Страница 20 из 21
С визгом вылетела им навстречу юная фаворитка Афродиты, да и сама она торопливо спускалась по ступеням крыльца.
Все пришло в движение. По острову полетел слух, что в гостях у Афродиты боги Олимпа. Вечером пир, не просто пир, а пир богов, небожителей.
Однако пира не было. Афина с юной жрицей появились у моря и легли загорать на белый песок, a Apec и их хозяйка пропали, не показываясь нигде. Солнце сделало свой круг, но на вечерней трапезе была только рыжеволосая дева-воительница.
Тем временем Сибилла, потягиваясь на огромном ложе в своей опочивальне и опираясь на могучую грудь Микулицы, ворковала:
– Николя, голубчик мой, поедем завтра по острову, я покажу тебе, сколь я тебе храмов понастроила. И в Фамагусте, и в Лимассоле, и даже в горах, куда орлы не залетают. Поехали милый мой. Там такие хоромы около каждого храма отстроены, будет, где отдохнуть.
– Ты ж знаешь, златовласка, он погладил ее по голове, и она вся уместилась в его ладонь, – Ты ж знаешь спешить надо. Дел не в проворот.
– А тебе то куда? Пусть Марийка катится со своей Жанкой в Аркон к Артемиде и Велесу, там малявке надо воинскому искусству учиться. А тебе то что? Тебе-то не к спеху. Я ведь все знаю, – Она почесалась как кошка о его ладонь, – На Русь ты успеешь, к Варфоломею еще рано. В Париж тебе не скоро.
– Откуда ты все знаешь? – Забывшись, удивился он.
– Так я ж Кассандра вещая. Забыл, что ли соколик? Я даже знаю, что это наша с тобой последняя любовь. Дальше будем, как брат и сестра. А ты хочешь и сейчас все в клубок свернуть.
– Так я ж не против, но время поджимает.
– Не терзайтесь вы, – Вдруг со свода опочивальни раздался знакомый голос Мари, – Пир сегодня отгуляем, а то все ждут пира богов, и помчимся мы с Жанной, как правильно сказала моя подружка милая, в Аркон. А тебя с ней оставляю.
– Ну, долго? – Не сдержавшись, выдохнула Афродита.
– Пока не надоест, или сам не сбежит, – Голос задрожал от сдерживаемого смеха, – Но года на три точно. Пусть расслабиться. Его тут Аресом признали. Пусть блистает как Апполон лучезарный, перед тем, как в сырых подвалах алхимией заниматься. Угодила?
– Спасибо сестра, – Впервые за долгие годы, назвав ее так, вырвалось у лежащей в объятиях богини.
– Любитесь, я, что вам доглядка, за вами присматривать. Но на пир, как дождинки пред тучей.
Пир действительно был знатным. Столы были расставлены прямо под деревьями, среди цветов и фонтанов дворца Серенада Колонес. Трое небожителей возлежали на возвышении над всеми. Вино лилось рекой, столы ломились от яств и диковинных фруктов. Говорят, пили нектар и амброзию, которые принесли с собой Афина и Apec. Весь зал был усыпан цветами и лепестками роз. Гости были в нарядах, которые так любила Афродита: коротких туниках, не стесняющих ни в чем. Богиня любви наполнила все рощи весь дворец своими весталками. Они были прекрасны и были повсюду. Она сама лежала между двух олимпийцев, и всем стало ясно, что она одна из них. Король Генрих окончательно потерял голову. Знатнейшие рыцари и даже монастырские братья на время почувствовали себя в райском саду, где каждого ждали пятьдесят гурий. Трое же сиятельных богов взирая на все это с высоты своего ложа, мило беседовали, наверно о чем-то недоступном простым смертным.
– Расскажи-ка Мари, где вы этот год странствовали, – Опустив голову на колени Микулицы, лежащего в хитоне Ареса и распустив свои роскошные золотые волосы, спросила Сибилла.
– Так не в апельсиновых садах, не в укор тебе. В Англии мы были, на Кассетеритовых островах, – Она задумалась и унеслась на берег холодного пролива, несущего свои свинцовые воды между западом и востоком. Все вспомнилось, как вчера.
