Старт

Три рассказа Божидара Томова и рассказ Атанаса Мандаджиева «Предупреждение» должны подействовать как легкий успокоительный душ после обжигающего каскада проблемной прозы. Достаточно скромна вяловатая мораль «Предупреждения». Да, нехорошо выдавать себя за известного спортсмена, когда ты даже и понятия не имеешь о кроссах и азах баскетбольного искусства… Проза Томова сделана куда более мастеровито. В его рассказах можно найти то, что принято обозначать как атмосферу повествования. И после накаленной атмосферы рассказов Цончева в мир героев Томова входишь с чувством разрядки. Спортсмены Томова не чемпионы, да и вообще они не спортсмены, они просто любители или люди, любящие спорт. И в соревнованиях они могут принять участие для удовольствия, как учитель физкультуры Гошо из рассказа «Мы, чемпионы». И бывшим гребцам Борису и Сашо жаль, конечно, упущенной возможности спортивных рекордов, но ведь все равно остается в жизни работа, и любимые жены, и целый день у озера, когда можно всласть пожалеть себя, несостоявшегося чемпиона, а потом с удовольствием пообедать на свежем воздухе («Чудесный день у зеленого озера»). Но самым привлекательным в прозе Томова, пожалуй, становится велосипедный техник дядя Влади; не довелось ему оседлать велосипед и даже свидетелем блестящих побед на международных чемпионатах он не бывал, ну так что же — это не мешает ему любить велосипедный спорт бескорыстно, искренне и просто! Рассказ о велосипедном технике Влади — «Победа в Неаполе» — рассказ-воспоминание, повествование ведется от имени мальчика, мечтающего (ну, разумеется!) о карьере чемпиона. Легкая атмосфера ретро 40-х годов придает рассказу чуть ностальгическую нотку… А дальше… Если уж мы заговорили о мальчиках и об их мальчишеских мечтаниях, значит, самое время перейти к повести Кирилла Топалова «Беги… я люблю тебя».

Эта небольшая повесть фактически первое художественное произведение ныне завоевавшего у себя на родине известность прозаика, психолога и реалиста. Она появилась на свет в 1976 году, вскоре была экранизирована; и в начале 80-х наши зрители могли видеть фильм «Беги… я люблю тебя» с его юными, пышущими здоровьем исполнителями главных и второстепенных ролей, с этой милой атмосферой молодой энергии и любви к жизни… Впрочем, на страницах первой книжки тогда еще начинающего автора эта атмосфера вспыхивает еще ярче. Те, кому довелось провести детство и раннюю юность в каком-нибудь приморском или просто южном городе, в Одессе, например, или в Киеве, легко узнают себя в юных софиянцах, описанных Топаловым; вспомнят дни, когда солнце светило вовсю, девочки были удивительно красивыми, а любая прогулка оборачивалась захватывающим приключением…

На первый взгляд жизнь Константина — Коки, главного героя повести, кажется безоблачной. Заботливая бабушка, верный друг Ангел, первая влюбленность, здоровье, молодость и… как, впрочем, у многих мальчишек, увлечение боксом. Спортивная жизнь Коки и Ангела пока еще не определилась окончательно; еще неизвестно, кем они станут: чемпионами с трагической судьбой или просто любителями, с легкой грустинкой вспоминающими об упущенных возможностях. Но первые свои уроки спорт им уже преподал, и, пожалуй, не назовешь эти уроки легкими. Первые маленькие жульничества — наедаешься пирожных перед матчем и вес увеличивается… Вскользь мелькнувший в юношеском захлебе рассказа о себе (повесть написана как бы от лица Коки) сосед по дому, слишком ранняя карьера большого спортсмена выбила его из накатанной колеи — зазнался, запил, разбил машину. А для такого же мельком упомянутого Боби поездки за границу в составе юношеской сборной — это возможность привозить тряпки и косметику и отнюдь не бескорыстно дарить все это девчонкам…

И вот уже сквозь атмосферу видимой юной беззаботности начинает словно бы просвечивать какое-то совсем другое повествование. И в этом «другом» повествовании приобретает значение и то, что Светла — первая любовь Коки — дочь большого начальника; и то, что за внешней развязностью гимнастки Магды, одноклассницы Коки, безответно влюбленной в него, кроется бесприютность одинокой девочки — мать умерла, отец алкоголик, — домом для нее стал стадион, где работает тренером юных боксеров ее дядя Миле…

