Страница 24 из 105
Нас соединяет волшебное слово «веды». Оно словно незримое глазом калиброванное отверстие в песочных часах, позволяющее песку перетекать из одного замкнутого пространства в другое. Переверни несколько раз часы, и уже не поймешь, чье там течет время...
Веда — третья буква алфавита, без изменений вошла в кириллицу и означает дословно «дать знания», что открывается в глагольной форме ведать. Слогокорень ве — всегда знания, отсюда вера — знание (признание) Ра, Веста — столп знаний, вещать — излагать знания, невеста — не знающая (мужа), непорочная, великий — разумный, у кого знание на лике (отсюда пословица «велика Федора, да дура» — велика не ростом, а благородна лицом, но без ума). Любопытно слово «вежа» — хранилище огня, света знаний, поэтому белые вежи, высокие башни, и стояли по Руси, одна из которых дала название Беловежская пуща (к вежам мы еще вернемся). Говорящее слово верещать — изрекать знания — получило отрицательный оттенок в эпоху очередной смены идеологии, а весело, веселить, веселье — селить, утверждать знания!
Оказывается, они приносили радость, а нам говорят: печаль...
Впервые отзвук слова «веды» я услышал в детстве, и он, отзвук, был зловещим. А кто не слышал сказок про страшных ведьм и ведьмаков, наводящих ужас на неискушенное, однако же пытливое ребячье сознание? Кто с боязливым содроганием потом не обходил стороной избушку какой-нибудь одинокой и не очень-то приветливой старушенции, о которой говорили, будто она — колдунья? Может наслать порчу, проклятье, болезни — в общем, сотворить мерзкое и непотребное дело... Ведьма же и колдунья в сказках, впрочем, и в жизни тоже, считаются одним и тем же лицом, силами тьмы, чертовщины. Все ведьмы непременно колдуют, обращаясь к враждебным силам природы, напрямую общаются с самим дьяволом и действуют по его указке. Короче, ни единого проблеска чего-нибудь светлого и полезного — сплошной мрак, вред человеку и всему сущему на Земле. Абсолютное воплощение зла! И ладно, нас сказками пугали да странными бабками, и далее этого не шло; в «просвещенной» Европе ведьма стала чуть ли не самим дьяволом и главным объектом охоты инквизиции, возникло целое направление в юриспруденции! Даже особый кодекс приняли, называемый «Молот ведьм», по которому облаченные в мантии, серьезные, «образованные» судьи судили в основном женщин, причем чаще самых красивых, и тысячами отправляли на костер. Или в реку с камнем на шее...
Красота в Европе считалась от дьявола, у нас она — от Бога, и не зря красавицы по утрам умывались росой...
Поистине, охватывает ужас от подобных судилищ, и возникает риторический вопрос соразмерно ли зло, творимое несчастными (да и творимое ли?), с тем злом, которое официально проводилось католической церковью? Что это, происки и искушение сатаны или массовое умопомрачение?
Но в детстве мы ничего этого не знали, и детские страхи перед ведьмами впоследствии выпадали вместе с молочными зубами, а на смену им приходило жгучее любопытство. Впоследствии и вовсе разочарование, когда мы узнавали, что на свете нет ни леших, ни русалок, ни Деда Мороза, ни прочей «нечисти», а сказочные колдуны и ведьмы — всего лишь фольклор. Примерно в то же время, избавляясь от пугающего образа, мы наконец-то открывали внутреннюю суть слова «ведьма» и совершали невероятное открытие: оказывается, в его основе скрыто слово «ведать», то есть знать! А ведьма — имеющая, получившая знания. И тотчас на месте разрушенного страшного образа возникал совсем иной, притягивающий воображение: одинокая, замкнутая в себе, старуха-то была знающая! Причем знающая что-то такое, что не доступно всем прочим. Но она уже умерла, и возникало стойкое чувство обманутости: запугивая, нас лишили недоступных теперь, запрещенных знаний, лишили некого мира, существующего будто бы параллельно с нашим.
