Страница 16 из 18
В тот день (28 сентября 1977 года) Цица провела в салоне несколько часов, потом отправилась домой и попала под машину. Ее сбил белый автомобиль, который вел начинающий водитель.
— Он не так уж быстро и ехал, — сказал мужчина, предложивший усыпить Цицу. — Опытный водитель успел бы остановиться. Не повезло вам.
— Ох уж эти начинающие! — воскликнула женщина из толпы таким тоном, точно начинающие водители — источник всех зол на свете.
Водитель не остановился и поехал дальше в направлении Уэст-Энда. Двое молодых людей, которые видели, как он сшиб Цицу, вскочили в свою машину и помчались за ним. Они догнали белую машину на перекрестке.
— Я сказал ему, что он сбил кошку, возможно убил ее, — сказал мне один из этих молодых людей.
— Ну и что он ответил?
— Он сказал, что ему наплевать.
Из толпы спросили:
— А номер вы его записали?
— Записал.
— Ну и какой он?
— Не скажу. К чему вам его знать?
Он был прав. Это было ни к чему. Во первых, я собирался спасать Цицу, а не судиться с начинающим водителем. Во-вторых, за сбитую кошку ему не полагалось никакого наказания. Водитель, сбивший собаку, обязан остановиться. А сбитые кошки не считаются. Можете спокойно ехать дальше.
Тут девушка, сидевшая возле Цицы на корточках, которая до этого не произнесла ни слова, воскликнула:
— На него надо подать в суд!
— Зачем? — спросил кто-то.
— Чтобы люди знали, что нельзя безнаказанно сбивать животных.
В том-то и дело, что можно.
Ветеринарная «скорая» все не появлялась. Я пошел домой и позвонил им еще раз. Да, сказали мне, машина уже выехала. Я вернулся к Цице, и тут действительно подъехала «скорая помощь». Шофер очень мягко и бережно поднял Цицу. Приняв его за ветеринарного фельдшера, я спросил его, словно оракула, какие у Цицы повреждения. Но он сказал, что это может выяснить только врач. Я рассказал ему про ее непонятную беременность.
— Да, — сказал шофер, — если стерилизацию сделали не совсем тщательно, то бывает, что кошка через несколько лет приносит котят. Но кроме того, что кошка толстеет, есть же и другие признаки беременности. Вы ничего такого не замечали?
Другие признаки? Конечно, замечал. У меня вдруг прояснилось в голове. В последние недели Цица стала гораздо ласковее. Она вспрыгивала всем на колени, чего раньше никогда не делала. Она рыскала по темным углам, видимо, в поисках места, где можно будет окотиться. Я собирался, как только ветеринар подтвердит факт ее беременности, купить ей удобную корзинку. Но теперь она ей уже не понадобится. Котята, наверно, погибли. Но в остальном шофер прав. Все сходится.
Было двадцать две минуты шестого. Шофер велел позвонить в ветлечебницу в шесть и уехал вместе с Цицей.
За эти двадцать восемь минут я понял, что расстроен меньше, чем когда Цица исчезла. Как странно! — подумал я. Ведь когда ее не было, я не знал, жива она или мертва, но она объявилась живой и здоровой. А теперь я знаю, что она тяжело травмирована и что ее жизнь висит на волоске. Но я меньше расстроен, потому что в этом нет моей вины. Похоже, что моя собственная вина или невиновность значат для меня больше, чем жизнь или смерть Цицы.
В шесть часов я позвонил в ветлечебницу. Мне сказали, что у Цицы, по-видимому, перелом тазовых костей. Сейчас ей делают рентгеновский снимок Я спросил, может ли выжить кошка, у которой сломан таз.
— Таз, скорей всего, срастется, — ответила медсестра. — Но нас беспокоит другое. Пожалуйста, позвоните через час.
Я позвонил, и на этот раз со мной разговаривала женщина-врач. Цице сделали рентгеновский снимок: у нее многочисленные переломы тазовых костей. Это достаточно серьезно, но таз срастется. Если не обнаружится ничего другого, она выздоровеет. Однако весьма вероятно, что у нее также поврежден позвоночник. На рентгеновском снимке такие повреждения разглядеть невозможно, и точно это станет известно только дней через пять-шесть.
— Есть и другие осложнения, — добавила она.
— Связанные с беременностью?
— Какой беременностью?
Я объяснил.
— Я осматривала ее с точки зрения переломов, а не беременности, — сказала она. — Но когда мы делаем снимок позвоночника, на нем видна и брюшная полость. Подождите, я пойду взгляну на снимок.
