Страница 23 из 35
Трудящиеся в самом ходе исторического процесса убеждаются в ложности, антигуманности религии, предвзято истолковывающей цель и смысл жизни. Они сознают, что им нужно другое, реальное средство сплочения и объединения. Религиозное мировоззрение уступает место материалистическому, марксистско-ленинскому мировоззрению, в результате чего торжествуют новые, социалистические общественные отношения.
«Забудем все старое, чтобы помнить новое»
В дореволюционной России православие тормозило прогрессивное развитие страны, но удержать широкие трудящиеся массы в безропотном повиновении было не в силах.
Церковь духовно, а самодержавие физически искореняли социалистические идеи из «рабов божиих» в страхе перед неотвратимым грядущим. Однако ни самодержавию, ни православию не удалось сломить волю народа к лучшей жизни. В октябре 1917 года он взял власть в свои руки.
«История всей революции, — говорил П. А. Красиков, — показывает, что в истории контрреволюции церковь и церковная организация сыграли огромную роль. Всюду и везде во всех восстаниях, во всех натисках, во всех интервенциях, всюду и везде духовенство, за немногими счастливыми исключениями, всегда стояло на стороне оккупантов, на стороне интервентов, на стороне Антанты, на стороне Скоропадских, колчаковцев, деникинцев, врангелевцев, Мамонтова, Юденича…»[83]
В труднейшие годы, когда против нового строя выступила русская и мировая буржуазия, когда молодая Советская Республика была зажата в кольцо, церковь оказывала активное содействие не трудящимся, а многочисленным контрреволюционным силам.
В январе 1918 года патриарх Тихон, опираясь на всевозможные каноны и угрожая анафемой, страшными карами, призывал православных христиан «идти на подвиг страдания в защиту святыни», то есть царской России. Ссылаясь на Библию, он убеждал верующих: «Буди верен до смерти и дам ты венец живота».
В марте 1918 года, когда Советское правительство было вынуждено заключить Брестский мир, чтобы выйти из первой мировой войны и обеспечить мирную передышку для упрочения завоеваний Октября, патриарх Тихон в очередном воззвании высказался так: «Церковь не может благословить заключенный ныне от имени России позорный мир. Этот мир, подписанный, принужденный от имени русского народа, не приведет к благодатному сожительству». В воззвании приводятся различные подходящие тексты из «священного писания». Однако ни проклятия, анафемы, ни Библия не помогли церкви, ее голос уже не имел прежнего значения. История показала, что Брестский мир, заключенный по предложению В.И. Ленина, был единственно правильным и спасительным шагом, который позволил рабоче-крестьянской власти преодолеть тяжелое положение.
Православное духовенство всегда и везде превозносит христианскую нравственность, христианскую мораль, «любовь к ближним», но вот во времена разрухи и голода церковь сбросила маску и обнаружилось лицо классового врага. Ее высшее руководство открыто выступило против спасения миллионов людей, против изъятия церковных ценностей, с помощью которых можно было купить за границей хлеб и накормить голодающих. С церковных амвонов раздавались призывы к саботажу правительственных мероприятий, подкрепленные опять-таки ссылками на каноны, «священное писание» и «предания святых отцов». Религиозных фанатиков толкали на борьбу против изъятия церковных ценностей, избиение большевиков, комсомольцев, членов соответствующих комиссий.
Современные богословы любят цитировать епископа Феофана Затворника: «Обещался не обижать никого— и не обижай. Обещался быть внимательным к нуждам других— и будь таков. Обещался не питать зла, не завидовать, не серчать, не гордиться, не осуждать — и не делай ничего такого». Безусловно, патриарх Тихон и рядовое духовенство знали эти слова Затворника, но действовали вопреки им, приводя в свое оправдание другие тексты из Библии, чтобы помешать рабочим и крестьянам, в том числе и верующим, ликвидировать голод, холод, эпидемии. Бедствия, обрушившиеся на народ, церковь рассматривала как своих союзников в попытке задушить власть большевиков.
