Страница 7 из 19
Несмотря на застой в развитии испанской культуры XIX века, оставил свой след в отечественной литературе поэт-просветитель Хосе де Эспронседа. В поэме «Песнь казака» он воспел освободительные войны испанцев и русских против наполеоновского нашествия. Западноевропейская цивилизация ему представлялась «торгашеской». Довелось ему в жизни и сражаться на баррикадах Парижа.
Испанские прозаики начинали уже острее реагировать на клерикальное засилье. Бесплодность аскетической догмы прекрасно показал Хуан Валера в романе «Пепита Хименес». Жестокий религиозный фанатизм и самоуправство раскрыл Бенито Перес Гальдос в «Донье Перфекте», а в очерках «Запретное» подверг критическому разбору нравственное состояние испанского общества, назвав религиозные догмы обманом и мракобесием.
Впервые на литературном поприще добилась известности женщина – Эмилия Пардо Басан. Как никто другой до нее, эта знатная дама много путешествовала по Европе и познакомила испанцев с творчеством Тургенева, Достоевского, Толстого. В последние годы жизни чрезмерно увлеклась мистикой, называла себя «верующим эклектиком»…
Западные европейцы продолжали воспринимать Испанию «провинцией науки». Как бы то ни было, в 1906 году за работы в области нервной деятельности Нобелевскую премию получил испанец Сантьяго Рамон-и-Кахаль. Отставание Испании в научной области он объяснил нехваткой у испанцев воли и интеллектуального тщеславия при ярком присутствии в них терзающего душу самодовольства или постоянного бурчания на тему «в этой стране с изобретениями ничего не получится».
Нет, все было так и не совсем так. Кое-что получалось. Это убедительно продемонстрировал Леонардо Торрес Кеведо. Ему принадлежали оригинальные работы в области искусственного интеллекта, создание на основе собственных разработок первых вычислительных машин для осуществления сложнейших алгебраических операций, первых радиофицированных роботов, систем стабилизации высокоскоростных аэростатов и многое другое. К сожалению, в Испании не оказалось тех, кто мог бы воспользоваться его изобретениями на практике. Патенты Кеведо закупила Франция и успешно запустила его детища в производство.
В первой трети ХХ века смело заявила о себе целая когорта испанской творческой интеллигенции. Представители ее отличались тонким эстетическим восприятием и ясными этическими критериями. Если перечислять их независимо от значимости вклада каждого в развитие культуры, то можно выстроить из них такой ряд.
Философ Анхель Ганивет своим трактатом «Испанская идеология» подготовил появление «поколения 98 года».
Многим, конечно, было обидно услышать от него, что испанская нация потеряла свою волю и энергию, утопила свои духовные силы, поэтому и не играла никакой заметной роли в мире.
Писатель Висенте Бласко Ибаньес широкую известность приобрел своими романами «Собор», «Кровь и песок», «Четыре всадника Апокалипсиса». Будучи редактором мадридской газеты, подвергался преследованиям за свои критические выступления в адрес католических иерархов. Нелестно отзывался о короле Альфонсе XIII, поддержавшем военный переворот генерала Примо де Риверы и предоставившем концессии германским военным промышленникам.
Поэт Антонио Мочадо гордился тем, что он патриот Испании и одновременно «друг человечества». Для него национальные обычаи представляют собой ценность только как неотъемлемая часть обычаев всех народов. Полагал, что в философском смысле будущее рода человеческого еще не осознанно, его прошлое еще не написано.
Писатель Пио Барроха близким себе по духу считал Достоевского. Автор романов-аллегорий и философских повестей приходил к выводам довольно пессимистическим: жизнь – это нелепый фарс, и бессмысленно говорить о поступательном прогрессе человечества, ибо повсюду царят жестокость, продажность, пошлость, обман. Поначалу он относил себя к анархистам-романтикам. В анархистах ему импонировала яркая дерзость, но экстремизм их методов в переустройстве общества вскоре заставил изменить к ним отношение.
