Страница 39 из 74
Игнат тоже улыбнулся и вложил свою маленькую руку в его ладонь.
— Комиссар, прибыло пополнение. Примем в отряд? — спросил Мартынов, обращаясь к Синдо.
— Конечно, — сказала она, вглядываясь в чумазое лицо мальчика. — Бойцы нам позарез нужны.
С появлением этого не по годам шустрого мальчика заметно изменилась однообразная жизнь обитателей барака. Игнат учил их верховой езде, вечерами обучал русскому языку. От него же узнавали о подробностях быта здешних жителей, об их нравах. Интересовались, в каких хуторах кто чем занимается, где можно набрать грибов или ягод, набрести на медведя или косулю. А Бонсек с особым интересом слушал его рассказы о реке Уссури. Игнату было приятно, что взрослые люди обращаются к нему как к равному.
Он даже согласился втайне от Мартынова, под постоянной опекой которого находился, отвезти Бонсека на своем коне к берегу Уссури. Там жил его давний знакомый дед Ваня, с которым отец часто играл в карты.
Это был худой, хромой кореец, известный своей жадностью и богатством, нажитым во время скитаний по золотоносным местам. Жил он в одиночестве, без жены и детей, без родных и друзей. Теперь старик, забросив кайло, лотки и карты, доживал свой век в стороне от людей в своей маленькой избушке. Дед Ваня очень любил Игната, мечтал усыновить его еще при живом отце.
Ходили слухи, что он во время игры в карты ставил все свое золото на Игната. Но отец не шел на это. К нему-то и повез мальчик Бонсека.
Нетрудно понять, с какой радостью встретил Игната старик. Усадив его рядом с собой, он забормотал дрожащим голосом:
— Мой мальчик! Как же это ты вспомнил старого паука! Я искал тебя, когда узнал о смерти твоего отца. Кто тебя, сироту, приютил?
— Я живу у дяди Петра, — сказал Игнат.
— А кто это такой?
— Командир нашего отряда, — ответил Игнат с гордостью.
— А, знаю его. Ты лучше ко мне перебирайся. Каким бы отец твой ни был, а все-таки тоже из Кореи. Из одного мы с ним гнезда. Завидовал я ему, что есть у него наследник. А что он ему оставил? Дырявые карманы! Жалко мне тебя, малыш. Потому я и думаю — есть у меня кое-что, а самому помирать скоро. Кто мне глаза закроет? Кто слезу обронит? Теперь понял, отчего я тебя в сердце держу? Помру — тебе все останется. В могилу с собой не возьму… — Голос его дрогнул и замолк.
— Я не могу к вам переехать, — сказал Игнат. — Меня дядя Петро не отпустит.
— Как это не отпустит? — возмутился старик. — Не купил же он тебя? Ты сам себе хозяин.
— Мы по рукам поклялись вместе жить, — промолвил Игнат. — И папа так хотел.
— Подумай, подумай, — забормотал старик. — Не нужен тебе этот дядя Петро, да и ты ему тоже. Ты — кореец, он — русский. А душу корейца поймет только свой. Эх, глупый ты еще ребенок.
— Я лучше буду приходить к вам, дед Ваня, — пообещал Игнат, поднимаясь со стульчика-двуножника. — Правда, не вру. Хотите — поклянусь? — И, увидев, как старик жалобно поглядел на него, как у него задрожала бородка, сказал: — Я вам даже моего Серого оставлю. Пусть он поживет у вас. Он знаете какой ученый! Все понимает, только разговаривать не может. Он будет возить вас…
— Мне ты нужен, — прервал его старик. — А лошадку эту мне твой отец давно уже проиграл. Но я ее не заберу. Пусть она тебе служит, мой мальчик.
Игнату не хотелось огорчать старика, оставлять его одного. Но ведь он поклялся дяде Петру навеки жить с ним. К тому же он зачислен в отряд, о чем тетя Синдо при всех сказала. Да и привык уже ко всем.
— Мне ты нужен, — повторил старик. — Только ты один можешь исцелить старика от всех его недугов. Хочешь, я поговорю с твоим командиром? Он ведь тоже человек и поймет меня, должен понять…
Высвободиться из цепких рук старика было не так-то просто. И, желая как-нибудь отвязаться от него, Игнат сказал:
— Дядя Петро согласится, тогда и я тоже…
Старик разжал руки и, отступив на шаг, пристально посмотрел на мальчика. Глаза Игната выражали испуг, но старик облегченно вздохнул, будто добился своего. Живо схватив с папсана большие куски сахара, сунул в руки Игнату:
— Отнесешь дяде Петру. Скажешь — дед Ваня прислал.
