Страница 9 из 15
– Какое рано, я вот-вот бабушкой стану.
– Неужели Даша уже замуж вышла? Сколько ей теперь? Если не ошибаюсь, лет двадцать пять.
– Не ошибаешься, действительно двадцать пять. И замуж вышла, ждем малыша. Жизнь продолжается.
Оба сели на скамейку, но мужчина так и не выпустил рук женщины, чего та не замечала, пытаясь скрыть волнение, охватившее ее с такой силой, что она вынуждена была прислониться головой к дереву, ища у него поддержки. Дерево и само было настолько взволновано, что не сразу заметило проседь в волосах, полноту тела и морщинки вокруг глаз, на лбу и у уголков рта того, кого помнило с копной вьющихся волос, стройного, с угловатыми порывистыми движениями молодости. И тем не менее это был он – их общая первая любовь.
– Расскажи, как ты живешь? Есть ли детки, жена? – затеребила его женщина.
– Есть, не скрою, и двое детей, и жена, а вот семьи нет. Не получилось семейное счастье. И такое бывает.
– Бывает, – эхом отозвалась женщина. – Я вот уже двадцать лет в разводе.
Мужчина долго и серьезно смотрел на нее.
– А знаешь, я ведь за тобой приехал. Да, да, за тобой, – он ласково погладил недоумевающее лицо женщины. – Вот тут как-то сел и подумал – ведь так и вся жизнь пройти может, а тебя рядом не будет. Это же просто катастрофа, зря прожитая жизнь. Страшнее ничего не придумать. Сел я в поезд и, пока сутки ехал, только одного боялся: вдруг тебя не найду. Сразу в парк побежал, думаю, если ты не уехала из города, только здесь тебя и встречу, день и ночь караулить буду, на лавке спать, но поймаю свое неуловимое счастье. А еще боялся – ты не поверишь, – что дерево наше спилили, где тогда тебя искать? Ужасно страшно было.
Они о чем-то долго говорили, держась за руки, перебивая друг друга, но дерево уже не слушало. Гордое и счастливое тем, что оно играет такую важную роль в жизни этих двоих людей, таких дорогих ему, оно напрочь забыло, что на дворе осень, что впереди зима, а внутри что-то болит. К действительности его вернул голос его любимицы, горячие ее слова жгли дерево, как огонь.
– Я не поеду с тобой. Я растила дочь одна и знаю, что это такое. Не хочу, чтобы твои дети прошли через подобное и твоя жена по моей вине осталась одна, как когда-то я по вине другой женщины. Ни за что не повторю ее подлость, и не уговаривай.
– О каких малых детях ты говоришь? Дочери двадцать три года, я уж два года дед. А сыну двадцать два, он закончил, как и я, военный институт и сейчас за границей с молодой женой.
– Ну и что, – упрямо повторила женщина, – пусть дети выросли, тем более нельзя оставлять жену. Может, ты ей сейчас больше всех нужен? На чужом горе свое счастье не построишь.
– О чем ты говоришь? Моя жена никогда мной не дорожила, мы рядом друг с другом жили так, как порой и соседи не живут. Разные, чужие друг другу люди.
– Это ты так говоришь, а что она считает, нам не известно. Не уговаривай, сказала нет, значит, нет. В юности сделала ошибку, надо до конца самой за нее расплачиваться.
– Хорошо, но почему я страдаю? Разве сейчас ты делаешь не меньшую ошибку, прогоняя меня? Разве можем мы жить друг без друга оставшиеся годы? И сколько их осталось, этих лет, нам отпущенных Богом? Мы должны быть вместе, только это сейчас самое главное.
– Нет, нет и нет, – опять покачала головой женщина, – я семью разрушать не стану. Что бы ты ни говорил, мое решение неизменно. Семья – это святое, и тот, кто разрушает ее, преступник.
Она еще что-то говорила, слезы катились по ее лицу, но она их не замечала. Дерево уже не вникало в суть ее слов, оно поняло одно: сейчас произойдет второй раз самое страшное, то, что уже никто и никогда не сможет исправить, но ни защитить, ни заслонить, ни подсказать женщине, совершавшей на его глазах чудовищную ошибку, оно не сможет, как не смогло в свое время помочь им понять друг друга. Знало оно и еще одно – нельзя допустить, чтобы полковник ушел один, это был бы страшный конец и крах сразу двух жизней. Надо было срочно что-то делать, но что? Ах, как часто дерево страдало от того, что оно не умеет говорить!
Внутри уже привычно заныла какая-то болячка. Дерево задрожало листьями от приступа боли. Но вдруг его пронзила молнией догадка, как помочь тем двоим, с любовью глядевшим друг на друга, но готовым пойти по разным жизненным дорогам.
