Страница 28 из 103
Соседи называют батока «баэнда-пези» («ходящий голым»)[150], потому что они не носят никакой одежды, а только мажутся охрой. Правда, иные из них обдирают лыко с деревьев и плетут веревочки дюйма в два длиной. Затем они обривают голову сзади и сантиметра на четыре над ушами, оставшийся клок курчавой шевелюры красят охрой, разведенной на масле, и обвязывают своими веревочками. Получается нечто весьма странное, отдаленно напоминающее фуражку.
Несколько рядов речного жемчуга, проволочный браслет на руке, неизменная трубка и щипчики для уголька — разжечь трубку: вот вся одежда и багаж самого большого щеголя среди «голышей».
Чем дальше шли путешественники, тем возделанней становилась земля. Вокруг деревень сплошь простирались обширные поля сорго. Много было кругом и табачных посевов — в мире нет, пожалуй, более заядлых курильщиков, чем батока: с трубкой они не расстаются никогда. Зато ни в одном железнодорожном вагоне вы не встретите курильщиков столь учтивых. Даже принимая гостя в собственном доме, батока никогда не закурит, не спросив разрешения: в нашей утонченной Франции многим, очень многим не мешало бы у них поучиться!
Способ курения туземцев совершенно необычен; сами они утверждают, что нет лучше способа отравлять себя табаком. Сначала они вдыхают дым, как и все курильщики, затем отцеживают самую грубую, по их мнению, часть и резко заглатывают самый, если так можно выразиться, табачный дух — квинтэссенцию табака. Ну и на здоровье!
Есть у батока и другая страсть, гораздо более полезная, — земледелие. Здесь дикари ни в чем не уступят культурным нациям: они умеют выводить самые лучшие сорта деревьев и злаков. Неусыпным трудом аборигены улучшают отобранный сорт и добиваются десятикратного увеличения урожая. Этим они весьма отличаются от соседних племен, которые не сажают деревьев и не сеют хлеба, но собирают кое-как дикие злаки на старых вырубках и валят деревья, чтобы собрать плоды.
У батока есть великолепные фруктовые сады, где иные деревья достигают до восьмидесяти сантиметров в диаметре, и обширные амбары, из-за которых деревни кажутся гораздо больше, чем на самом деле. К несчастью, в амбарах много червей. Поэтому батока, желая сохранить урожай, хранят его в земле. Когда сходит половодье, жители складывают большое количество зерна, уложенного в корзины, сплетенные из сухой травы и обмазанные глиной, на песчаные острова посреди Замбези — спрятать от грабителей и вредителей. Бессильны они, к несчастью, против долгоносика: тот пролезет повсюду, поэтому надолго урожай все же не сохранишь. Из большей его части варят пиво, а пиво тоже надо пить побыстрее… Выходит, что долгоносик — главная причина пьянства у батока!
Не только как земледельцы батока выше соседей — у них есть и свои барды, поэты саванн. К несчастью, ни устное, ни письменное предание не хранит плодов их вдохновений. «Один из этих менестрелей[151], весьма способный, — пишет Ливингстон, — несколько дней шел вместе с нами. На каждом привале он пел нам хвалебные песни в гармоничных легких пятисложных белых стихах! Сначала песнь нашего импровизатора содержала лишь несколько строф. Но постепенно — по мере того как наш бард узнавал о нас все новые подробности — она удлинялась и наконец превратилась в длинную оду. Когда же мы ушли слишком далеко от его дома, он с сожалением распрощался с нами и вернулся домой, получив достойную награду за свои приятные и полезные славословия.
Был такой сын Аполлона[152] и в самом нашем отряде — впрочем, далеко не столь талантливый. После ужина, когда все кругом болтают, спят или занимаются готовкой, он повторял свои стихотворения; в них рассказывалось все, что он увидал у белых и повстречал по дороге, так что каждый день к его “Одиссее”[153] прибавлялась новая песнь. Впрочем, импровизация не стоит ему труда; он ни когда не запинается ни на минуту: если нужное слово в голову не приходит — просто прибавляет для ритма какой-нибудь бессмысленный звук. Читал он под аккомпанемент сансы. Музыкант держит корпус музыкального инструмента, расписанный орнаментом, в руке к себе лицом, а другой рукой перебирает девять железных клавиш. Музыкальные люди, у которых не хватает средств на такой инструмент, делают корпус из стеблей сорго, а клавиши — из бамбука; звук получается очень слабый, но исполнитель и тем бывает доволен.
