Изгои (часть 3)

Естественно, главным вопросом был: «Где взяли?». Но Буля и Арбалет упорно помалкивали.

– Ну ничего. Всё равно заговорите!

Опера трудились в поте рож своих, трое суток не уходили домой, ночевали прямо в кабинете, жрали водку для бодрости и беспрерывно допрашивали наших подозреваемых. А те упорно молчали. Волноваться как будто не о чем: аккуратно проделанная работа, дверь предусмотрительно прикрыта, никто их не видел, потерпевшие ещё не приехали… надо терпеть.

Опера, злые как бешеные собаки, вымещали всю свою злость на задержанных: били жестоко и изощрённо. Под вечер у обоих началась ещё и ломка. Опера напрасно надеялись, что при ломке задержанные не выдержат и всё выложат им на блюде с золотой каёмочкой… Но Арбалет и Буля продолжали упорно молчать. Постоянные побои и ломка как бы компенсировали и смягчали действие друг друга. Старший опер Рамазан предлагал им и наркотики и прочие «удовольствия», лишь бы побыстрей закончить это дело и отправиться домой от этих жёстких отдельских стульев в тёплую и мягкую семейную кроватку.

И допрос с пристрастием продолжался: одного пинают, другой ждёт своей очереди. И так сутки, вторые… Силы на пределе, нервы на грани, голова почти не работает… (Зря наши любители париться ходят в баню. Зайдите лучше в какой-нибудь отдел милиции….).

Арбалет по опыту знал: побьют трое суток, ничего не докажут и выпустят. Главное – дотерпеть до истечения срока задержания. И всё: воля. Арбалет закаивался: «Если выпустят, навсегда завяжу с этими квартирными кражами. Лишь бы вытерпеть».

Они действительно всё перетерпели, и уже знали, что ничего не доказано, и скоро их выпустят… Но тут, по воле коварного случая, вернулись домой наши гостеприимные и хлебосольные коммерсанты: дверь сломана, денег и вещей нет. Они, как и подобает добропорядочным и законопослушным гражданам, сразу побежали в милицию писать заявление о краже. Вот тут операм сразу стало ясно, откуда взялись улики, уже третьи сутки ждавшие своего часа у них в отделе.

– Теперь мы вам всё докажем. – радовался Рамазан со своими операми.

Делюга (дело то есть) налицо. Только подписать бумаги и грузануть. «Всё. Амба (то есть конец)». – понял Арбалет, – «теперь не уйти». Вот и закончилась краткая эпопея его плодотворной деятельности на свободе. Сама жизнь вырвала его из когтистых лап наркозависимости, которая отчаянно сопротивлялась, отстаивая свои права на его жизнь. Арбалет понял, что наступил решающий, критический момент. Надо было хоть как, ценой свободы, избавляться от наркорабства. Он принял решение, и где-то на уровне подсознания был рад такому исходу дела. Арбалет позвал Рамазана.

– Слышь, давай договоримся. Я гружусь. Всё подписываю без проблем. По делу иду один, чтобы не было группы. Буля – свидетель, так как я его встретил случайно. – Арбалет давал понять Рамазану, что это не обсуждается. – Тебе какая разница? Я же сяду.

Измочаленный трёхсуточным недосыпом Рамазан был согласен на всё, лишь бы быстрее кончить это каверзное дело и прекратить этот дурдом с этими крепкими отморозками. Раскрыть дело по горячим следам – это премия. В общем, договорились: Буля – свидетель. А Арбалет загрузился за квартирную кражу и поехал на тюрьму.

Но поскольку в этом регионе было много нераскрытых эпизодов, опера впоследствии надеялись раскрутить Арбалета. Щедро предлагали ему всё, в том числе и наркоту, лишь бы он брал на себя эпизоды квартирных краж и помог им, так сказать, улучшить производственные показатели и увеличить процент раскрываемости.

(«Правоохранители» всё же должны работать не на статистику и отчётность, а на интересы людей.

Вот в Челябинске присудили первое место и наградили премией коллектив судей Советского района за то, что они рассмотрели больше всех уголовных дел и вынесли больше всех обвинительных приговоров! – А вот если бы их за такие высокие «производственные» показатели вывели во двор, поставили к стенке и расстреляли, то от этого и Государству и народу пользы было бы гораздо больше.

