Страница 10 из 17
... - Да ты чем полон, шут нарядный?
А, понимаю: сам собой;
Ты полон дряни, милый мой! {14}
Самовлюбленность - одна из главных болезней, которой подвержены люди искусства. Она неизбежно ведет к обмелению души.
В искусстве, как на Монетном дворе, ничто не должно прилипать к рукам. Нельзя без ущерба своему искусству щеголять внешними данными, голосом, стихом, хоть заботиться о своем голосе и о качестве своего стиха надо постоянно.
Сальери гораздо больше думал о своем месте в искусстве, чем гениальный, щедрый, бескорыстно преданный искусству Моцарт.
Что ценим мы больше всего в Пушкине? Или, скажем, что больше всего ценил в своей поэзии он сам?
В зрелых его стихах, где взвешено каждое слово ("Я памятник себе воздвиг нерукотворный"), он говорит:
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу...
В этих строчках речь идет не об эстетической, а об этической и гражданской ценности того, что оставил поэт народу.
А разве не ценил Пушкин красоту, совершенство формы? И все же он, непревзойденный мастер стиха, не считает своей главной заслугой высокое мастерство само по себе. Нет, это мастерство подчинено высшей цели.
Не о том ли самом говорит и Маяковский, обращаясь к своим собратьям в стихотворении "Во весь голос"?
Сочтемся славою,
ведь мы свои же люди,
пускай нам
общим памятником будет
построенный
в боях
социализм.
В сущности, этим критерием - этическим - определяется величие писателя. Замечательным поэтом был Фет, но недостаток альтруизма, гражданственности, равнодушие к бедам и нуждам порабощенного народа - вот что не дает ему права стоять рядом с Пушкиным, как бы превосходны ни были его стихи о природе.
Очевидно, подлинной красоты не может быть там, где нет человечности и благородства.
Многие стихи Некрасова по сравнению со стихами Фета кажутся прозаичными и даже газетными. Но, внимательно перечитывая Некрасова, находишь образцы высокой поэзии и гораздо больше узнаешь об его эпохе, чем по стихам таких талантливых его современников, как Фет и Полонский.
И потому стихи его богаче живыми интонациями, шире, разнообразнее, народнее его словарь.
Любопытно, что стихи Некрасова могли в свое время соревноваться в силе своего воздействия на читателей с прозой Тургенева, Достоевского, Гончарова, Льва Толстого.
А ведь позднее даже самые знаменитые поэты не могли соперничать в успехе с Толстым, Чеховым, Горьким.
Говоря здесь о человечности и гражданственности, я имею в виду не тенденции, плавающие на поверхности литературных произведений, как жир в плохо сваренном супе, не холодные декларации, а поэзию, которая выражает глубоко личные чувства автора, живущего одной жизнью с народом. В такой поэзии личное и общественное неразделимы.
----
В одном из сонетов Шекспир говорит:
Красильщик скрыть не может ремесло.
Так на меня проклятое занятье
Печатью несмываемой легло.
О, помоги мне смыть мое проклятье {15}.
Очевидно, речь здесь идет о ремесле актера. На это указывает строчка, в которой говорится, что автор сонета осужден "зависеть от публичных подаяний".
Литературный цех, как и актерский, тоже накладывает свою печать на человека, если этот цех оказывается для него замкнутым кругом, заслоняющим широкий мир.
Мы знаем, что начинающему не слишком легко пробиться в литературу, в семью профессиональных писателей. И часто бывает так, что добившийся признания новичок становится завсегдатаем редакций и литературных клубов и встречается почти исключительно со своими собратьями по перу. У него сразу же появляются друзья и враги. Друзья - это те, кто признает его талант, враги - те, кто отрицает. Успех, место, которое он занимает в литературе, вот что составляет главный его интерес в жизни. С более широкой средой он встречается главным образом на своих литературных выступлениях, как с публикой, или тогда, когда ездит в командировку.
