Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 4 из 6

Что за комиссия, создатель, Быть

взрослой дочери отцом!

и Марья Васильевна, остававшаяся в партере с гостями, значительно улыбнулась своему мужу. Началось и второе действие. Фамусов, или, правильнее, Линдин, довольно твердо выдержал огненные сар-казмы Чацкого; Скалозуб проговорил басом, и Софья вышла на сцену, дабы упасть в обморок. Она произносила уже стих

Ax, Боже мой! Упал, убился!

как вдруг Вашиадан с словами

Кто, кто это?

снял фиолетовые свои очки и устремил глаза на обернувшуюся к нему девушку. Я слышал крик и шум от падения на пол... Громкие и продолжительные рукоплескания последовали за ее мастерским обмороком, некоторые кричали даже "форо!", но я был за кулисами и видел причину ее беспамятства. Забыв все, выбегаю на сцену и прошу о помощи. Легко себе представить, какая суматоха поднялась в зале, когда узнали, что обморок Глафиры был вовсе не искусственный. Мать бегала в испуге из комнаты в комнату, спрашивая спиртов, соли; отец не мог опомниться и все еще приписывал этот обморок чрезвычайному искусству дочери; из зрителей иные суетились вместе с Линдиной и еще более ей мешали, а большая часть разъехалась. Невольно обратил я глаза на стенные часы, висевшие в зале. Протяжно пробило на них десять. "Об эту пору, в исходе десятого, скончался возлюбленный Глафиры", - подумал я и стал искать взорами Вашиадана. Но он исчез, и никто не знал, когда и как оставил дом Линдина.

VII

Внезапный отъезд Вашиадана возбудил во мне сильные подозрения. Правда, обморок Глафиры мог произойти от ее болезненного состояния или от той же обманчивой мечты, которая заставляла и меня несколько раз находить в подвижной физиономии и в голосе сего странного человека сходство с чертами и с голосом покойного друга. Но, с другой стороны, не мог ли поступок быть следствием какогонибудь обдуманного, злоумышленного плана? И нет ли в его власти скрытных таинственных средств, с помощию коих он приводит этот план в исполнение? Поведение, характер, таланты Вашиадана были столь загадочны, что из них можно было выводить какие угодно заключения. Он сам не говорил о себе ни слова и старался отклонять нескромные вопросы любопытных. Судя же по рассказам Линдина и в особенности чиновников банка, где он заложил множество бриллиантов и других драгоценных вещей на огромную сумму, то был грек, ремеслом ювелир, или - как иные уверяли - еврей, алхимик, духовидец и чуть-чуть не Вечный жид. Но сия самая не известность о его происхождении и занятиях наводила на него еще сильнейшие подозрения. Мне казалось более чем вероятным, что он - наглый и хитрый обманщик, у которого на уме что-то недоброе, хотя и трудно проникнуть в его цели. В этой уверенности я отправился на следующее утро к Линдиным осведомиться о здоровье Глафиры. Меня встретила мать. Я спросил ее о дочери: по словам ее, она провела ночь покойно и еще не просыпалась. - Знаете ли, - примолвила таинственно Марья Васильевна, - знаете ли, отчего, я думаю, больна моя Глафира? - Отчего? - Ее сглазили! Я не мог не улыбнуться при таком объяснении ее болезни. - Вы смеетесь? - продолжала Линдина с укоризной, - но я совершенно тому верю. - И я не вовсе отвергаю возможности магнетического действия глаз на людей и животных, - отвечал я. - Между прочим, мне сказывали об одном человеке простого звания, который носил зонтик на глазах единственно из боязни причинить вред своим взором. Но его опасения могли быть ложны; что же касается до Глафиры... - Ваш пример еще более подтверждает мою догадку. Мне кажется, чтс Вашиадан носит фиолетовые очки из той же предосторожности. Когда он снял их, Глафира тотчас упала в обморок. Но я умыла ее святой водой и надеюсь, что болезнь пройдет скоро. Некстати было сообщать ей теперь мои подозрения насчет Вашиадана. Время, полагал я, объяснит загадку; хотя во всяком случае благоразумие требовало бы обходиться осторожнее с двусмысленным приятелем Петра Андреича. Но это его дело, а не мое. При сем раздумье нас позвали к Глафире. Узнав о моем приезде, она желала меня видеть. Больная сидела на постели, склоня голову к подушкам. Положение ее руки на лбу показывало, что она старается привесть себе на память случившееся вчера с нею. Рассказ матери подтвердил ей темное воспоминание. - Да, - сказала она наконец слабым голосом, - почти так. О, как это было страшно! Но где батюшка? - Он поехал в клуб, душа моя, - отвечала мать, - и скоро воротится. - Скоро? Дай-то бог! Пора, давно пора открыть вам тайну этого бедного сердца. Вчерашний случай заставляет меня поспешить моим признанием. Не уходите, - прибавила она, обратясь ко мне, - вы будете моим земным свидетелем. Глафира находилась в напряженном состоянии духа. Жар ее увеличивался, щеки и глаза пылали. Она продолжала с какойто невыразимой торжественностию: "Быть может, признание мое поздно, но, по крайней мере, вы поймете дочь свою; и если суждено ей скоро умереть, то она не понесет во гроб тайны, скрытой от родителей. Тогда молитесь за меня и просите Бога, чтобы он не лишил вашу дочь той отрады в будущей жизни, которую она напрасно искала в здешней". Эти слова произвели необычайное действие на Линдину. Для ней все было неожиданно, непонятно. Она хотела говорить и вдруг судорожно схватила руку дочери. В эту минуту вошел Петр Андреич. Едва обратил он внимание на больную и, поцеловав ее в лоб, начал:

