Сумеречные люди

Этуотер вернулся в бар. Двух мартини на ужин было явно не достаточно, и, поскольку ложиться спать Этуотер еще не собирался, он сел за угловой столик и заказал себе яичницу с беконом. Покончив с яичницей, он позвонил нескольким знакомым, но их либо не было дома, либо они не подходили к телефону. Бар по-прежнему пустовал. Было поздно. Оставалось только одно — зайти к Носуорту. Телефона у Носуорта не было — такими хлопотами, как установка телефона, он себя не обременял, но он почти наверняка был дома.

На улице шел дождь. На Черинг-Кросс-Роуд Этуотер впрыгнул на ходу в автобус, воспользовавшись тем, что тот, пропуская такси, притормозил. Интересно, Сьюзан было весело загородом или нет? В такую погоду загородом вряд ли очень уж весело. С другой стороны, погода там, вполне может быть, совсем другая. Автобус доехал до Тотнем-Корт-Роуд и повернул в сторону Кингз-Кросс. Носуорт жил на верхнем этаже большого дома на северо-востоке Блумсбери. Этоутер сошел с автобуса и повернул в переулок. Дождь прекратился, но тротуары еще не высохли и переливались всеми цветами радуги. Этуотер позвонил в звонок, и привратник открыл входную дверь. Он поднялся по лестнице и постучал в квартиру, где жил Носуорт. Дверь открыл сам хозяин. Он был во фрачных брюках и в нательной рубашке овсяного цвета с длинными рукавами.

— Заходите, — сказал он.

— Вы собирались уходить? — спросил Этуотер.

— Я должен идти на прием в честь чеха, — сказал Носуорт. — Только что отвратительно поужинал в ресторане Павези.

— Я могу у вас посидеть, пока вы будете одеваться?

— У меня на белом жилете какие-то пятна — сию минуту обнаружил. Как вы думаете, прилично будет вместо белого жилета надеть черный?

— Боюсь, что не очень.

— Это не модно.

— Да.

Комната была завалена книгами. В углу лежал камень — Носуорт нашел его во время раскопок в Малой Азии; говорили, что он являлся символом Артемиды Эфесской[23].

— А вот у меня, — сказал Этуотер, — ужин в последний момент отменился.

— Ужин с женщиной, разумеется, — сказал Носуорт. — Как вы считаете, подтяжки надевать?

— О да.

— Вы очень злитесь?

— Очень.

— Я тоже когда-то злился, — сказал Носуорт. — Но с возрастом понял, что требовать от женщин того, что мне надо, бессмысленно: качествами, которые я ценю, они никогда не обладали и обладать не будут. Боже, как они растянулись с тех пор, как я надевал их в последний раз!

— Почему вы пришли к такому выводу?

— Скажу вам прямо: больше я с ними дела не имею. В Париже я иногда посещаю одно заведение на рю де Льеж, но всякий раз прихожу к выводу, что это пустая трата денег. Вы не передадите мне мой белый галстук? Он в верхнем ящике комода. Боюсь, он не слишком чист. Должно быть, после ужина с архиепископами я забыл отдать его в чистку.

Носуорт прицепил все свои медали, почистил щеткой брюки и сказал:

— Говорят, правда, что единственное средство от женщин — это женщины.

— Мало ли что говорят, — сказал Этуотер.

— Я же не утверждаю, что разделяю эту точку зрения.

— Не разделяете?

— Нет ничего хуже этих фраков и смокингов, вы не находите?

— Пожалуй.

— Но без них никуда.

— О да.

— Этот смокинг я купил в Афинах еще до войны. Стоил он сумасшедшие деньги, но зато, как видите, ему сносу нет. Я ничего не забыл?

— Ключ?

— Да, — сказал Носуорт, — ключ. Поскольку времени у меня еще достаточно, а здесь мне предложить вам нечего, давайте по дороге зайдем в «Пламерс Армз». Я не хотел бы приходить раньше всех.

Когда они вышли на улицу, дождь начался снова. Перед входом в «Пламерс Армз» какой-то человек играл на корнете. Он сыграл «Тайнами жизнь полна», после чего вошел в бар с маленьким бархатным мешочком в руках и собрал с посетителей деньги. Носуорт бросил в мешочек несколько полупенсовиков.

