Берлинская тетрадь

Но здесь Геринг ушел из-под контроля гестапо. В городе находилось много нацистских летчиков, они-то и отбили Геринга от эсэсовцев.

Новым его местопребыванием стал охотничий замок вблизи города. Здесь Геринг ожидал дальнейшего развития событий.

Охотничий замок! Еще год назад Геринг имел несколько таких замков в Тюрингии, в Саксонии, в Баварии и Восточной Пруссии. Тогда он не скрывался в этих замках, а приезжал туда охотиться и развлекаться.

Когда в январе сорок пятого года началась борьба за Восточную Пруссию и наши войска, перейдя границу, вторглись в ее глубину, мне пришлось увидеть один из таких охотничьих замков Германа Геринга.

Я хорошо помню его и сейчас, это большое строение в лесу, составленное из нескольких флигелей - дач, они соединялись между собою остекленными галереями. И по фасаду и внутри замок был весь изукрашен резными деревянными фигурками животных. Множество мелких башенок, балконов и шпилей, выполненных из дерева, делали этот замок похожим на какой-то громадный игрушечный терем, архитектурная пышность которого в полной мере свидетельствовала о безвкусии хозяина.

К замку примыкали сосновый бор и озеро, а также поля на много километров вокруг, входившие в охотничий заповедник рейхсминистра.

Я бродил тогда по этому замку со смешанным чувством брезгливости и любопытства, скользил в мокрых сапогах по паркету гостиных, сейчас пустовавших, разглядывал на стенах дорогие картины, в большинстве своем награбленные Герингом во всех странах Европы. Из-за быстрого продвижения наших войск картины, ковры, охотничье оружие Геринга служители замка не успели вывезти.

Меня поражало, что в каждой комнате - а их тут насчитывалось десятками, во всех галереях и анфиладах, в каждом коридорчике - всюду висели чучела медвежьих морд и рога лосей, оленей, диких кабанов.

Я нигде не видел их в таком большом количестве.

Вряд ли хоть малую долю из этой коллекции мог добыть сам "жирный Герман", охотясь в своем заповеднике. Я думаю, он их попросту скупал, набивая свой замок чучелами и рогами. И в этом сказалась ненасытная жадность этой "правой руки фюрера".

Я не знаю, висели ли на стенах охотничьего замка вблизи Маутерндорфа столь любимые Герингом рога? И прохаживался ли он около этих настенных украшений, как в былые времена, - в сапогах со шпорами, весь в ремнях и орденах, с перчатками в руке и хлыстом? Или шпоры свои Герман Геринг уже не носил?

Он казался в те дни своим приближенным внешне самоуверенным и, как всегда, самодовольным, но все это была не больше чем привычная поза, дешевая игра.

На самом же деле Геринг жил в тайном страхе, ожидая каждый день и каждый час эсэсовцев, которые могли проникнуть сквозь защитный кордон его охраны. А уж относительно дальнейшего он не строил себе никаких иллюзий. Кто-кто, а уж Герман Геринг хорошо знал тяжелую руку и мстительный характер своего фюрера!

Страх перед гестаповцами, снедавший Геринга, и заставил его в конце концов искать защиты у американцев.

Один из чинов его охраны, фельдфебель Конле, изредка бывавший в комнатах Геринга, однажды стал свидетелем такой сцены: Геринг, разговаривавший с ним, отошел от стола и вдруг рухнул на пол. С большим трудом фельдфебель поднял тяжелое, рыхлое, толстое тело своего начальника, подтащил его к дивану.

Геринг пришел в себя через несколько минут. И тут же в приступе откровенности пожаловался фельдфебелю, что эсэсовцы отобрали у него одно крайне необходимое лекарство.

Кое-что знавший о привычках рейхсмаршала, фельдфебель догадался, что этим лекарством является морфий, без которого морфинист Геринг не мог долго обходиться.

Так проводил свои дни Геринг до того момента, когда, сев в свой "мерседес", он выехал навстречу американскому генералу Стеку.

