Счастливый брак

Энрике резко оборвал поцелуй. Он был ошарашен. На лице Натали Ко тоже читалось недоумение, словно это сделала не она, а кто-то другой. Она тут же ушла. В один миг от ее строгого, официального вида не осталось и следа. В точности как у растаявшей от сочувствия Герти, которая сменила требовательность на уступчивость. Энрике пришло в голову, что, по иронии судьбы, сейчас он, очевидно, нравится женщинам больше, чем нравился раньше или будет нравиться когда-либо потом. Он же, наоборот, никогда не был так равнодушен к сексу и любым искушениям. Энрике знал, что его преданность и готовность пожертвовать всем ради Маргарет так же важны и необходимы для него, как и для нее; а этим взрослым женщинам, наверное, кажется, что в его отношении к жене воплотились их девичьи представления о любви. К тому же этой женщине, даже не понаслышке знакомой со смертью хосписовскому врачу, безусловно, гораздо приятнее видеть его преданность, чем страдания Маргарет.

— Понедельник совсем скоро, — почти торжествующе протрубила Герти ему в ухо. — Мы будем у вас в 3.30. Мы можем посидеть до 4.30, но потом должны будем уйти.

Энрике криво улыбнулся, но рядом не было никого, кто мог бы это оценить.

— У Маргарет будет не больше пятнадцати минут. В пять часов придет одна очень близкая подруга, они дружат еще со времен летнего школьного лагеря. Думаю, прощание предстоит не из легких. Я боюсь измучить Маргарет. Между встречами должны быть перерывы. Ты же знаешь, все это весьма утомительно.

— Понятно, — поспешила согласиться смущенная и вконец расстроенная Герти. — Конечно. Разумеется. Мы придем в 3.30 и уйдем через пятнадцать минут. Что-нибудь принести? Вам что-нибудь нужно?

Энрике почувствовал какое-то жжение в глазах, может, оттого что ему очень хотелось спросить: «А не могла бы ты случаем принести чудодейственное средство?» А может быть, из его организма тоже выделялись токсины.

— Нет, спасибо, ничего не нужно. Увидимся в понедельник в 3.30.

За два последних дня он провел около двадцати подобных бесед и обменялся примерно тридцатью электронными письмами. По большей части все прошло спокойно: лишь несколько раз его что-нибудь сильно раздражало, и он принимался жалеть себя. С людьми, близкими Маргарет и любящими ее, Энрике было легко. А вот с собственными братом и матерью — гораздо сложнее. Его братец Лео, физически и эмоционально самоустранившийся в те дни, когда Маргарет особенно страдала, вдруг так проникся драматичностью момента, что возжелал проводить с ними как можно больше времени. А постаревшая мать Энрике, настоявшая на встрече, демонстрировала всем свое скорбное лицо, требовала сочувствия, внимания и рассказывала о своем несчастье.

— Я этого не вынесу, — регулярно сообщала она Энрике.

Но оба они — мать и брат — были лишь старыми змеями, которые давным-давно растратили свой яд. Энрике слишком устал и измучился, чтобы ругаться с самовлюбленными родственниками из-за их болезненно претенциозного поведения. На недостаток эмоциональной поддержки со стороны родителей Маргарет он тоже уже не сетовал. Энрике убедился, что положиться ему не на кого, еще когда Дороти и Леонард пришли навестить дочь на следующий день после объявления диагноза. Перепуганные до смерти, они топтались в десяти футах от Маргарет, не решаясь подойти, чтобы просто обнять и поцеловать ее. Энрике смирился с тем, что в это страшное и печальное время именно он служил источником жизненной энергии, что в самые трудные минуты только рядом с ним родные обретали силу и спокойствие. Он принял все это, как и то, что ему приходилось брать деньги у родителей Маргарет и что целеустремленность и оптимизм передались ему от отца, матери, брата и сестры.

