понятия бессознательного как такового, а того, как его понимать. Стерн утверждает: мы должны думать о бессознательном не как о фантазии, а скорее как о не поддающемся формулированию опыте переживания. Ведь фантазия базируется на представлении о психическом детерминизме, на мысли, что «на основе достаточно подробного изучения бессознательной психики можно будет – по крайней мере гипотетически – предсказать каждое психическое событие». «Фантазия» предполагает статичное, структурное представление о бессознательном как о «сцене, установленной за занавесом», несопоставимое с тем представлением о бессознательном, к которому пришел Стерн, – как обладающем свойством возникать неожиданно. Представление о неформулируемом опыте переживания, наоборот, рассматривает бессознательное как «расплывчато организованное, глобальное, не-мыслительное, аффективное состояние», но, как он позже уточняет, ограниченное рамками реальности и истории. Такое описание ставит перед читателем вопрос, действительно ли концепция бессознательного Стерна подразумевает радикальный отказ от теории фантазии, как он полагает, – или это попытка лучше представить бессознательное, например убирая вводящие в заблуждение конкретизации, которые могли проникнуть в отдельные его формулировки, и подчеркивая живое измерение бессознательного. Интересно, что граница между двумя этими вариантами, которая имеет решающее значение для определения природы и степени противоречий между Лафарж и Стерном, не всегда ясна.
За дискуссией Стерна, в высокой степени теоретической и философской, следует комментарий Фельдмана, который сосредотачивает свое внимание в основном на клиническом материале (Feldman, 2014). Фельдман выражает согласие с теоретическими идеями Лафарж относительно фантазии и высоко оценивает то, как она их формулирует. Однако его заботит их применение к представленному ею клиническому материалу. Проблема, как видит ее Фельдман, состоит в том, что Лафарж не интерпретирует полную силу деструктивности, зависти и вины пациентки. По его мнению, этот факт связан с тем, что Лафарж недостаточно исследует мощное ощущение неудачи, которое она испытывала в ходе анализа и которое в действительности было вызвано давлением со стороны пациентки, и то, как пациентка незаметно подрывала аналитическую работу. Следовательно, продолжает Фельдман, Лафарж не считает нужным и, возможно, «отказывается затрагивать деструктивные атаки на свои способности и достижения со стороны пациентки». Дальнейший прогресс, заключает он, «зависит от сложной работы по использованию своих контрпереносных реакций, включая вызванную в ней тревогу, с тем чтобы сделать некоторые фантазии, связанные с переносом, более очевидными».
Размышляя об этих интересных клинических комментариях, читатели могут опять столкнуться с вопросом, касающимся самой природы полемики и того, как лучше ее вести. Кто-то задумается, к примеру, о том, действительно ли этот комментарий сводится к проблеме применения на практике теории бессознательной фантазии, которую Фельдман обсуждает с Лафарж. Или, наоборот, можно предположить, что эти комментарии отражают фундаментальное, хотя и тонкое несогласие относительно самого понятия бессознательной фантазии. Другими словами, Лафарж не интерпретирует разрушительность и очевидные фантазии так, как предлагает Фельдман, возможно, потому, что она скорее успешно применяет теорию, отличную от той, которой придерживается Фельдман, а не терпит неудачу в применении теории, которую подразумевает Фельдман. Кто-то спросит: действительно ли две эти вероятности фундаментально различаются, или они являются просто разными способами выражения одного и того же? А если мы выбираем считать различия теоретическими, то в чем они заключаются?