Эта во многом примечательная встреча произошла днем девятого мая на малолюдной улице немецкого городка. Идущие навстречу друг другу машины остановились. Стек, увидев Геринга, вылез из джипа, а Геринг распахнул дверцу своей машины. И вот американские офицеры и редкие прохожие увидели посреди мостовой тучную фигуру в маршальском мундире. Геринг, словно он собирался на парад, приосанился и сделал приветственный жест своим жезлом.

Затем он пошел навстречу американцам, не торопясь, помахивая в воздухе жезлом, с наглой улыбкой на заплывшем жиром лице. Это шел тот, по чьему приказу были превращены в пепел и сметены с лица земли тысячи городов, разграблены целые страны, убиты миллионы женщин и детей.

Генерал Стек приблизился к Герингу и, к удивлению всех окружавших его офицеров, отдал честь, приложив пальцы к фуражке. Геринг улыбнулся ему, как равный равному, и протянул Стеку руку. И снова американский генерал удивил своих адъютантов тем, что пожал руку убийцы и преступника.

Правда, позднее генерал Стек потратил много слов и усилий, чтобы как-то объяснить это рукопожатие. Но напрасно он ссылался на растерянность, внезапно охватившую его, на какие-то воинские традиции, необычность обстановки.

Ничто не может ни объяснить, ни оправдать этого. Разве война с фашизмом была простой военной игрой, которую можно окончить рукопожатием?

Должно быть, эта странная встреча внушила Герингу какие-то надежды. Он попросил скорее доставить его в штаб дивизии. Еще в машине Геринг заявил Стеку, что он намерен вести переговоры с американцами как преемник Гитлера, как полномочный представитель государства и армии, нимало не смущаясь тем, что ни нацистской армии, ни гитлеровского государства уже не существовало.

И генерал Стек, словно бы загипнотизированный тем, что он пожал руку преступнику, продолжал в машине слушать его безудержную болтовню.

В штабе дивизии Геринг расположился в кабинете генерала Дальквиста. Он начал с того, что дал краткие аттестации ближайшим подручным Гитлера.

- Гитлер был ограниченный человек, - заявил он, - Гесс - эксцентричен, а Риббентроп просто жулик.

Почему Риббентроп был министром иностранных дел, по словам Геринга, он никогда не мог понять. Вот он, Геринг, всегда являлся примерным парнем, и союзникам надо было именно с ним вести все переговоры.

Затем Геринг спросил, скоро ли его повезут в ставку Эйзенхауэра?

Дальквист ушел от ответа.

Геринга это не смутило, и он продолжал говорить. Он хвастал могуществом воздушного флота, существующего в эти дни только в воображении самого Геринга, он ругал приближенных Гитлера и всячески подчеркивал свои таланты и возможности. Одним словом, он набивал себе цену перед американцами.

Трудно сказать, что больше поражает в поведении Геринга - беспредельная наглость или же полная слепота бывшего рейхсмаршала, ничего не видевшего вокруг?!

Геринг сидит в штабе американской дивизии. По сути дела, он уже под арестом. Но он словно бы не замечает этого.

- Когда я буду принят Эйзенхауэром? - еще раз нетерпеливо спросил он.

- Посмотрим, - уклончиво ответил Дальквист.

Странная, очень странная беседа! То, что мерзавцу Герингу еще кажется, что его могут простить американцы, что он выйдет сухим из воды, - это можно объяснить подлой натурой всех преступников: они рассчитывают на забывчивость человеческого сердца. Но почему бы американскому генералу не заявить сразу Герингу, что он арестован как военный преступник?

И вот битых два часа тянется беседа, и бывший маршал с жезлом, но без армии, без чести, без прав, низложенный перед смертью даже своим кровавым фюрером, здесь, в штабе американцев, продолжает корчить из себя какую-то важную персону. После разговора с Дальквистом Геринг потребовал себе ужин. Он заказал курицу, картофельное пюре и бобы. Он сожрал все это с аппетитом, поразившим находившихся в комнате американских офицеров, ибо к этому ужину добавил еще и большую миску фруктового салата.

Он так усердно подкреплялся перед дорогой, словно собирался ехать в ставку американцев. Но повезли Геринга в другую сторону, в частный дом для временного проживания под домашним арестом, хотя по нему, конечно, давно уже тосковала тюремная камера.