Страница 43 из 45
* * *
…Да, друзья: все ближе развязка, и все ускоряется время — незыблемый закон любого финала. И если, в безнадежной попытке оттянуть конец, мы просто попробуем вспомнить — отталкиваясь, как говорится, от противного: был ли Абдулла вовсе бездарен? — то нам придется признать: конечно же, нет. И определенное вокальное мастерство, вкупе с ярким актерским талантом, также были свойственны и тенору Стакакки Драчулосу; и даже Позор Залупилов в лучшие годы свои был способен выпискнуть на тромбоне такую высокую ноту, что трубачи не из последних принимали вдруг от зависти бурый оттенок. Но, будто компас под воздействием топора, подложенного под него коварным поваром — как порой причудливо смещаются ориентиры в головах человеческих! и имеющий весьма значительную власть стремится к власти абсолютной, а человек далеко не безбедный неукротим в своем желании урвать от жизни еще и еще!.. И только лишь наивный оперный Мефистофель до сих пор полагает, что Сатана там правит бал — увы, это далеко не так; и падший ангел еще многому и многому смог бы научиться от удивительной, странной популяции, имя которой — советский человек. Советский человек в условиях дикорастущей демократии: не есть ли это новый Франкенштайн? Вопрос, впрочем, достаточно праздный — и я чувствую, как нетерпеливый читатель уже застучал пальцами по столу. Что же; будем играть по правилам и вернемся к нашим героям.
Сделали мы это как нельзя более вовремя: Стакакки и Залупилов, прихватив с собой двух бойцов национальной партии «Великая Русь» (и оставив других на всякий случай непосредственно за дверью), как раз вошли в кабинет главного дирижера N-ского Государственного театра оперы и балета имени Дзержинского.
Бесноватый, отдыхая после бурного дня, сидел в своем кресле, мирно попивая коньячок с режиссером Забитовым и обсуждая перспективу постановки «Русалки» Даргомыжского. Улыбка, засиявшая поначалу на лице Абдуллы Урюковича при виде Драчулоса, стала быстро угасать, как только дирижер повнимательнее присмотрелся к выражению лица тенора — и мгновенно сошла на нет при виде двух верзил в черном, на манер Сциллы и Харибды остановившихся у двери.
— Подпиши это; затем — ключ от сейфа и вали отсюда! — мрачно, не глядя другу в глаза, сказал Драчулос, положив перед Абдуллой на стол лист бумаги.
— Что?!. Что это значит?!. — заикаясь от неожиданности, спросил Абдулла.
— То и значит! — хрипло буркнул Залупилов. — Вы больше не художественный руководитель и должны немедленно сдать все дела, а после этого тотчас же покинуть театр…
— То… то есть как это?.. Позор, Стакакки, как это вы могли…
— Мы тебе жизнь и пост главного дирижера оставляем, паскуда! — вдруг визгливо заорал Драчулос; увидев на столе связку ключей, он попутно тут же сгреб ее себе в карман. — Думаешь, никто не догадывается, сколько ты наворовал уже?! Не хочешь делиться — пошел к чертовой матери; другим пожить да приподняться дай! Не хочешь добром — все потеряешь, козел черномазый!!! Ты всерьез что ли думаешь, что каждой чурке оперы о себе ставить дозволено?!
— Так это просто бунт!.. — вдруг крикнул Арык Забитов, все это время сидевший молча, как вкопанный. (Кресло его располагалось спиной к двери, и посему легкой кавалерии мятежников он не видел). — …Да ты как смеешь в таком тоне разговаривать с маэстро, шакал?! Или ты не понимаешь, что…
— Взять мартышку нерусскую! — гаркнул Залупилов; боевики радостно устремились к Забитову. Лихорадочно обернувшись, Забитов как раз успел увидеть стремительно приближавшийся к его лицу кулак, но увернуться от него уже не успел. Ощутив мощный, резкий удар и разом увидев несколько ярчайших звезд первой величины, Забитов раненой птицей рухнул под стол.
— Хватай чурку!.. Научи-ка узкорылого жизни!.. — как будто сквозь туман доносилось до его слуха.