- Ну, что, прошло? Я знал, что пройдет. Представь, Marie, - продолжал он гневно, - проказник-то, наш роденька, мало того, что вчера на меня прогневался, - нет, изволь отправиться в клуб да составь там заговор против моего представления! Хорошо, что болезнь дочери заставила меня отменить его, не то подумали бы, что я струсил. Нет, братцы, не того я десятка! Что затеял, то и выполню, хоть будьте вы семи пядей во лбу! Видишь, вздумали сомневаться в моем верноподданстве! Куда подъехали! Сегодня вхожу в газетную: сидит князь Иван да...

Линдина слушала мужа скрепя сердце, но, не предвидя конца его россказням, прервала их наконец с видом глубокого негодования:

- И тебе не совестно, - сказала она, - заниматься этими вздорами, когда дочь твоя на краю гроба!

Сильный удар долбней26 не произвел бы на Петра Андреича большего действия, чем эти слова. Он остался в том же положении, в каком был при конце своего рассказа: с открытым ртом, с наклоненным туловищем и руками, опершимися дугою на колена. Чувство родительское восторжествовало над мелким самолюбием. - Как "на краю гроба?" - возопил он, выйдя из оцепенения. - Да, и на краю гибели. Слушай признание своей дочери, быть может, преступной дочери! Глафира величаво поднялась с своей постели. - Я преступная? - воскликнула она, - Нет, родители! Я чиста, как голубь, непорочна, как агнец. Моя вина лишь в том, что я скрывала от вас свою страсть... Я любила! - Ты любила! - вскричали отец и мать. - И потеряла своего возлюбленного, - продолжала Глафира едва внятным голосом. - Вчера ровно год, как он умер. - А кто тот дерзкий, который осмелился любить тебя без нашего позволения? - спросил сердито отец. - Не тревожьте его праха, - уныло отвечала дочь. - Вот свидетель, что мой покойный друг до самой своей кончины скрывал от меня любовь свою. Слишком поздно узнала я, какое пламенное чувство он питал ко мне. - И вы, сударь, знали о том и молчали? - Он обязал меня клятвою никому не вверять его тайны, кроме вашей дочери. Заветные слова умирающего священны: я исполнил их со всею строгостию долга. - И ты любила его еще при жизни? - Да, и еще более люблю его по смерти. Я поклялась - и теперь, пред лицом Бога и перед вами, повторяю свою клятву - я поклялась не принадлежать никому в здешнем мире. Эти слова, произнесенные с необычайной твердостию, обезоружили гнев отца. - Но ты не откажешься принадлежать нам? - сказал он с чувством. - О батюшка, о родители! - отвечала растроганная дочь. Вам одним принадлежу я - я ваша!.. но не думаю, чтобы надолго. Мать, не говорившая до того ни слова, вдруг зарыдала и опустила голову на грудь своей дочери. - Глафирушка, милое, единородное мое детище, - возопила она, стеная, - не покидай нас, живи для нас! Более ничего не требую, прощаю, благословляю любовь твою! Этот порыв материнского сердца поворотил всю мою внутренность; слезы брызнули у меня из глаз. Линдин плакал