«…Контрреволюционная интеллигенция, профессура, адвокатура, инженеры, врачи, бывшие члены Государственной думы, бывшие царские генералы и сановники, уцелевшие от эпохи прямых выступлений против Советской власти, — ринулись в церковные приходские, епархиальные организации, понадевали на себя рясы и клобуки. Наиболее выдающиеся из них по своим контрреволюционным данным быстро, в несколько месяцев и даже недель, проходили с благословения Тихона все формальности канонического посвящения в архимандриты, епископы и т. д., заняли престолы епископские по всем губерниям, умножили число епископов, сфабриковав большое количество новых епархий и викарных престолов по уездным даже городам; профессора, адвокаты, инженеры и врачи составили особые совещательные органы при этих епископиях и, таким образом, под прикрытием рясы и кадила использовали терпимость Советской власти по отношению к религиозным предрассудкам… покрыв страну сетью полуконспиративных, полулегальных, религиозных якобы, организаций»[84].
Церковники в годы начавшейся культурной революции, развития промышленности, коллективизации сельского хозяйства провоцировали убийства большевиков, комсомольцев, беспартийных активистов, с тем чтобы затормозить поступательное движение нового общества.
В то же время отдельные богословы стали понимать неодолимость социализма, пересматривать свое отношение к Советской власти. Скажем, по инициативе епископа Сергия в 1922 году возникла «Живая церковь» — организация обновленцев, прекратившая свое существование после 1945 года. Ее члены выступали за модернизацию христианского вероучения и культа, требовали лишить сана патриарха Тихона за антисоветскую деятельность, ликвидировать монашество.
Сторонники обновленчества осознавали, что продолжение вражды с Советской властью, поддерживаемой широкими массами трудящихся, в том числе и верующими, угрожает православной церкви потерей ее влияния и авторитета. Один из теоретиков обновленчества пояснял, что их цель «снова скрепить разорванные связи церкви с общественностью, перекинуть мост над пропастью между христианством и социализмом, вырытой нашей историей».
Обновленчество в русском православии в то время не было однородным и по своему составу, и по своим программным требованиям, распадалось на ряд групп.
«Живая церковь», объединившая вначале все течения в обновленчестве, заявила о признании Октябрьской революции, отмежевалась от пагубного курса патриарха Тихона и контрреволюционных элементов.
В «Программе церковных обновлений» подчеркивалось, что «обновленцы считают совершенно неестественным прежний союз церкви и государства, вынуждавший церковь прислуживаться к государству». Их представители декларировали сочувствие борьбе трудящихся против капитализма, пытаясь свалить всю вину за творимое веками насилие над миллионами верующих России только на самодержавный строй.
К обновленчеству примкнули те служители культа и другие защитники религии, которые считали (одни искренне, другие по конъюнктурным соображениям), что в новых условиях необходимо принять происходившие изменения в молодой Советской Республике, чтобы соответствующим образом приспособить к ним церковную жизнь.
«Для более умной, толковой, сообразительной и современной части духовенства, — писал И.И. Скворцов-Степанов, — становится ясным, что раз рабоче-крестьянская власть — прочное всероссийское правительство, раз все попытки его свержения обречены на провал, то приходится поторопиться с политическими выводами. Церковь не может оставаться ни открыто белой — белогвардейской, ни открыто черной — черносотенной. Единственный защитный цвет, который способен затушевать в современной России истинное существо всякой церкви и всякой религии, — это розоватый цвет. Значит, надо поворачивать от самодержавия к Советской власти, от буржуазии и помещиков к рабочему классу и крестьянам, от эксплуататоров к эксплуатируемым»[85].
83
Красиков П.А. На церковном фронте. М., 1923, с. 287.
84
Красиков П.А. На церковном фронте, с. 306.
85
Степанов И. О «Живой церкви». М., 1922, с, 20.