Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 12

– Так, вот… – продолжил мужчина. – Жертвоприношения играли важную роль во всех религиях. И в христианстве известны жертвоприношения: человеческие и животное. Однако со временем они изменили свою начальную природу – вместо живых существ стали приносить подношения из дерева, тканей и тому подобное. Известна так называемая строительная жертва, при которой при постройке дома в яму закапывался нарочито убитый человек, что в последствие сменилось на обычное зерно или монету. Неплохая такая замена, да? Все шоу насмарку, – усмехнувшись в притихшей аудитории, преподаватель поспешно продолжил:

– А кто мне расскажет про римлян? Про их хитрость?

Повисла напряженная тишина.

– Никто? Хм… Знаете, если вы не слушаете лекции не по программе, тогда я просто избавлю себя от необходимости доставлять вам удовольствие ни к чему не готовиться.

Тут же послышался ленивый звук шуршания страниц.

– Ну… – неуверенно начал один из студентов. – Иногда римляне подменяли головы скота для жертвы на головки чеснока.

– Верно, а в Китае? – преподаватель оперся о стол, расслабленно почесал шею.

– Они вырезали из бумаги животных и другое… – смутился юноша. – То есть драгоценности, и сжигали вместо настоящих.

– Простите… – подняла руку студентка. – Мы говорим о замене жертвоприношения, а как вы думаете, может ли современный человек вернуться к тому, чтобы снова приносить в жертву человека?

– Хм… – задумался преподаватель. – Мы говорим об упрощении этого института с развитием общества: чем больше продвинулось развитие, тем меньше места обряду в мире. Сектанты, к примеру, долгое время приносили в жертву человека, однако и они претерпели изменения в пользу цивилизации…

– Но я спрашиваю…

– Я читал про один культ… – грубо перебил студент, поймав неодобрительный взгляд одногруппницы. – Который на протяжении своего существования подвергался многочисленным изменениям даже в корне. Правильно ли я понял вас, что вы считаете упрощение ритуалов их деградацией, которая впоследствии приведет к исчезновению?

– Да, конечно, останутся какие-то совсем далекие от первоначального обряда действия, но и они исчезнут. В Древней Руси строили множество церквей и храмов, сейчас от них осталась треть в лучшем случае. Кто из вас так часто ходит в церковь, что может мне сейчас по памяти рассказать ее убранство? Мы ставим свечи за здравие и упокой, а кто-нибудь знает, почему именно свечи? Зачем нам нужны свечи, какую роль они играют в обряде? В чем смысл крестить детей? Только лишь из-за того, что бабушка настаивает? Лет через двадцать – да, ставлю на двадцать – начнется активное упразднение и снос церквей. Современному миру не нужна устарелая религия, конечно, нам всем нужно во что-то верить, и нас учат верить в идею. Если уж и будут строить храмы – они все будут только ради идеи.

В голову юноше прилетел комок бумаги.

– Культ Ваала вам известен? – не дожидаясь ответа, студент продолжил. – Первоначально он был богом плодородия, но впоследствии своего распространения приобрел различные значения. Так вот, этот культ – представитель человеческого жертвоприношения, который не чурался сжигания живьем младенцев. У разных народов Ваал был и богом солнца, и грома, и подземного мира – очень много разных значений…

– Я несколько знаком с этой темой, – преподаватель одарил грозным взглядом шепчущуюся группку в углу. – Долгое время Ваалу поклонялись многие народы. С этим культом непрерывно вели войну, истребляя его почитателей, что в итоге свело его на нет. Постоянные преследования спровоцировали необходимость упрощения ритуалов – вместо кровавых гекатомб начали проводить мелкие жертвоприношения и так – все мельче и мельче. Данный культ в современном мире не существует. Что касается вашего вопроса… – мужчина перевел взгляд на девушку. – Думаю, что такое возникнуть не может. Если не считать сектантов, о которых я сейчас не хочу говорить, возрождение подобных действий не может произойти без вмешательства сторонних сил.

– Что за сторонние силы?

– Эй ты, горбатый, – позвал один из парней.

Юноша нехотя обернулся.

– Может, тебе за сектантами гоняться? Увидев такую рожу, они вмиг разбегутся.

