Страница 20 из 21
— Повторяю свой вопрос: куда уехал Чонин? — мрачно поинтересовалась Хёри, сложив руки на груди.
— Да, нас это очень интересует! — подключилась Сою, помахав перед лицом Бэка эпилятором.
— Не надо! — взвизгнул пленник, отчаянно замотав головой. — Я всё расскажу! Чонин… он… устал от внимания, решил стать монахом и уехал в Тибет!
— Как монахом? — округлила глаза Юра.
— Ему что, плохо с нами жилось? — растерялась Хесон.
— А Тибет это где-то в США, да? — накрутив на палец белокурый локон, встрепенулась Лим.
— Хёна, закажи билеты на ближайший рейс. Мы не можем позволить Чонину от нас скрыться! — решительно приказала Хёри, первой покинув кабинет.
Когда за последней девушкой захлопнулась дверь, Бэк облегчённо вздохнул и лужицей растёкся в кресле. Кажется, теперь придётся отращивать чёлку, чтобы спрятать это бровяное безобразие.
====== Глава 12 ======
Чонин проснулся от пения птиц и солнечного света, проникающего сквозь неплотно задёрнутые занавески. Лениво потянувшись, он разлепил ресницы и широко зевнул. Провёл ладонью по животу, но никого там не нашёл — видимо, Дрю уже убежала по своим кошачьим делам. С трудом сев на скрипнувшем диване, Ким заметил оставленный на столе стакан молока и записку, написанную немного угловатым почерком: «Доброе утро! Я ушла по делам, вернусь к обеду. Не скучай и чувствуй себя как дома. Джеа».
Чонин улыбнулся, растрепал и без того всклокоченные волосы и побрёл на кухню. Умывшись и позавтракав, парень вышел во двор и осмотрелся. Хозяйство у девушки было действительно большое. Несколько теплиц с овощами, множество фруктовых деревьев, десяток грядок за домом.
Не желая чувствовать себя бесполезным, Ким схватил ярко-красную лейку и принялся поливать огород. Затем заметил, что забор прохудился в нескольких местах. Вооружившись молотком и гвоздями, отыскал пару крепких досок и занялся починкой. Солнце припекало нещадно, поэтому парень снял с себя рубашку, а на голову надел бейсболку, повернув её козырьком назад.
Он не знал, сколько прошло времени. Ориентировался на плывущий по небу солнечный диск и отбрасываемым на землю теням. Устал дико, но не давал себе возможности остановиться — слишком велик был страх, что после этого он просто не разогнётся.
Каждый раз, когда Чонин поднимал голову и вытирал с лица капли пота, то наталкивался на любопытных соседок, то и дело прохаживающихся вдоль дома Джеа. Ким мог ошибаться, но ему упорно казалось, что они наворачивают далеко не первый круг.
Девушка, как и обещала, вернулась чуть позже полудня. Заметив её, Чонин встрепенулся и, путаясь в рукавах рубашки, начал торопливо одеваться. Соседки томно вздохнули и разошлись по сторонам, а Ким подбежал к Джеа и выдернул из её рук тяжёлую корзинку, полную земляники и ароматных трав.
— Где была? — стянув кеды, он первым прошёл в дом, придерживая для девушки дверь.
— В лес ходила. А ты, я смотрю, хозяйничал? — Джеа мило улыбнулась и принялась хлопотать на кухне. — Сейчас варенье сварю. Любишь земляничное?
— Обожаю, — кивнул головой Ким, хотя никогда его прежде не пробовал, если не брать в расчёт магазинные концентраты. — Тебе помочь?
— Да, помой ягоды, а я пока травы разберу, — кивнула головой девушка.
Следующие пару часов они провели на тесной кухоньке увлечённые общим делом, то и дело сталкивались и робко улыбались друг другу. Пока руки были заняты, между ними завязался разговор, в ходе которого они многое узнали друг о друге. Чонин вспоминал о своём детстве, жизни в Сеуле, даже о встрече с Бэком поведал. Джеа делилась тем, как тяжело ей жилось после смерти бабушки, что её недолюбливают местные, считая ведьмой, хотя она и колдовать-то толком не умеет. А ещё говорила о том, что часто чувствует одиночество, поэтому и не расстаётся с Дрю.
— А переехать в большой город не хочешь? У тебя же тётя в Сеуле живёт, — развешивая под потолком ароматные пучки трав, спросил Чонин.