Долго оно гладило дорогие ему головы мужчины и женщины, нежно целовало ветвями и листьями их лица и ждало. Ждало порыва ветра. А когда ветер набежал и рванул его крону, натужилось стволом и повернулось против ветра. Раза два-три набегал сильный ветер, и дерево в этот момент подставляло ему то место ствола, где терзала его страшная боль. Оно скрипело, качалось и грозно трещало внутри, но не прекращало своих усилий.
На миг погрузившиеся в свой мир, в судьбоносную для себя минуту, мужчина и женщина забыли о зеленом друге. Поглощенные трагичностью расставания, они глядели друг на друга, как только могут глядеть люди, расстающиеся на всю оставшуюся жизнь. Казалось, режь их на куски – они не заметят этого.
И снова налетел ветер, дерево примерилось, поднатужилось, и вдруг страшный треск огласил парк – дерево надломилось и рухнуло на дорожку, но одновременно точно рассчитанным ударом отбросило мужчину, несильно, но отбросило. Мужчина упал, женщина бросилась к нему. Гуляющие в саду тут же вызвали «скорую помощь», и она увезла обоих – одного с легкой травмой, как выяснилось потом, другую в страшной тревоге за него.
Городские службы приехали в парк, долго ходили вокруг рухнувшего великана, удивлялись и его размерам, и его необычной живучести – все нутро у него было совершенно гнилое.
«Просто удивительно, как оно могло жить, такое трухлявое», – говорили прохожие.
Остатки дерева спилили под корень, остался один пень. Через неделю сюда пришли двое – мужчина в форме полковника и женщина средних лет, державшая его под руку. Они сели на скамейку и долго молчали. Женщина тихо плакала, мужчина осторожно гладил, успокаивая, ее плечи:
– Теперь нас здесь уже ничего не держит, – сказал он.
– Да, теперь уже ничего не держит, – подтвердила она. – Наш друг жизнью заплатил за это мгновение, так будем же всегда помнить об этом и будем достойны его и нашего, так нелегко доставшегося нам счастья.
О душе
В одной деревне в очень давние времена жила девочка, и звали ее Тильда. Была она умна, работяща, доброжелательна и очень красива. И чем становилась старше, тем делалась умнее и красивее. Как любовались ее красотой люди, как охотно бежали за советом подружки, как прислушивались к ее словам ребята и как задумывались над ее рассуждениями взрослые! И рукодельница она была отменная, все в ее руках горело и спорилось, всякое дело ей было по плечу. И казалось, все дается ей легко и просто.
Шло время, девочка взрослела, взрослели и ее подружки и друзья. Вот уже и гуляющие над рекой парочки появились, вот уже стали краснеть, смущаться и жарко о чем-то перешептываться соседские девчонки, а Тильда все еще смотрела вокруг безмятежными глазами. Дальше больше. Появились у сверстников секреты, но подружки почему-то перестали делиться ими с Тильдой. Она спокойно воспринимала это, не обижалась, была всегда ровна и доброжелательна. А весна бушевала вовсю, и молодежь совсем потеряла не только покой, но и голову. И вот уже закружились в белых платьях невесты на свадьбах, на улицах с колясками появились молодые мамы. И все это были ее ровесницы и подруги, а Тильда – одна и одна.
И вот что удивительно: из всех девушек самая красивая, умная и ловкая была именно она. А уж рассудительна – никогда оплошности не допустит, а хозяйственна – все в руках горит, кипит и спорится, из воздуха вмиг обед сделает (семья-то бедновато жила). И притом ровная, вежливая, доброжелательная в общении, никогда не нагрубит, не сорвется на крик, не пройдет мимо букой. Сидят соседи в палисадниках своих домов – Тильда остановится, поздоровается. А вот парни как-то странно себя ведут. Не то что они ее не замечают, нет, каждый из них тенью за ней ходил и под окнами вечерами стоял, а потом, глядишь, он уже с ее соседкой над рекой зарю встречает. А Тильде хоть бы что. Никто и ничто не смущало ее сердца. Так же спокойно и безмятежно проводила она свои дни, совершенствовалась в рукоделье, была незаменимым помощником своим родителям. И все-то у нее получалось, все ладилось. Ловко и быстро управлялась она по хозяйству, и в доме во всей округе лучше нее никто не вышивал покрывала и накидки, а таких ковриков и дорожек, какие делала она, и вовсе никто вязать не умел. Стали ей заказывать и покупать ее рукоделье даже из дальних областей, и заказы все множились. Хорошо, богато зажила Тильда с родителями, дом построили новый, не дом, а целое подворье с огромным цветущим садом, урожайным огородом, а уж коровы, свинья, куры да гуси были самыми тучными, дающими больше всех в деревне молока и яиц!