— Нам лодка нужна, — пробурчал Игнат. — Очень. Мы вернем ее.
Старик не понял и, когда тот повторил, спросил:
— Зачем она понадобилась? И кому это — вам?
— Мой товарищ хочет друзей своих с того берега переправить.
— Сейчас, что ли?
— Нет, завтра, — обрадовался Игнат, заметив, что старик спросил об этом с участием.
— Хорошо, я дам лодку, — согласился старик.
Игнат подпрыгнул от радости и тотчас же выбежал из избы сообщить об этом Бонсеку. Дед Ваня тоже выбрался вслед и, стоя на прогнивших от времени ступеньках, глядел на Игната. А потом, когда те, с веселым озорством запрыгнув на лошадь, умчались, вернулся в опустевшую избу, присел на ондоль и то ли от радости, то ли от тоски — заплакал.
Серый, почуяв дорогу домой, не жалея копыт, мчался во весь опор, легко перелетая через ручьи и пни. И нипочем ему были крутые холмы и овраги! Игнату всегда нравился стремительный и неутомимый бег своего тонконогого друга. А сейчас особенно, когда за его спиной сидел Бонсек. Отпустив поводок, он кричал: «Молодец, Серый! Покажи-ка, на что ты способен! Э-э-эх!» Словно понимая, чего хочет от него юный хозяин, Серый фыркал и еще сильнее прибавлял ход. Но Бонсеку было не до восторга: сидя позади Игната и крепко обхватив его, он только и думал, как бы не слететь с гладкой спины коня. У озера Игнат придержал коня. Земля здесь была вязкой, и он боялся, что Серый может подвернуть себе ноги. Наконец, обогнув озеро, они увидели знакомый хутор.
Как и следовало ожидать, Игнату предстояла неприятная встреча с Мартыновым. Он стоял возле штаба, грозно опершись руками на рукоятку шашки. Свернуть куда-нибудь в сторону уже было поздно, и Игнат вынужден был направить лошадь к командиру.
— Где же это вы, партизаны, катаетесь? — спросил Мартынов, сурово оглядев обоих.
— Мы тут рядом, — сказал Игнат, сползая с разгоряченного коня.
— Где же это?
— К озеру ездили… на рыбок поглядеть.
— Так вот — за самовольную отлучку ты лишаешься коня на двое суток. А за обман еще на трое суток.
Виновато опустив голову, Игнат покосился на Бонсека. Пять суток без Серого он как-нибудь мог стерпеть, а как быть с Бонсеком? Ведь на завтра условились поехать к деду Ване. «И зачем только нужно было обманывать?» — пожалел Игнат и почувствовал, как от стыда запылали щеки и уши. А что делать, если дядя Петро запретил ему удаляться дальше озера, остерегаясь встречи с бандитами. Теперь будет стыдно и перед дедом Ваней, которого он с таким трудом уговорил дать лодку. Что он подумает?
— Ты меня понял? — перебил его размышления Мартынов. — А губы прижми, не то их комары съедят.
— Ага, — промычал Игнат и, отдав лошадь Перфильеву, последовал за Мартыновым к своей избе.
Обманывать, конечно, плохо, но ведь он, Игнат, не во вред кому-то поступил так, а, наоборот, хотел помочь людям. И вот, выходит, за добро он наказан и разлучен со своим другом Серым на целых пять дней! Разве это справедливо?
— Ты что это, партизан, отстал? — не оглядываясь, спросил Мартынов. — Запрет был наложен на коня, а говорить со мной запрета не было. Так что не маршируй в одну шеренгу, а иди рядом по флангу.
— А я не могу тебя догнать, — попытался оправдаться Игнат. — У тебя ноги длинные, а у меня короткие.
— Ты на ноги не кивай. Ноги тут ни при чем. Характер у тебя поганый, — сказал Мартынов, поджидая Игната.
— А у тебя, думаешь, лучше? — пробурчал Игнат, вышагивая теперь рядом с Мартыном. — Сразу на пять дней наказал. Мог бы для начала на один.
— Дисциплина — дело железное. Хоть плачь, а наказать обязан. Ты полагаешь, Мартынову будет легче, если и тебя, как Егора, уделают? Поэтому извини, ежели что не так.
— Конечно — прощу, — уступил Игнат и вдруг спросил: — А как ты узнал, что мы не к озеру ездили?