Каким-то шестым чувством (которое в данный момент, потеснив все остальные, вылезло на первый план), Арык Забитов почувствовал близость смерти. Возможно, если бы у него в запасе было немного больше времени, он бы даже процитировал Германа: «О, страшный призрак, смерть! Я не хочу тебя!..» Но на подобные отвлечения времени у режиссера не было — и потому, встав на четвереньки, он обходным маневром со скоростью голодного таракана пронесся под обоими столами в сторону выходной двери — и, поднявшись на ноги, рванулся к спасению.
— Ребя, держи гада!!. — раздался вопль за его спиной. Выскочив за дверь, Забитов со всего маху налетел на кованый сапог, кем-то заботливо подставленный — и кубарем покатился с лестницы. Услышав дробный топот множества ног, он вновь встал, и опрометью, почти не разбирая дороги, рванул куда-то по узким театральным коридорам.
В этот момент Абдулла Урюкович, воспользовавшись всеобщим смятением, бочком подобрался к двери, что вела в гостевую ложу — и, выскользнув в неосвещенную зрительскую часть театра, припустил бегом, что только было духу.
* * *
В черной «Волге» с еле слышно урчавшим мотором, припаркованной в тенистом уголке Театральной площади, приемник был настроен на волну «Классика». «Не счесть алмазов в каменных пещерах…» — доносился из динамика томный голос тенора Матевосяна. Майор уголовного розыска Илюшин, задавив в пепельнице очередную сигарету, с сожалением прикрутил приемник и взял микрофон спецсвязи. «Седьмой… Седьмой… Я — Ленский!.. Как слышите? Прием!» — включился он на передачу. «Ленский, вас слышу! Доложите обстановку! Прием», — несмотря на помехи, оперативник узнал голос генерала Аксенова.
— Седьмой, пока все идет по плану… Только одна неувязочка: у двух подходов к объекту были обнаружены вооруженные боевики запрещенной националистической группировки «Великая Русь» в количестве тридцати двух человек. Что?.. Так точно; в настоящий момент все разоружены, нейтрализованы и находятся на базе отряда специального назначения «Гамма»… Есть!.. Так точно!.. Немедленно информировать; понял. До связи!.. — и отключившись, Илюшин прибавил громкость радиоприемника.
Спустя какое-то время его внимание привлекла высокая фигура довольно странно одетого человека с цилиндром на голове, который неторопливо — вроде как прогуливаясь — пересекал Театральную площадь. Посреди площади человек вдруг встал, и, обернувшись и сняв цилиндр, задумчиво воззрился на театр. «Интересно, а это что еще за птица? — подумал Илюшин. — Подойти, проверить?»
Заглушив мотор, он неловко выронил ключи под ноги — но когда майор выпрямился, площадь уже была совершенно пуста; лишь здоровый рыжий кот трусил через площадь прочь от театра, не оглядываясь.
«Черт; в самом деле, пора уже хоть немножко отдохнуть! — подумал Илюшин. — Хоть с Трофименко из РУВД на охоту съездить, что ли…»
* * *
Абдулла Урюкович долго шарил впотьмах по каким-то переходам и лестницам, попадая то в бенуар, то во второй ярус; по иронии судьбы, дирижеру так и не привелось освоиться в зрительской части вверенного ему театра. В темном здании было неспокойно: то и дело прокатывавшийся низкий гул заставлял старинную постройку буквально ходить ходуном. «Землетрясение? — мельком подумал Бесноватый, — или просто нервы шалят?..»
Наконец, пробежав еще какую-то лестницу, дирижер очутился в фойе. Чутье подсказывало ему, что возвращаться в закулисные приделы театра явно не стоило: откинув латунную щеколду с одной из дверей главного входа, Абдулла осторожно приотворил ее — и оглядевшись по сторонам, крадучись побежал вокруг здания в сторону служебного входа.
Его синий «Вольво», как ни в чем не бывало, стоял на обычном месте; увидев через стекло силуэт шофера, дирижер вздохнул с облегчением. Подбежав к машине, Абдулла, рванув дверцу, плюхнулся на переднее сиденье и… замер от ужаса: верный его водитель Омар Юсуф смотрел на Бесноватого недвижным взором широко раскрытых, остекленевших глаз; по светлой его рубашке расплылось огромное черное пятно, а из груди торчала рукоять солдатского ножа.