Аллегро

– Ой, опаздываем! Ой, писец! – бормотал под нос Геннадий Мальцев, остальные молчали, добавить к вышесказанному было нечего.

Старший, достав из кармана полученные оркестром за работу деньги, отсчитал каждому его часть. Раздал.

– О, бабки-бабульки… Дай Бог не последние! – ёрничая, пропел большой Левон Трушкин, оглядывая на себе одежду, в поисках сухого места.

– Ещё бы так раз пять-десять получить… – подмигивая, заметил барабанщик, в кепке. – В день… Пусть даже не просыхая.

– Ага, просохнем, если опоздаем!

– Это да, выжмут! Это факт. Хотя прискорбный!

Изрядно поплутав, водитель нашёл таки выезд из скорбного лабиринта, и тут же уехал обратно… высадив, естественно, музыкантов. Их уже ждала другая машина: микроавтобус «Газель». Грохнув обеими дверями, старший снова скомандовал водителю: «Гони, Паша, дорогой! На развод опаздываем! Гони!»

– А бутыльброд, чуваки? – смело поинтересовался водитель.

– Ты довези сначала, – парировал трубач. – Опаздываем, Паша. Будет тебе бутыльброд. Гони.

– Так бы сразу и сказали, дорогие товарищи-лабухи. От винта…

– Ага, взлетай, только не разбейся, – обтирая влажное лицо, мокрыми же ладонями, беззлобно пробурчал тубист Лёва Трушкин.

– Не надо взлетать, люди, дембеля берегите, мне завтра домой… Документы в кармане… – изобразив на лице жалостливую мину, похвастал барабанщик-дембель. – Меня мама ждёт. Я домой хочу!

– Если опоздаем, ты не на дембель, голубь, полетишь, а на губу! – озвучил перспективы Александр Кобзев, кларнетист, и добавил в соответствующей минорной тональности. – Ну полный мажор! И мы тоже…

– Я на губу не хочу! – тут же высказался басист Лёва Трушкин, мама армянка, папа русский. – Но с ним же, – он кивнул на водителя, – опять мы куда-нибудь вляпаемся. Как прошлый раз.

Все помнили ту историю. Так же, торопясь, смело вырулив из пробки на встречную полосу – время поджимало, – нанесли некоторый – мягко говоря – морально-материальный урон и себе, и некоему чужому транспортному средству иностранного производства. Лакированному и дорогому! У-у-у, что тогда было!

– Не боись, Лёва, – отозвался водитель, – мы учёные. Нам не впервой стартовать… – в подтверждение тезиса легкомысленно даже пропел известную строчку из знакомой песни. – «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», – на этом прервал себя, чтобы акценты укоризненные расставить. – А кто старое помянет, Лёва… – заметил он с угрозой… Музыканты с интересом повернули головы к водителю, как это он себе представляет? По габаритам водитель как «запорожец» против Лёвы-«КАМАЗа», можно сказать шпендик. – Зуб даю! – в шутку всё перевёл водитель. – На этот раз парашюты точно не понадобятся, как и подушки безопасности. Слово офицера, во! – ёрничая, бодро продолжил Паша, и резко скрежетнув шестерёнками коробки передач, вновь сам-себе забубнил. – «Преодоле-еть пространство и просто-ор… Нам разум дал стальные руки-крылья… Ля-ля-ля-ля-я-ля… пламенный мотор…»

И машина быстренько-быстренько, где можно виляя и объезжая препятствия, покатилась-полетела. В темпе prestissimo, как у музыкантов говорят, в предельно быстром, значит. И это правильно. А по другому сейчас и нельзя, опаздывают люди, торопятся, и темп этому необходим соответствующий. Потому и престиссимо.

И вскоре… Минут, наверное, через пятьдесят – шестьдесят… Даже чуть…

Уже в другом конце города – чёрте где! – точнее и не скажешь – за бетонным забором, с рельефным российским гербом на каждой половине трёхцветных железных ворот – что для непосвящённого означает безусловное наличие войсковой части – на сером армейском плацу, в окружении радушных зелёных деревьев, лишних целых три минуты – три минуты!! – стоит полк в ожидании оркестра. Парится.