Если под сансу подложить как резонатор пустую тыкву, она, естественно, звучит громче. Еще туда подкладывают мелкие ракушки и кусочки жести; их позвякивание сопровождает аккорды маэстро».
Ливингстон шел дальше на запад и пришел в Моачемба — первую деревню батока во владениях своего старого друга Секелету. Там он мог уже ясно разглядеть столбы дыма — водопад Виктория, — хотя до него было еще далеко. Через три дня он пришел к этому чуду природы, намереваясь рассмотреть его подробнее, чем в первой экспедиции[154].
Путешественники направились оттуда дальше вверх берегом Замбези, перешли близ устья реку Лекуэ и вскоре повстречали гонцов от Секелету. «Великий вождь, — сказали гонцы, — просит вас идти поскорей, не мешкая по пути».
Ливингстон понял, что дело не терпит, пошел быстро, как только мог, и 18 августа 1860 года пришел в Шешеке. Старый город лежал в руинах — Секелету перенес свою резиденцию на другой берег. Сам несчастный государь находился в ужасающем состоянии: все тело изъела болезнь, подобная проказе; туземные врачи сочли больного безнадежным и отказались лечить. Вождь горько жаловался Ливингстону на страдания. К великой радости доктора, больного удалось вылечить «адским камнем»[155].
Посудите сами, насколько удачное лечение в столь безнадежных обстоятельствах подняло престиж белых вообще и Ливингстона в частности.
Доктор убедился, что за семь лет племя сильно выродилось. Он полагает, что это связано с продолжительной засухой, губившей урожаи, и страшными лихорадками, косившими людей.
Приход путешественников внес разнообразие в жизнь обывателей Шешеке. Туземцы толпой собирались вокруг белых людей, особенно в обеденные часы, — посмотреть, как едят гости, а заодно и попробовать их еду. Мужчины, когда им давали ложку, пользовались ею довольно странно: зачерпнув супа, переливали в ладонь и только из ладошки хлебали. Женщины с особенным ужасом смотрели, как белые мажут масло на хлеб. Они еще понимали, что в крайнем случае масло можно топить или класть в кашу, но вообще-то они мажутся им как кремом, полагая не без резона, что кожа от него делается мягкая, гладкая и блестящая.
Из Шешеке доктор пошел в Линьянти, где некогда жил; там еще стоял фургон путешественника с кое-какими вещами.
По дороге он встретил несколько семей бакалахари. Это тихие забитые люди; их родина — пустыня Калахари, но едва соседи сделают вид, что собираются им угрожать, как бакалахари впопыхах разбегаются. Чтобы никто их не трогал, они забираются в самые сухие безводные места — ведь африканцу для жилья в первую очередь нужна река. Бакалахари же, едва найдут ключ или просто лужу, тут же прячут воду — засыпают песком.
Чтобы набрать хотя бы немного воды, несчастные женщины бакалахари идут к такому спрятанному источнику (иногда очень далеко) с двумя-тремя десятками пустых страусовых яиц за спиной. В скорлупе сделана дырка толщиной в палец. Женщины берут тростинку около полуметра длиной, с одной стороны приделывают к ней пучок травы, с другой — соломинку и зарывают стоймя во влажный песок. Когда трава намокнет, женщины высасывают воду через тростинку. Рядом с собой они кладут яйца и опускают соломинку в дырочку; так постепенно, вдох за вдохом, вода перетекает в скорлупу. Попробуйте поставить на илистый берег бутылку и перекачать таким способом воду из ила — вы убедитесь, что она превосходна. Так женщины бакалахари, пользуясь собственным ртом вместо насоса, запасают воду. Дома они тщательно ее прячут.
150
Буссенар ошибся. В книге великого путешественника упоминается племя бауэ (ба селеа), часть народа батока; представители этого племени в обиходе нередко называли себя «паэнда пези», что Д. Ливингстон перевел как «ходящие голышом».
151
Менестрель
152
Аполлон
153
«
Одиссея
154
В своем втором путешествии Ливингстон более точно измерил ширину Замбези («немного больше 1860 ярдов», т. е. около 1700 м), высоту водопада, оказавшуюся «вдвое больше, чем у Ниагарского» (около 360 футов, или 108 м), а также размеры ущелья реки ниже водопада.
155
«
Адский камень