Разумеется, я говорю здесь не обо всех наших молодых литераторах, но думаю, что те, кого я имел здесь в виду, не являются исключением.
Писатель должен быть профессионалом, а не любителем, но прежде всего он должен быть человеком и не терять непосредственного - а не только писательского - интереса к жизни и к людям.
Только при наличии такого интереса он не будет нуждаться в необходимом для литературной работы.
Он должен верить в свои силы - без этого невозможно писать, - но нельзя придавать чрезмерное значение временному успеху и похвалам окружающих людей...
У нас часто говорят о том, что старые писатели должны помогать молодым, делиться с ними своим зрелым опытом. Что ж, такое требование вполне справедливо и законно.
Но если говорить конкретно, то чему, собственно, может обучать молодых поэтов их старший собрат, накопивший за свою долгую жизнь немалый опыт?
Технике стихосложения? Искусству рифмовать или пользоваться разнообразными стихотворными размерами?
Но ведь мы знаем, что на рифмы и стихотворные размеры, как на вкус и цвет, товарищей нет.
Возьмем поэтов одной и той же поры. Скажем, Маяковского, Есенина и Пастернака. Как различны их рифмы и размеры. Пастернак и Есенин не пользовались свободными размерами и не располагали стихи "лесенкой", как Маяковский или Асеев, и тем не менее стихи их звучали вполне современно.
А ведь у иных поэтов те же формы и размеры, что у Пастернака и у Твардовского, кажутся старообразными, старомодными.
Значит, дело в содержании, в словаре и в интонациях, которые заключены в этих размерах.
Мы понимаем, для чего Маяковскому нужна была его "лесенка", без которой многие не могли бы прочесть его еще необычный для того времени стих, но часто недоумеваешь, зачем и чего ради пользуются той же лесенкой многие стихотворцы, которым она вовсе не нужна.
Оценивать богатство или бедность рифм или тех или иных стихотворных размеров нельзя без учета индивидуального характера того или иного автора. Это ведь не объективный товар, подлежащий рыночной оценке.
Правда, существуют бедные и богатые рифмы, простые и сложные размеры и ритмы.
Но, пожалуй, только новичку надо объяснять, что черпать рифмы из "мелочишки склонений и спряжений" {16} есть путь наименьшего сопротивления и что стихотворных размеров и форм на свете гораздо больше, чем те, на которые он случайно набрел.
Но и тут надо сделать оговорку. Желание блеснуть новой и сложной рифмой часто ведет к механическому стихоплетству - вроде известных стихов Д. Минаева {17} "Даже к финским скалам бурым обращаюсь с каламбуром" или "Муж, побелев, как штукатурка, воскликнул: - Это штука турка!"
Другое дело счастливо найденная и естественно составленная рифма Маяковского:
Лет до ста расти
Вам без старости,
Год от году расти
Вашей бодрости {18}.
Интересно отметить, что новые, щегольские, в первый раз найденные рифмы встречаются у Пушкина, главным образом, в сатирических стихах, - например:
Благочестивая жена
Душою богу предана,
А грешной плотию
Архимандриту Фотию {19}.
А в таких строгих стихах, как "Пророк", он спокойно рифмует слова: "мечом" и "огнем", "лежал" и "воззвал",;
Ибо всему свое место и свое время.
Точно так же и Маяковский вводит в самые патетические строфы своего стихотворения "Во весь голос", написанного свободным размером, строгие классические ямбы.
Вообще можно сказать молодому поэту: не сотвори себе кумира из рифмы, из стихотворных размеров, из так называемой инструментовки стиха. Все это живет в стихе вместе, и гипертрофия каждого из этих слагаемых ведет к механизации стиха.
Хороши стихи, богатые аллитерациями. Но ведь можно назвать превосходные стихи, в которых никаких аллитераций нет. Особая прелесть этих стихов заключается именно в разнообразии звуков. Найдите, например, аллитерации в одном из самых замечательных стихотворений Пушкина "Я вас любил. Любовь еще, быть может...".