Так мы впервые сталкиваемся с подменой понятий, организованной через фольклор, в конечном счете, через язык, ибо верим в злых колдуний и волшебников, пока не умеем ни читать, ни писать. Вы заметили, все сказки о добром и вечном всегда насыщены узнаваемым древним духом, космогонием, величественностью образов: тут тебе и герои-богатыри, и благородные силы природы, всегда приходящие им на помощь при условии, что Иван-царевич ведет себя достойно и сообразно с ведической (в данном случае — природной) культурой. Если ты гармонично вписываешься в окружающую среду, то серый волк на спине прокатит, медведь дуб вырвет, на коем ларец с Кощеевой смертью, Баба Яга клубок даст, указующий путь, старик-волшебник — шапку- невидимку. Даже Змей-горыныч не страшный, хотя норовит непременно сразиться с героем, дабы испытать его отвагу и мужество. А то какой же герой, коль не померился силой и не показал молодецкую удаль? У Змея головы-то снова отрастут, ибо душа Земли неистребима, и следующему удальцу будет с кем потягаться.
И, напротив, в «страшных» сказках ощущается их придуманность, наблюдается контрастно резкое противопоставление добра и зла, природа там враждебна герою, звери кровожадны и мстительны, не говоря уж о Бабках Ежках, ведьмах и колдуньях. В общем, все черное и белое: теза и антитеза выдают даже не искусственность таких сказок, а скорее млад о сущность идеологии, в условиях которых они сочинялись. А дело в том, что привнесенные извне идеологии, точнее их апологеты, не умеют и не способны складывать сказки; они, апологеты, стремятся проповедовать и утверждать исключительно свои воззрения, поэтому спешат утвердиться и непременно используют простые и дешевые приемы — очерняют все, что существовало до них. Так, ведунья, то есть женщина, обладающая ведическими знаниями, обратилась в злую ведьму, а современное творчество сказочника Гайдара с его мальчишом-кибальчишом и буржуинами оцените сами. И это символично, что собственный внук, для коего и была написана сказка, развенчал не только ее, но и саму идейную жизнь деда. Сейчас демократические творцы слагают новые: про страшного монстра Сталина, про жутких людоедов из НКВД, коим противостоит хилый интеллигентный герой чеховского порядка, про лагеря, про войну, где ходят в атаку с лопатными черешками. В общем, в очередной раз нагоняют страху, но, кажется, более всего сами боятся своего творчества и созданных образов.
Вопреки марксистско-ленинской философии, все еще довлеющей над умами «сказочников», мир развивается от великого к малому, от сложного к простому. Теперь уже и вовсе к примитивному, даже воображения не потребуется: включил на компьютере «стрелялку» и стреляй...
То есть он не развивается вовсе; он разваливается под натиском цифровой упрощенности.
Ведовство — знание, ведать — знать — вот в чем суть глобальной обструкции этого слова. И не на него, и не на ведьм — на знания ни на минуту не прекращалась охота! Если в средние века все это происходило грубо, откровенно, через суды инквизиции, костры и проруби, то сейчас все перешло в более утонченные, иногда даже изысканные формы. Мы догадываемся, что нас пытаются оболванить, превратить в управляемых и послушных, иногда нутром чуем, как лишают воли, лишая знаний. Но словесно не в состоянии аргументированно доказать, кто стремится, где и как. А на самом деле все происходит известным уже образом — посредством слова, только уже от обратного, вывернув представление наизнанку. Как вы полагаете, отчего вдруг Россию захлестнул бум тотального «ведьмачества»? Тысячи колдуний, ясновидящих, шаманов белых и черных, предсказателей, лекарей — в общем, чума Кашпировская наводнила страну. Самая распоследняя газетенка и та с приворотно-отворотными объявлениями, а христианская (да и не только) церковь тем часом словно и не замечает столь ярой бесовщины. Даже записные телепоп-звезды, то есть медийные священники, помалкивают. Потому что тоже знают работы Ленина: чтобы развенчать идею противника, надо довести ее до абсурда Ведьм сейчас никто уже не боится, даже малые дети, и все потому, что видали в телевизоре кое-что пострашнее, да нескончаемый шабаш этот и не ведьминский — в лучшем случае, вороватый разгул мелких мошенников.