Она гарцевала по крутому откосу, явно нервничая. Угрюмы не отставали от нее ни на шаг. Мари кусала губы. Корабля нет. Микулицы нет. Все катится под этот самый откос, на котором даже кони спотыкаются. Не бросишь же их в эту ледяную воду, не доплывут. И как посланец небес, как перст свыше, прямо перед мордой коня, появился Микулица, железной рукой схвативши коня за трензель, он остановил его бег. Мари, привстав на стременах, хотела что-то сказать, но вдалеке мелькнул парус. Она пригляделась, корабль держал по ветру в их сторону, борясь с волнами, но его все равно сносило к кромке прибоя. Она показала рукой в его сторону, Угрюмы рванули с места, туда, куда несло корабль. Мари вложила в руку монаха узду заводного коня и повернула за Угрюмами, ловя стук копыт, догоняющего ее всадника.
Корабль доставил их на берег туманного Альбиона, Белого острова. Они съехали по мосткам и углубились в лес. Маленький отряд сбился в плотную группу, нахлестывая коней. Мари держала путь через Шервудский лес на север, в Шотландию, в замок Кастл-Рок.
Леса, леса, леса. Этот постоянный туман и мелкий моросящий дождь. Проклятая доля, проклятый остров, проклятая гонка. Жанну к этой кукле курносой Сибилле отправила, надо было самой учить. Надо было все бросить и везти ее в Аркон самой, самой представить перед очи самого Святовита. Да, да, да не Артемиды или Велеса, а перед очи самого Святовита. Она имела на это право. Нет, ее несет сюда, на край земли, в эти вересковые болота и мхом поросшие низкие холмы. В эти скалы, в этот бурелом. Она умело отвернула от поваленного бука преграждавшего тропу. Настроение было мерзкое, плащ намок, в сапогах хлюпала вода, иноходец начал спотыкаться, чего с ним не было лет пятьдесят. Угрюмы потеряли блеск в глазах. Только Микулица ступал с ней стремя в стремя.
– Стоп, – Мелькнуло в голове, – Стоп! Привал! Надо обсушиться и перекусить. Костер долго не хотел разгораться, пока раздраженная Мари не выпустила саламандру, и та не забегала по сырым поленьям сразу раздув пламя. Она стянула с себя плащ, сняла кольчугу, кожаную куртку. Присев на пень, скинула высокие сапоги. Развесила все над костром сушиться. Распустила мокрые волосы и встала над дымящей поленницей, стараясь просушить спутавшиеся косы.
Утром, выспавшись, Мари натянула сухую одежду. Похоже, от вчерашнего настроения не осталось и следа. Из-за туч выскочило солнышко, спряталось назад, но, немного подумав, всерьез взялось за разгон тумана и сырости.
– Спасибо Ярило! – Крикнула Мари. В ответ его лучи разогнали последние клочья тумана по низинам и заиграли на каплях дождя, как на драгоценных самоцветах.
– Спеть, что ли побратим? Ты помнишь, как я пела?
– Помню. За то чтобы узнать, кто такие песни поет, многие золото сулили. Спой! Мари привстала на стременах и тишину Шервудского леса разорвала залихватская песня ушкуйников. Настолько древняя, что знали ее только суровые друиды в чащобах, барды, да остатки старых норманнских родов, чьи предки викинги ходили на таких ушкуях по северным морям. Кони пошли веселей, и скоро вынесли их на берег неширокого ручья, через который был перекинут обрубок ствола. Угрюмы насторожились, что-то почуяв. Мари придержала иноходца.
Сходи-ка монах проверь.
Микулица спрыгнул с коня и пошел в сторону бревна, на ходу подобрав тяжелый дрын. Не успел он дойти до середины бревна, как на том конце показался парень в зеленой одежде охотника. В его руках мерно покачивался такой же дрын, как и у Микулицы. Монах откинул капюшон, половчее перехватывая оглоблю. Мари жестом остановила Угрюмов, потянувшихся к колчанам.
Парень подходил, слегка покачиваясь на тренированных ногах, Микулица по походке определил, что тот знает Спас Нерукотворный.
– Вот так, так, – Подумал он, – Откуда такое чудо? В этих-то местах. Да последний знаток Спаса Нерукотворного умер почти век назад, и в Вальхалле у валькирий отдыхает, – Но раздумывать было некогда, они почти сошлись.
Первый удар он легко отбил концом палки. Перехватил ее за конец и ударил по ногам. Парень отбил и сделал выпад. Монах перехватил палку за середину и закрутил пред собой, наступая на него. Бой длился уже минут десять с переменным успехом, не обозначив преимущества ни одной из сторон. Вдруг Микулица пошатнулся и начал падать, оскользнувшись на мокром бревне. Парень шагнул к нему ближе, поймавшись на этот обманный маневр, и в ту же минуту резкий удар сбоку сбил его с бревна в воду. Конец дрына упирался в его шею, одно движение и голову накроет вода.