Я ждал, затаив дыхание. Если кошка все-таки беременна, то, возможно, что это и не Цица. Станет ли мне легче, если обнаружится, что умирающая кошка не Цица? — спросил я себя.
Ветеринарша взяла трубку.
— Нет, она не беременна.
— Почему же она так потолстела?
— Она уже не молода, и вы ее перекармливали.
Я вспомнил свой разговор с шофером, а также, что Цица за последнее время стала чересчур ласковой и что она шарила по темным углам. Картина у нас с шофером получилась стройная, но, как это часто бывает, стройная теория оказалась неправильной.
— Какой у нее шанс выжить? — спросил я врача.
— Я боялась, что вы это спросите. Я не знаю. Это станет ясно дней через пять.
Через два дня я понял, что в душе уже предал Цицу.
Мой старый друг Джордж Фалуди, когда его жена умирала от рака, написал трогательное, прекрасное и жестокое стихотворение. Они провели последние недели ее жизни в Италии. Джордж был в страшном горе. Он любил жену и знал, что от этой страшной, разрушительной болезни нет спасения. Но глубоко внутри, под нежностью и любовью, у обоих скрывалась жгучая ненависть. Она не могла смириться с тем, что он будет продолжать наслаждаться жизнью, когда ее зароют в землю, а он мечтал о Венеции. Если жена умрет скоро, он успеет еще раз увидеть Венецию до наступления осенних холодов. Конечно, очень жаль, что она умрет, но, если уж ей суждено умереть, почему бы ей не сделать это побыстрее? Мы все порой ощущаем такую жестокую раздвоенность по отношению к любимым людям, но великий поэт Фалуди нашел в себе честность и смелость выразить ее в стихотворении. Я, конечно, находился не в столь трудном положении. Мне грозила смерть не жены, а всего лишь кошки. Я не мог сравниться с Фалуди ни по силе воображения, ни по темпераменту, и я не испытывал такого, как он, отчаяния. Но все равно я предал Цицу. Я, конечно, хотел, чтобы она выздоровела. Но, с другой стороны, если она все-таки умрет, это развяжет мне руки. Я опять смогу путешествовать. Я желал Цице выздоровления. Но я ведь никогда не собирался заводить кошку.
Что это было? Бесчувственность? Или я таким образом готовился к потере Цицы? Заранее себя, так сказать, утешал?
И что это за лицемерная фраза: «всего лишь кошка»? Неужели мы ценим (и должны ценить) даже ненавистных нам людей больше любимых нами животных? Само собой, если бы возникла дилемма, чью жизнь спасать — Цицы или Адольфа Гитлера, я выбрал бы Цицу. Но это ни о чем не говорит, хотя бы в силу анахронизма: Цица родилась через четверть столетия после смерти Гитлера. К тому же Гитлер был столь одиозной личностью, что его нельзя приводить в пример. Да и трудно представить себе ситуацию, в которой возникла бы подобная дилемма: спасать фюрера или Цицу. Но мы вечно твердим о том, что человеческая жизнь священна, а поступает человечество так, словно она не стоит ни гроша. А как насчет жизни животного? Неужели человеческая жизнь более священна лишь потому, что мы, люди, ставим себя выше кошек, лошадей и китов? Эти животные не утверждают, что жизнь кошки, жизнь лошади или жизнь кита священна, но, каковы бы ни были их взгляды на этот счет, они никогда не убивают себе подобных. Ну признайтесь, положа руку на сердце: случись пожар, кого вы будете спасать — своего злейшего врага-человека или свою любимую собаку?
На следующее утро я пошел навестить Цицу в ветлечебнице. Там нет определенных часов для посещения — врачи и сестры слишком заняты, но люди они добрые и допускают посетителя к больному, если тот находится в тяжелом состоянии. Ветлечебница ничем не отличается от больницы, кроме того что ее пациенты — животные. Нам пришлось немного подождать (со мной пришла Соня), затем сестра провела нас по коридору и открыла дверь. Мы увидели небольшую комнату, дальняя стена которой была в несколько рядов уставлена клетками с больными кошками. Сестра подвела нас к клетке, в которой находилась Цица. Кошка была в полубессознательном состоянии — видимо, ей кололи обезболивающее. В отличие от меня, она меня сразу узнала. Сестра открыла дверцу клетки, и Соня стала гладить Цицу по голове. Это кошке явно нравилось, но она не замурлыкала. Нам позволили побыть около нее минуты две. Когда мы пошли к выходу, Цица подняла голову и посмотрела нам вслед.