Мигель де Унамуно называл себя «социалистом чувства». В душе у него, насколько он сам ее приоткрывал, происходила постоянная борьба между верой в Бога и разумным скептицизмом. Пытаясь разрешить это противоречие, философ встал все же на путь богоискательства, однако рациональное мышление никак не позволяло ему принять целиком веру в бессмертие души. Идею Бога он считал гипотезой, позволяющей как-то объяснить происходящее и отражающей желание многих иметь какого-нибудь Верховного Творца и Судью. В своем труде «О трагическом смысле жизни» Унамуно уточнял: необходимо верить в другую, вечную жизнь и в жизнь земную, в которой каждый ощущает свое сознание переплетающимся с Высшим Сознанием, и верить в другую жизнь надо, чтобы переносить трудности жизни земной и придавать ей смысл.
Унамуно был ректором университета в Саламанке, читал лекции и не стеснялся ставить сложные вопросы отношений между государством и церковью. Он осмеливался даже утверждать, что несовместимо быть либералом и католиком одновременно, поскольку в Испании это считается нелогичным более, чем где-либо, из-за главенства там догматизма, мешающего развитию личности. Несговорчивых религиозных фанатиков и закоренелых атеистов относил к лживым лицемерам с низкими, варварскими страстями, которые предпочитают идти по слишком легкому пути в отстаивании своего мировоззрения. Католическое же духовенство, по его мнению, слишком часто встает на сторону региональных сепаратистов и раскольников, вносит разлад между странами и народами.
В представлении Унамуно, исторический процесс делится на историю официальную и историю подлинную, главную, чью нить тянут за собой народные массы. Вот здесь-то он и вынес достаточно безжалостный приговор устами одного персонажа своей новеллы «Святомученик Мануэль Добрый». Суть приговора: исконное зло Испании заключается в мужском безволии, когда священники верховодят женщинами, а женщины мужчинами, причем мужчинами, которые делают все так, чтобы не брать на себя никаких серьезных обязательств.
В ходе изучения устоявшихся форм национального бытия испанцев философ из Саламанки обнаружил в них еще и нечто «инквизиторское», призывал их перестать мыслить примитивно, безответственно и отнестись к происходящему у себя в стране с глубокой заинтересованностью, обсуждать именно принципиально важные для общества вопросы. Его выступление против военной диктатуры в 20-х годах закончилось ссылкой на Канарские острова. Под давлением мировой общественности власти разрешили ему вернуться. Но он уехал во Францию, откуда обратился к своим гонителям: «Вы даже не свора, вы – сволота, фашизофрении бацилла. За вашим виват – пустота, а за пустотой – могила»…
Не хотели видеть свою родину «захолустьем Европы» многие представители творческой интеллигенции первой половины ХХ века. Среди них наиболее убедительно выражал свои взгляды философ Хосе Ортега-и-Гассет. «Нам нужно хорошенько потрясти и освежить наши головы, чтобы рождаемые там идеи приобретали общечеловеческое звучание, – говорил он. – Пора избавляться от допотопности мышления, решиться думать и чувствовать на длинной волне. Наша интеллигенция в массе своей совершенно нелюбознательна к происходящему и поэтому не есть интеллигенция. Европа презирает нас за то, что в Испании нет свободы сознания».
Ортега предостерегал своих соотечественников по поводу обострения социальных конфликтов и раскола общества на два непримиримых лагеря. Упорно настаивал на том, что человек становится действительно человеком только по мере развития в себе способности сознавать необходимость культуры и социальной справедливости. Интерпретацию социальных проблем, которую он предложил в своем «Восстании масс», с интересом восприняли за пределами Испании. Именно благодаря ему в испанском обществе наметился тогда более глубокий критический подход к традиционным идеологическим, политическим и религиозным постулатам, стало меньше боязни освободиться от пут клерикального засилья, обратиться к светским, демократическим ценностям. Своими оригинальными исследованиями Ортега прочно застолбил за собою место в общеевропейской академической библиографии по философии ХХ века…