Не командира полка ждут, даже не командира роты или командира дивизии, на худой случай, а свой оркестр ждут, музыкантов. Неслыханное в армейской жизни явление. Такое возможно только в фантастических снах или в строго теоретических предположениях, с вероятностью один раз на сто тысяч лет… может и двести. И то это уже ЧП! Большое и огромное. Неизгладимое пятно на мундире всего полка, а в частности, конечно же, оркестра. И дело-то всего ничего, – «развод караула» отыграть, а невозможно. Музыканты не все собрались. Одной трети нету. Трети… Кошмар! Все собрались, а этих – разгильдяев! – нету! Ах, ты ж, ё-пэ-ре-сэ-тэ!.. Ну пусть одного нет, даже двоих, – куда ни шло, такое бывало, – оркестр не опозорится, запросто отыграет. А тут сразу пятерых нет! И каких!.. Подполковник Запорожец, дирижёр, аж с ума сходит… Ему кажется – он держится. А со стороны видно – сейчас лопнет. Вот-вот его прорвёт… Собравшиеся музыканты его сторонятся, как раскалённой печки или оголённых электрических проводов… Очень опасно потому что. Никому не хочется быть громоотводом. Спасибо, дураков нет… Вернее они есть, только сейчас где-то задерживаются, вот-вот будут. И дирижёр тоже хорош – отчебучил: принял неслыханное решение – не вывел оркестр на развод. Второй кошмар! Ещё одно нарушение Устава.

«А с кем выходить?» – в жуткой панике пробегающей от лица к сердцу, потом в пятки, снова к сердцу, выше и обратно по кругу, застревая то в пальцах рук, то в негнущихся ногах, высвечиваясь в глазах, раздумывал подполковник Запорожец, резко скрипя хромовыми сапогами, нервно расхаживая по оркестровому классу. Если и расставишь собравшихся музыкантов по своим местам на плацу, – размышлял он, – там же такие прорехи в «коробке» получатся, засмеют!.. До пенсии не отмоешься. По этому и принял решения ждать в оркестровке, пока все не соберутся… Вот тогда и… Семь бед – один ответ.

Остальные музыканты, сжавшись, кажется, до размеров сумки противогаза или пачки сигарет, кто – где сидят, молча. Как на иголках. На лицах сильный укор и скорбь по своим опоздавшим товарищам! С инструментами в руках, и в портупеях… Как дураки… И ни гу-гу! Все очень хорошо представляют, что сейчас будет!.. когда – эти прибегут… Не позавидуешь. Жалеют уже заранее… А в глазах нет-нет да и мелькнёт искра затаённого восторга, маленькой такой подлянки – ну, хохма же, чуваки, хохма! Приключение!

Дверь с петель не слетела потому, что учёная уже была. Тоже с тоской ждала. Вовремя успела подсуетиться… подвисла на шарнирах. Бабах! Четверо влетели боулинговым шаром!

– Товар…

– Мол-лчать! – опорожняясь, наконец, взорвался подполковник. Словно тебе баллон с пропаном в комнате бахнул. – Ит-ти вашу мать!!

Четвёрка опоздавших, наткнувшись на вопль «молчать», как грудью об шлагбаум, едва не рванула за дверь, обратно.

– Куд-да! Сто-я-ать! – вовремя угадал дирижёр. – Смир-рно! – предупреждающе рявкнул.

Нарушители армейской дисциплины, естественно, вытянулись… Но хорошо бы только этим всё ограничилось. Запоздало влетевший пятый, очень большой и крупный, чёрный и носатый, неожиданно запросто сбивает всю эту выстроившуюся перед ним, около дверей, шеренгу, как те кегли, как атомный взрыв сзади… На пол их. Вповалку. Они, естественно, раскатились. «Я не хотел, я случайно, а что они тут все двери загораживают!» – говорил удивлённо-расстроенный вид пятого. Хорошо ещё дирижер успел вовремя увернуться, отскочить… В его-то годы!

– Да вы что, тут?!.. – уже в голос заорал подполковник, глядя на ёрзающих под ногами по полу нарушителей. – Я вам что здесь?!.. – подполковник задохнулся от богатства нахлынувших чувств. – Попка какой тут, у вас, да? Оркестр позорить! Меня позорить!! Да я вас!.. Ёп…

Остальные музыканты, вытаращив глаза теперь уже не от жалости и сочувствия, а от восторга, едва сдерживались от разрывающего внутреннего хохота. Боясь одного – в диссонанс с настроением подполковника войти. Пытались удержать на своих лицах что-то подобие порицания и даже скорби, но… выглядели как идиоты.

– Да я вас!..

Продолжение обвинительного приговора весьма кстати прервал вновь заступающий помощник дежурного по полку, молоденький капитан из роты связи. Спешно входя, он с интересом и пониманием мгновенно просёк критические минуты в жизни музыкантов. От подполковника разве что дым не валил, гром и молнии только. Лихо кинув руку к фуражке, одновременно пристукнув пятками сапог, пряча ехидный восторженный огонёк в глазах, капитан спокойно произнёс: