Александр I и Наполеон

Более строго обошелся Александр I с вице-президентом Академии художеств Лабзиным, который дерзнул лично обидеть сразу и царя, и его alter ego. Осенью 1822 г. президент академии А.Н. Оленин предложил избрать почетным академиком Аракчеева. Лабзин спросил, каковы заслуги временщика перед искусством. Президент, смутившись, ответил, что Аракчеев — «близкий человек к государю». «Тогда, — воскликнул Лабзин, — я предлагаю избрать в почетные академики кучера Илью Байкова! Он не только близок к государю, но и сидит перед ним». Александр I узнал об этом на конгрессе Священного союза в Вероне и оттуда распорядился: за «наглое поведение» отрешить Лабзина от должности и сослать его в глухой городишко Сенгилей Симбирской губернии…

Крайнее выражение александровско-аракчеевской реакции 1815–1825 гг. — это, конечно, военные поселения, которые Герцен назвал «величайшим преступлением царствования Александра I». О них говорили: «государство Аракчеева», но придумал их сам царь. Идея его была двоякой — фискальной и карательной. Дело в том, что расходы на армию поглощали больше половины государственных доходов. Военные же поселения виделись царю как новая форма комплектования и содержания армии, при которой она сама себя обеспечивала. Государственные крестьяне целыми уездами переводились на положение «военных поселян», т. е., оставаясь крестьянами, становились еще и солдатами и должны были сочетать службу с земледелием. Другая сторона царской идеи заключалась в том, чтобы создать из военных поселян оторванную от крестьянства замкнутую военную касту, которую более удобно было бы использовать для расправы с крестьянским движением (семьи поселян жили не в деревнях, а вместе с ними в черте поселений, причем дети их с семи лет начинали учиться военному делу).

Первый опыт военных поселений был затеян еще в 1810 г., но борьба с Наполеоном отвлекла царизм от поселенческой идеи, и лишь с 1816 г. военные поселения стали насаждаться как система. К концу царствования Александра I были переведены на оседлость до 375 тыс. солдат, т. е. почти треть всей армии. Пост начальника военных поселений бессменно занимал Аракчеев.

По сути дела военные поселения представили собой худшую форму крепостнического угнетения, сочетавшую в себе две неволи — и крестьянскую, и солдатскую. Бичом поселений были жесточайшие (по малейшему поводу) телесные наказания — палками и шпицрутенами[134]. «Живого человека рубили, как мясо», — писал о том времени историк С.П. Мельгунов. Обычно даже самые здоровые солдаты не выдерживали больше 6 тыс. палок, а назначали им в наказание и 8, и 10 тыс. В таких случаях осужденного сначала вели между двумя солдатскими шеренгами привязанного за руки к прикладам ружей, затем волокли и наконец везли на тележке. Последние 2–4 тыс. палок били уже по мертвому телу.

Против военных поселений выступали даже близкие к царю люди, в том числе — начальник Главного штаба барон И.И. Дибич и самый авторитетный военачальник того времени фельдмаршал князь М.Б. Барклай де Толли. Сами же военные поселяне сопротивлялись властям всеми способами, вплоть до вооруженных восстаний. Крупнейшее из них — в г. Чугуеве Харьковской губернии летом 1819 г. — Аракчеев утопил в крови: под его диктовку военный суд приговорил 275 повстанцев к смертной казни. Александр 1 стоял на своем твердо: «Военные поселения будут во что бы то ни стало, хотя бы пришлось уложить трупами дорогу от Петербурга до Чудова!» (больше 100 км первой линии военных поселений). Аракчеев же еще подстрекал царя: «Повелеть извольте — и всю Россию военным поселением сделаем!»

Бедствовали, роптали и поднимались на борьбу в то время не только военные поселяне. Весь народ страдал от последствий разорительных войн 1812–1814 гг., которые стоили казне больше 900 млн. руб. — астрономической по тому времени суммы. После французского нашествия целые губернии России были опустошены, сотни деревень выжжены до основания, многие города лежали в развалинах, Москва почти вся сгорела. В таких условиях помещики старались компенсировать свои материальные потери за счет усиленной эксплуатации крестьян, а крестьяне, обманутые в надеждах на волю или хотя бы на ослабление помещичьего ярма, бунтовали. Подсчитано, что за первую четверть XIX в. в стране вспыхнуло более 650 крестьянских волнений, причем 2/3 от их числа — за 1815–1825 гг.

Пытаясь усмирить страну аракчеевскими методами, царизм лишь усугублял недовольство россиян. «Тяжесть двух последних годов царствования Александра I превосходит все, что мы когда-либо воображали о железном веке. Гнет действовал пропорционально его европейской славе», — свидетельствовал декабрист Г.С. Батеньков. О том, как упал к концу александровского царствования (так прекрасно начатого) авторитет правительства и самого царя, говорила распространившаяся тогда эпиграмма об Исаакиевском соборе, строительство которого началось при Екатерине, продолжалось при Павле и еще не кончилось при Александре (авторство эпиграммы приписывали А.С. Пушкину и В.Н. Каразину):

В последние пять лет своего царствования Александр, занятый борьбой против «гидры революции» по всей Европе, с тревогой распознавал пробуждение той же «гидры» в самой России. Первый сигнал прозвучал для него (как гром среди ясного неба) на конгрессе Священного союза в Троппау, где он получил известие о возмущении лейб-гвардии Семеновского полка. Этот полк, сформированный вместе с Преображенским полком в 1695 г. Петром Великим, был старейшей и самой привилегированной воинской частью в России. Шефом его с молодых лет был сам Александр, которого именно семеновцы фактически возвели на престол. Царь знал в полку поименно всех офицеров и даже многих солдат. И вот ему доложили, что полк 16 октября 1820 г. взбунтовался против своего командира, аракчеевца Ф.Е. Шварца, который был настоящим садистом, но в глазах царя представлял собой власть и порядок. Семеновцы отказались повиноваться Шварцу и даже хотели его убить, однако он изобретательно спрятался, закопавшись в навоз. «Происшествие, можно сказать, неслыханное в нашей армии, — написал об этом Александр I Аракчееву. — Еще печальнее, что оно случилось в гвардии, а для меня лично еще грустнее, что именно в Семеновском полку». Царь сам определил наказание семеновцам: девять «виновнейших» прогнать шесть раз сквозь строй в 1000 человек, после чего выживших отправить на каторгу, а весь полк расформировать. Свой приказ об этом он прочел брату вел. кн. Николаю Павловичу, по свидетельству которого «при сем они оба плакали»[135].

Прошло полгода. Вернувшись в Россию с очередного, Лайбахского, конгресса, Александр пережил новый, еще более тяжелый удар. В мае 1821 г. командующий гвардией кн. И.В. Васильчиков представил ему донос библиотекаря Гвардейского генерального штаба М.К. Грибовского о существовании, заговорщических планах и личном составе тайного общества под названием Союз Благоденствия, т. е. уже второй после нераскрытого Союза Спасения организации декабристов. В доносе фигурировали десятки известных царю имен: один из даровитейших штатских Н.И. Тургенев, о котором царь говорил, что он может заменить ему Сперанского, и блистательный ряд военных — генералы М.А. Орлов и М.А. Фонвизин, полковники И.А. Фонвизин, А.Н. Муравьев, Ф.Н. Глинка, А.Ф. Бриген, П.Х. Граббе (подполковник Павел Пестель и капитан Никита Муравьев тоже были названы). Александр, прочитав донос, надолго погрузился в раздумья, а потом произнес четыре слова, поразившие верноподданного Васильчикова: «Не мне их карать».

К тому времени, когда царь узнал о заговоре декабристов, он уже испытывал глубокую, затянувшуюся на годы душевную депрессию…

Таганрог

Душевная драма, которую Александр I переживал в последние годы жизни, привлекала внимание всех его биографов, всех историков его царствования, была даже предметом специальных исследований[136], но до сих пор не нашла исчерпывающего разъяснения. Попытаемся разобраться в ней с учетом всей совокупности данных.

134

Шпицрутен — гибкий лозовый прут длиной в 2 м.

135

Богданович М.И. Указ. соч. Т. 5. С. 516.

136

См.: Фирсов Н.Н. Император Александр I и его душевная драма. СПб., 1910; Paleologue M. Alexandre I. Un tsar enigmatique. P., 1937.