Ребятам хорошо с Миле, им нравится ощущать свою силу и ловкость. Но, оказывается, в спорте есть и другое — жестокость, жесткость, беспощадность. Закадычные приятели Коки и Ангел должны выступить друг против друга на ринге. Но ведь они так привязаны друг к другу! Как могут они ударять друг друга всерьез? Но крики и подначки болельщиков, накаленная атмосфера матча сделали свое дело: проснулась злость… А дальше… Разбитые носы, победа одного и поражение другого и… отчаянный плач под душем: как же это так вышло — друзья ведь! А вот, озлились, осыпали друг дружку градом ударов… Но герои Топалова все же еще слишком молоды. Они легко прощают друг другу, и вот, уже забыв обо всех на свете проблемах, Коки бежит за Светлой по зеленому загородному лугу, и луг кажется юноше таким необъятным и девушка — такой красивой… А нам — увы! — снова придется вернуться в мир серьезных проблем, трагических конфликтов и мучительных противоречий. На этот раз таким миром станет для нас роман Благи Димитровой «Лавина».

В каждом сборнике, будь то сборник произведений одного автора или, как в нашем случае, нескольких писателей, всегда есть одно произведение, которое стоит признать если и не самым лучшим (чтобы никому не было обидно!), то по крайней мере самым важным и нужным для данного сборника. Именно такую, отнюдь не простую, роль исполняет в этом сборнике «Лавина».

Когда берешь в руки небольшую книжку в белой суперобложке, изданную в 1971 году в старом пловдивском издательстве, носящем имя его основателя Христо Г. Данова, невольно думаешь о нелегком пути, пройденном «Лавиной». Теперь, когда роман экранизирован (одно из свидетельств признания!), когда он занял достойное место в современной болгарской литературе, грустно вспомнить критические разборы, появившиеся вскоре после его выхода из печати. В чем только не обвиняли автора! В ход пошли и классическое искажение социалистической действительности, и пессимизм, и страшный жупел антипатриотизма…

Прежде чем говорить о книге, особенно о такой серьезной и значительной, как «Лавина», хочется хотя бы несколько слов сказать о личности автора… Есть в русском языке такое хорошее слово-термин «шестидесятник». Сначала так называли прогрессивных интеллигентов 60-х годов XIX века. А спустя сто лет — их достойных потомков и преемников, пришедших в наше искусство после разоблачительных съездов партии, принесших в литературу возрожденную и обновленную свежесть психологизма, сложности, разнообразия стилистических манер и жанров… С полным правом мы можем назвать «шестидесятницей» и Благу Димитрову — ведь она вместе со своими коллегами Валери Петровым, Атанасом Далчевым, Радоем Ралиным и многими другими вела перестройку болгарского литературного процесса, возвращала ему обновленными все те свойства и качества, что как воздух необходимы настоящей, истинной и правдивой литературе… И еще по одной причине можем мы назвать Благу Димитрову «шестидесятницей» — окончившая Литературный институт в Москве, она тесно связана с атмосферой, с духом шестидесятнической Москвы. И в чем-то герои «Лавины» сродни героям Аксенова, и Балтера, и раннего Окуджавы-прозаика. А, например, отчаянная и трогательно хрупкая Дара перекликается с ершистой скалолазкой, воспетой Владимиром Высоцким…

Ах это незабвенное время походов в горы и самодеятельных песен у костра; время, когда сама возможность просто быть в одной связке, просто любить, просто петь смешную, негероическую и непатриотическую песенку о ежике с дырочкой в правом боку; когда одна лишь подобная простая возможность уже воспринималась как глоток свежего воздуха, как… свобода! С этим временем сопряжены и герои болгарской писательницы, альпинисты «Лавины». Поэт, сочиняющий грустные философские верлибры и под гитару напевающий веселые куплеты для своих друзей. Скульптор, не желающий идти на компромиссы, ни за что не хотящий, чтобы его статуями, его детищами, были довольны застарело-официальные комиссии. Экономист Асен по прозвищу Философ, замкнутый и ироничный, он не прочь щегольнуть заковыристой цитатой, он даже д’Аннунцио знает… И тут невольно возвращаешься к тройному эпиграфу, предшествующему началу «Лавины», — и Гарсиа Лорка, и Альбер Камю, и Эмили Диккинсон… Господи, да зачем же столько сразу?) Что это? Демонстрация авторской образованности? Да нет, просто хочется вдохнуть, вглотнуть в самую глубь своего существа ту всемирную культуру, которая совсем еще недавно запечатана была каиновой печатью вневременности, буржуазности и чего-то там еще…