Ему было пятьдесят лет, и никто из тех, кого он знал, не мог соперничать в героизме ни с одним персонажем многих современных книг и фильмов, и сам Энрике — в последнюю очередь. Когда речь заходит о таких вещах, писатели лгут, считал Энрике, они лепят страшных злодеев из тех, кто разочаровал их или пренебрег ими, а героев — из самих себя. Он сознавал, что стремится вести себя безупречно по отношению к Маргарет и сыновьям, не допустить ни малейшей слабости в час, когда она умрет. Ему хотелось гордиться собой и презирать всех остальных. Но неужели он не заслужил права на утешение — хотя бы в виде этого жалкого тщеславия — за все то, что он уже потерял, продолжал терять и должен был потерять навсегда? Его братец сегодня ночью будет трахать женщину, которую любит — или не любит, что случается гораздо чаще. У родителей Маргарет есть еще двое детей и восемь внуков: их рождению и жизненным успехам они могут радоваться вдвоем. Спустя месяцы и даже годы после смерти Маргарет Дороти и Леонард будут вместе, благоденствуя в рутине шестидесятилетнего супружества с привычными мелкими ссорами, океанскими круизами и глубокой, полной любви зависимостью друг от друга. Энрике чувствовал себя танцором, который лишился партнерши, танцевавшей с ним всю его жизнь, именно в тот момент, когда он так нуждался в ее мастерстве. Когда у Грегори или Макса будет свадьба, он отпразднует это в одиночестве или с кем-то, кто не участвовал в их появлении на свет. Когда родятся внуки Маргарет, ему не с кем будет разделить это чудо: у нашего ребенка родился ребенок. Да, он обижался на всех, что те просили его о помощи, когда погибала лишь часть их мира — в то время как весь его мир таял в ладонях, просачивался сквозь пальцы, стекал на пол. Скоро, очень скоро от его сердца останется только лужица талой воды.

Но нет, он не хотел жаловаться, пока Маргарет умирает, и не питал иллюзий, что те, кто подвел его, кто его предал, кто сделал вид, что ничего не понимает, — что все они, не имея в душе ни капли сострадания, вдруг прозреют. Он знал, что они не раскаются и не попросят прощения за то, что требовали, чтобы Энрике заклеивал пластырем их ссадины, в то время как сам истекал кровью. Приедет Бернард, будет принят с почтением и потом включит эпизод прощания с Маргарет в мемуары, которые когда-нибудь напишет. В его немудреном сентиментальном опусе Энрике и Маргарет превратятся в героев, чьи поступки польстят читателю и утешат его. Ну и что? Разве от этого потеря любви всей его жизни будет тяжелее?

— Везет же мне, дураку, — тихо произнес Энрике в стиле своего склонного к преувеличениям и мелодра-матизации семейства. После того как Бернард и Герти заняли последнюю свободную строчку электронного календаря, его горькая миссия секретаря завершилась. И для него было очень важно, что он не подвел жену. Тех, кого хотела увидеть, она увидит. От тех, кого она видеть не хочет, он ее оградил. Разве может добившийся небывалого успеха Бернард Вайнштейн утверждать, что он сделал что-нибудь настолько же трудное и сделал это так же хорошо?

Глава 7

Соперничество

Купив две бутылки «Марго» за сумасшедшие деньги — 27 долларов и 89 центов, — Энрике в очередной раз подумал: как удачно, что он живет всего в трех кварталах от Маргарет. До сих пор он никогда не тратил на спиртное больше пяти баксов. Теперь у него остались блеклая, порванная долларовая купюра в бумажнике и 11 центов в кармане джинсов. Экономия в виде бесплатной прогулки до дома после окончания вечеринки была очень кстати.

Потратив так много денег, он чувствовал облегчение по двум причинам. Его забавляла трогательная игра слов — «Марго» для Маргарет. К тому же при виде высокой цены у него пропадал страх купить что-нибудь некачественное, страх, унаследованный им от отца, гордого выходца из рабочего класса. Энрике понимал, что цена еще не означает качество (как писатель, книги которого больших доходов не приносили, он просто не мог думать иначе), но он знал, что в 1975 году сам факт покупки дорогого французского красного вина, как бы ни оценивали его истинные знатоки, покажет Маргарет и ее подруге Лили, а также остальным таинственным Сироткам, что пусть Энрике и профан, но уж во всяком случае не скряга. Энрике сомневался, что женщине, о которой он мечтает, понравится жадный мужчина.