– Или на горбе покатаешь.

– Если в мозг не вбить, что это единственный выход, – постучав себя по лбу, пояснил мужчина.





– А почему этот культ был так распространен?

– Вкратце, на маленькие поселения нападали воины, захватывали и убивали половину населения. Вот в этом и есть суть распространения. Люди тогда были другими. Что для нас сейчас недопустимо, то для них в порядке вещей. В этом есть неоспоримый плюс развития – мы с вами не занимаемся каннибализмом или ритуальными умерщвлениями людей. Я еще раз повторяю, все это – пережитки прошлого…

* * *

От воспоминаний мужчину отвлек непонятный скрежет и он, сонно зевнув, поднялся на ноги. Тщедушие его голоса раздразнило подвальную сырость:

– Когда все это было? – звукам предшествовал хлопок в глубине горла. – Я почти забыл. Ты тоже? Нет, конечно. Странное воспоминание.

Это был неприятный внешне человек.

Ему слегка перевалило за тридцать, о чем свидетельствовали пролегшие у глаз морщинки. Высокий, но нескладный как подросток, с сальными темными волосами до плеч. Голос, мелодичностью напоминавший поток реки, стремительно бегущий между высокими недоступными скалами, слишком часто для того, чтобы быть приятным, срывался на повизгивающий шепот. Глаза, нос и губы близко посажены, отчего лицо, кажется уменьшили и наспех прилепили. Единственное неопровержимое достоинство внешности – цвета чистейшего серебра глаза. И насколько было чистым это серебро, настолько и неясным взгляд его выражающий.

Он ходил по кругу, возвращаясь к одним и тем же мыслям, каждый раз доходя до отправной точки. Постоянно. Темнота подвала не допускала до своих тайн свет, пожирая на самых подступах.

– Нужно идти, – обратился мужчина то ли к самому себе, то ли еще к кому-то. – Отец скоро вернется.

Получив ответ, он, прекрасно ориентируясь в темноте, обогнул скелеты труб и подошел к ржавой подвальной двери, ведущей на выход.

Темнота была частым спутником, но в отличие от этой, к темноте в сознании человек не прислушивался.

Долго еще в пустом подвале можно было расслышать его шаги, пока он поднимался по старой железной лестнице наверх, а потом шел по коридору. Эти звуки смешивались со звуками внизу, с другими шагами, и в сыром мрачном подвале тишина не наступала никогда.

* * *

Первого сентября Матвей проснулся в семь утра.

На улице с улыбками на лицах возвращались в свою тюрьму школьники.

Они не могли ответить, в какой точно момент школа убила их желание учится, в какой обесценила въевшееся в мозг правило об уважение к старшим, и в какой – научила так искусно притворяться занятым обучением и внимательно слушающим, тогда как мысли либо летали где-то совсем далеко, либо даже не появлялись в голове.

Они отвечали глуповатыми улыбками на все возмущенные признания учителей в том, что нынешнее поколение совершенно ничем не интересуется, ничем не занимается и ничего не ценит. Искренне врали им же о забытой сделанной-несделанной домашней работе, тосковали о чем-то неоформленном, в одиночестве сидя за партой, и с этим же одиночеством уходили домой.

Они мечтали – пока еще могли мечтать – и ждали это желанное лето, как время, напоминающее им о том, что под одинаковой школьной формой, за обруганными родителями двойками у них есть что-то живое и требующее отдачи.

В четырнадцать и пятнадцать ты никак не можешь понять, почему тебя, вопрошающего и сотканного из хаоса – неважно, из какого хаоса – заставляют входить в давно принятую систему, ломая при этом не ее, а тебя. И ты мечтаешь, побыстрее закончив школу, взять хотя бы годик перерыва и пожить так, как должно на самом деле жить.

Но где-то в шестнадцать или в семнадцать, под воздействием созданных тобою условий, у тебя впервые появляются в голове взрослые мысли без ценности, ибо приходится привыкать к тому, что взрослое обычно не имеет цены, но требует. Так вот, эти мысли можно было бы еще закинуть привычно подальше в шкаф, если бы родители так усердно не заставляли в нем рыться.