— У каждого человека есть своё место. Моё — здесь. Я тут живу, дышу полной грудью. Здесь я счастлива, хотя и одинока.
— Разве можно быть одиноким и счастливым одновременно? — закономерно удивился Ким.
— Можно, если верить, что твоё одиночество не продлится вечно, — улыбнувшись Чонину, ответила Джеа.
А после они пили чай на террасе, заедая его душистым, ещё тёплым вареньем. В их ногах путалась Дрю, громко мяукала, царапая босые пятки, успокоившись лишь тогда, когда и ей в блюдечко наложили свежей сметанки.
— Хочешь, я тебе покажу свои любимые места? — предложила Джеа, расставляя вымытые чашки в посудном шкафу.
— Хочу, — смущённо кивнул Чонин.
Легко натянув сандалии, девушка дождалась, когда парень завяжет шнурки, и первой толкнула калитку. Дрю проводила их взглядом и осталась сидеть на крыльце, лениво вылизываясь и косо поглядывая на пролетающих мимо жужжащих пчёл.
Чонин не пытался догнать Джеа, шёл за ней следом, в волнении заламывая пальцы и покрываясь несвойственными для духоты мурашками. Лёгкое платье девушки развевалось на ветру, в русых волосах запутался тонкий стебелёк цветка, и вся она была словно соткана из солнечного света и лесной прохлады. Её звонкий голос эхом разносился по чащобе, через которую они шли по едва вытоптанной тропинке. Девушка легко перепрыгивала через корни деревьев, с детской непосредственностью садилась на корточки и следила за яркими бабочками, порхающими с цветка на цветок. Боясь приблизиться, Чонин следил за ней со стороны и лишь нервно вздыхал, напрочь забыв, зачем сюда приехал.
Когда молодые люди поднялись на холм и вышли на небольшую поляну, Джеа указала рукой в нужном направлении, и Чонин увидел вдалеке едва заметную дорогу, по которой он вчера приехал в Минчхон.
— Мне приснилось, что ты ко мне приедешь, — закутавшись в тонкую кофту, тихо произнесла девушка.
Она старательно отводила взгляд от вздрогнувшего парня, боясь, что тот заметит её алеющие щёки.
— Я ждала твоего приезда и, одновременно, боялась. Приходила сюда, высматривала тебя, звала, но дорога всегда оставалась пуста.
— Приходила? Но ты же пару дней назад вернулась в Минчхон, — растерянно напомнил Чонин.
— Я впервые увидела тебя полгода назад, когда приезжала к тётушке в столицу. Ты был такой красивый, тёплый — на фоне всех этих куда-то спешащих обозлённых людей. Я увидела твой свет, он обжёг и я побоялась приблизиться. Тогда ты даже внимания на меня не обратил, просто прошёл мимо с низко опущенной головой, и я поняла, что ты стесняешься себя и своей внешности, хотя и не понимала почему.
Ким молча слушал откровения Джеа и отказывался им верить. Полгода назад он был затюканным бухгалтером, сгорбленным и с портфелем подмышкой. С кривыми зубами и в дурацких очках на пол лица. Как можно любить такого?
— Стыдно признаться, но я за тобой следила. Была зима, а ты ходил с голыми руками. Я тогда за пару вечеров связала варежки, но так и не решилась их тебе подарить. Покупала тех же мармеладных мишек, что и ты, съедала по штучке, когда становилось совсем тоскливо. Они были сладкие, фруктовые и напоминали о тебе. А ещё я видела, как в книжном магазине ты крутил в руках томик стихов Ким Соволя, но так и не взял его. Я потом купила эту книгу и прочитала от корки до корки.
— Когда ты, устав от меня, уйдёшь, молча тебя отпущу, — Чонин задумчиво произнёс строчку из своего любимого стихотворения.
— Когда ты, устав от меня, уйдёшь, как бы ни было больно, не расплачусь вослед, — тут же продолжила Джеа.
Повисло молчание — натянутое и растерянное. Чонин смотрел на пылающие щёки Джеа и решительно не понимал — то ли на неё повлияла его красота и теперь она сошла с ума, как прочие девушки, то ли все её слова были чистой, абсолютной правдой.
— Ты прости, что я всё тебе рассказала. Я бы никогда не стала навязываться, да и сейчас не пытаюсь. Просто рада тебя вновь увидеть и посмотреть, каким ты стал, — тихо произнесла девушка.
— Нравлюсь? — Ким чувствовал, что покрылся пятнами смущения.