— Ну, мне пора, — сказал он.

Они вышли из бара, и Этуотер отправился домой под дождем.

15.

— Привет, Уильям, — сказала Лола.

Всякий раз, когда Этуотер приходил к ней, в ее голосе сквозило удивление, как будто она его совершенно не ждала. Происходило это, даже если он звонил ей с улицы за десять минут до прихода и говорил, что скоро будет.

— Ты меня совсем забыл, — сказала она.

Этуотер сел и оглядел глазами комнату; по стенам висели муаровые японские гравюры. «Мне нужен цвет», — имела обыкновение говорить Лола. Она легла на софу и сказала:

— Почему ты совсем ко мне не приходишь?

— Вот же, пришел.

— Ты никогда не приходишь.

— Прихожу, как только у меня выдается свободная минута.

— Ты ужасно себя со мной ведешь.

— Мужчины вообще ужасно ведут себя с женщинами, — сказал Этуотер. — Могла бы уже заметить.

На столе лежала вилка для поджаривания хлеба, он поднял ее и пару раз несильно ударил Лолу вилкой по руке. Потом встал и пересел к ней на софу; она же продолжала повторять, что он ее «совсем забыл».

— А где Гвен?

— Уехала на выходные.

— Вон как.

— Ты ей не нравишься.

— Знаю, что не нравлюсь.

— И что же ты собираешься в этой связи предпринять?

— Ничего. Ровным счетом.

Потом она говорила об искусстве. Говорила долго. Об искусстве и литературе. Этуотер слушал и курил.

— С кем это ты познакомил меня на выставке?

— Ты имеешь в виду Гектора Барлоу?

— Он симпатичный.

— Находишь?

— Тебе так не кажется?

— Не знаю.

Софа скрипнула. Лола сказала:

— Нет, милый, нет.

— Да.

— Нет, говорю же, нет.

— Да.

— Тогда задерни занавески.

Задергивая занавески, Этуотер видел, как по оконному стеклу сбегают капли дождя, а в доме напротив человек в пальто играет на пианино. Лола сказала:

— В современной скульптуре влияние Архипенко невозможно переоценить[24].

16.

— Если ты действительно не можешь без нее жить, почему бы не сделать ей предложение? — сказал Барлоу. — Я иногда так поступаю. Девушкам это нравится. К тому же, тебе ничего не грозит. Сомневаюсь, чтобы она согласилась. А можно выбить из музея аванс за три месяца вперед и свозить ее на выходные в Брайтон. Впрочем, в Брайтон она тоже не поедет. Наверняка найдутся дела поважней.

— От брайтонского воздуха у меня болит печень, — сказал Этуотер.

— Тогда женись. Старик Наннери в качестве тестя с лихвой окупит тебе все хлопоты и затраты.

17.

Выходя из музея, Этуотер видел, как Носуорт стоит у входа в лучах заходящего солнца в окружении группы негров, которые, судя по всему, еще совсем недавно скакали по деревьям.

— Если вы приходите сюда, — наставлял их Носуорт, — то должны следовать правилам. «Не курить». Написано же черным по белому.

На пожелание Этуотера спокойной ночи он не ответил.

Этуотер направился к метро. Поезда были переполнены: сегодня он вышел из музея позже обычного и попал в «час пик». «Еду к Сьюзан на коктейль, даже не верится», — подумал он. Поезд был переполнен, и ему пришлось всю дорогу стоять. Как это бывает при искусственном освещении, некоторые женщины смотрелись очень неплохо. Этуотер рассеянно наблюдал за ними. На остановке он первым вышел из вагона и первым вошел в лифт, однако лифтер не закрывал дверцы лифта до тех пор, пока из поезда не вышли все пассажиры. Квартира находилась неподалеку от станции. Дверь в подъезд была открыта, на ней висело объявление, приглашавшее гостей подниматься наверх. На лестнице пахло так же дурно, как и в прошлый раз, но валявшийся под ногами мусор убрали, и подниматься теперь было гораздо легче. Когда он дошел до середины лестницы, сверху до него донеслись звуки музыки. Дверь в квартиру на верхнем этаже тоже была открыта, Этуотер вошел и положил шляпу на столик в холле. В дверях, с шейкером в руке, стояла Сьюзан.

— Привет, дорогой.