Не надо статистику раздувать, она ведь и лопнуть может. В стране живёт далеко не слепоглухонемой народ.

Когда многодетному вдовцу за три выловленных рыбки без лишних разговоров припаивают полгода реального срока, когда пенсионера садят в кутузку за разрубку пары сухостоев, и, в то же время, привилегированная сволочь ворует народное достояние миллиардами, спокойно разгуливает, посмеиваясь, на свободе и выезжает за границу вместе с капиталами, когда прокуратура задерживает господ Березовского и Гусинского, потом почему-то отпускает их на свободу, провожает их с поцелуями на самолёт, а после вылета этого самолёта сразу объявляет вышеупомянутых господ в международный розыск… Ну что должны думать о руководстве страны простые граждане? Разве может такое продолжаться бесконечно? Подумайте сами.

Наш удел – поножовщина,

Мы – бандитских кровей.

Метит всех пугачёвщина

Из-под хмурых бровей!

Народ наш действительно произошёл от русов-арийцев, которые ходили по всему миру и собирали дань с других народов. Долго и безнаказанно травить такой народ очень опасно.

Вот некий поварёнок Кох посмеялся над великим, избранным народом, и теперь в страхе ждёт, когда его же варево опрокинется ему на голову…

Это наши предки мстили до десятого колена).

Но все усилия оперов оказались тщетными. В тот момент Арбалет так уже ненавидел наркотики и свою слабость к ним, его так тошнило от своей прежней жизни, что достать его было уже невозможно. А тут наивные опера предлагают: «Давай грузись, не будешь болеть. Вот тебе героин, вот ханка. Что надо? Только грузись». Арбалет заметил, что разного наркотического добра в отделе было с избытком – работают соколики. Борются с наркотрафиком, ну, и себе оставляют для улучшения производственных показателей. Арбалет отвечал неизменно:

– Спасибо. Но я хочу перекумарить. Меня тошнит от вас и, тем более, от ваших наркотиков.

Ни уговоры, ни побои на него не действовали. Он, как говорится, закусил удила: «Да пропади всё пропадом. Что я теряю? Наркоту? Свой гибельный образ жизни? Ничего не жалко, лишь бы освободиться от этого наркотического дерьма, от всего этого заражённого окружения. Вот так жажда внутренней свободы и загнала тебя в застенки».

Вечером довольные опера расходились по домам. Выпущенный на свободу Буля лихорадочно метался по городу в поисках очередной дозы. Наружка закончила дежурство и снялась со своего поста. Мачо опять гостеприимно открыл двери для своих прокажённых клиентов. Всё по-старому. И только Арбалет пропал в сумеречных застенках, оставшись наедине со своей болью и своими мыслями….

Повели на Голгофу меня

Комиссары сурового Рима,

А вокруг деловая родня

По-крысиному шмыгает мимо.

Суетливым глупцам невдомёк,

Для кого расшиваются саваны.

Что их жизнь? – В чью-то душу плевок

За серебряник, вовремя схаванный.

Лучше всего человеку думается… в одиночной камере. Ничто не отвлекает, никто не мешает. Только мучительные мысли и чувства безжалостно накатывают со всех сторон. Кажется, что всему пришёл конец. Все планы и мечты рухнули в один миг. К чему стремился? Куда шёл? Зачем и почему? Не с кем поделиться своей болью. Ни мамы, ни папы, ни друзей – нет. Можно побеседовать только со своей совестью, со своим главным и неподкупным судьёй. Человек воет от боли как загнанный зверь в ледяном полумраке узилища. Но никто не слышит его стенаний и запоздалой мольбы. На свободе можно заглушить этот внутренний вой алкоголем, наркотиками, деловой суетой, ложной занятостью… А здесь невольно приходится внимать воплям своей отчаявшейся души. Тяжелы духовные муки.

Почему не слушал родителей? Ведь они единственные, кто всегда и искренне желают своему сыну добра. Арбалету жуть как хотелось получить, именно сейчас, у них прощенье за всё. Он знал, они простили бы его. Но не докричаться до них сквозь толстые казематные стены. Упасть бы в ноги к этим живым Богам и покаянно целовать их. А Боги погладят по его голове и тихо скажут: «Вставай, сынок. Живи и не греши больше. Какой бы ты ни был, мы от тебя никогда не отвернёмся. Мы всегда будем рядом».