навзрыд. Несколько минут продолжалась эта безмолвная, но трогательная сцена. Глафира подняла первая голову. Ее лицо, незадолго унылое и пасмурное, теперь казалось преображенным от восторга и чистейшей радости. Но вдруг какая-то новая мысль пробежала по челу девушки и, словно облаком, задернула лучезарный свет ее очей. - Благодарю вас, мои родители, - сказала Глафира, - за эту прекрасную, эту блаженную минуту. Но как быстро она промчалась! Тяжелое воспоминание ее отравило. Змей Вашиадан смертельно уязвил меня. - Что говоришь ты о Вашиадане, друг мой? - спросил испуганный Линдин. - Слушайте, я кончаю свое признание: покойный мой друг носил на руке фамильный перстень; помню, он часто говаривал, будто в этом перстне заключается таинственная сила и что от оного будет зависеть судьба той, которую изберет себе в супруги. Это предание, вместе с вещию, перешло к нему от бабушки. Я принимала его слова за шутку и позабыла бы о них, если б на аукционе не встретила перстня. Я не могла понять, каким образом он попал между вещей графа, но была рада, что мне представился случай купить его. Сходство изображения с чертами покойника напомнило мне таинственные предрекания. Я думала обручиться этим перстнем навеки с ненареченным супругом, как вдруг кто-то в толпе, с его чертами и голосом, надбавляет цену и отнимает у меня сокровище, за которое тогда я отдала бы полжизни. У меня померкло в глазах; не помню, как мы приехали домой. Возвратиться за перстнем было поздно... Прошло несколько дней, приготовления к комедии развлекали меня, время ослабило воспоминание о талисмане: я стала покойнее. Но вчера... видали ль вы Вашиадана без очков?.. Вчера, когда он снял их во время репетиции, лицо, голос его вдруг изменились: передо мной стоял мой возлюбленный, точь-в-точь он... И - в довершение очарования - таинственный перстень блеснул на его руке: удивление, страх, ужас овладели мною, я обеспамятела. Помню, как это же лицо мелькнуло и на аукционе, как те же глаза, пламенные и неподвижные, были и тогда устремлены на меня. Страшно при одной мысли.. Не дай Боже встретиться мне опять с этими взорами! Мне кажется, я их не вынесу. Глафира умолкла. Изумление наше было невыразимо. Я не знал, верить или нет странному повествованию; я готов был принять его за бред болящей .или даже за признак ее умственного расстройства. Но многое из рассказанного ею о Вашиадане подтверждал мне собственный опыт; давно я питал к нему недоверчивость и подозрения. Вид страдалицы пробудил во мне все негодование. - Ваш мнимый приятель, - сказал я Линдину с жаром, есть явный злодей и обманщик, хотя бы одна десятая часть нами слышанного была справедлива. Даю слово отыскать его и потребовать от него отчета в гнусной шутке, которую он сыграл над вашей дочерью. - Не берите на себя труда его отыскивать, - сказал ктото позади меня твердым и знакомым голосом Я оглянулся... То был сам Вашиадан