Страница 10 из 15
Удачлива была Тильда во всем, и, когда шла по деревне – высокая, статная, красивая, богато одетая (глаз не отвести!), шептались сидящие на лавочках кумушки, что нет ей достойной пары ни в их селе, ни во всей округе. А в соседних домах по вечерам весело зажигались огни и звонко и нетерпеливо хлопали весной, летом, осенью и зимой калитки ее подруг. То их молодые мужья спешили после работы домой, к своим семьям. И только Тильда была одна, тишина и покой воцарились на ее подворье, все реже и реже хлопала ее калитка: какая-то пока одинокая подружка нет-нет да и забежит к ней по старой привычке. Но одиноких подружек становилось все меньше, а потому вскоре калитка и вовсе перестала хлопать.
И вот как-то появился в их селе пришлый паренек: откуда-то издалека приехал он к своей родне, что жила в этих местах, да и остался здесь насовсем. Был он, как и Тильда, высоким, статным и очень красивым, а уж таким ловким и спорым во всякой работе, что и не передать. И удачливым был сверх всякой меры. И дом себе быстро поставил, и хозяйство справное завел, и ремесло имел хлебное – был отличным кузнецом. А уж как горело все в его руках, всякое дело ладилось, мастером был на все руки – что и говорить, самый завидный жених и самая пара Тильде.
Она одна почти что и осталась в девках, да еще девчушка – подружка, ее ровесница, так, серая мышка, невзрачная, некрасивая, тихая и незаметная. И если все удивлялись, что красавица Тильда никак не найдет себе пару, то уж о той-то сразу говорили, что пропадать ей в девках и век вековать одной. Вот она одна и забегала последнее время к Тильде, жаль только, что редко и мало бывала у нее, вечно спешила. То ей к соседке надо было помочь по хозяйству, то за больным поухаживать, то за детишками присмотреть, когда родители в отлучке. Да мало ли бед и нужды вокруг, вот подружка Тильды и заскакивала к ней лишь на минутку. Но, казалось, Тильда не замечала своего одиночества и не тяготило оно ее совсем. Иногда только кольнет что-то внутри, остановится Тильда, задумается, а потом опять за дела. Так время и шло.
А тут приезжий парень взбаламутил всю округу. Прочили его все дружно в женихи Тильде, и то правда, под стать ей, самая пара. Деревенские кумушки заметили, что он, как увидел однажды девушку на улице, так и остался стоять с открытым ртом. А Тильда ничего, скользнула по нему взглядом, поздоровалась да и пошла себе спокойно дальше. Стал он ей почему-то часто на пути попадаться, говорить ничего не говорил, но смотрел во все глаза, а уж в глазах-то…
Соседи перешептывались:
– Ну, так и есть, влюбился парень. Знать, свадьба скоро.
Доходили и до Тильды все эти разговоры. Стала она все чаще задумываться, стала к нему присматриваться и спрашивать себя, что делать. Никогда никто из парней не смутил и не встревожил ее сердца, никогда она не стремилась вечерами после молодежной гулянки остаться с кем-то наедине, ни с кем не хотелось ей в обнимку (как ее подружки) встречать рассвет над рекой. И красавец парень тоже не запал ей в сердце, не забилось оно ни сильнее, ни жарче. Оценила его Тильда, отметила, а вот полюбить… нет, не влюбилась и на сей раз.
А вот серенькая мышка-подружка совсем пропала: так к парню душой прикипела, что всем на удивление. Да куда ей! Жалко деревенским некрасивую и незаметную, но куда ей против Тильды? И самой Тильде огорчительно за подружку, и сама понимала – не тягаться с ней девушке. Хоть и не любила Тильда парня, а замуж идти надо, сама себя спросила – и решила (посватает ведь вот-вот): «Пойду». Не оставаться же вековухой, уже и к двадцати годам дело идет, по местным меркам вовсе перестарок получается. Пора семью заводить, детишек, а любовь? Ну, что любовь, Бог с ней, с этой любовью. Парень ей под стать – красивый, видный, богатый, до всякой работы жадный, руки у него самые что ни на есть золотые, и в обращении приветливый да и улыбчивый, все с шуткой веселой, с прибауткой. И ко всем сельчанам уважительный. Чем не жених, лучше-то некуда. Да и не бывает, наверное. «Пойду», – твердо решила Тильда, а он взял да и женился на серенькой мышке-подружке.
Деревня так и ахнула, так ходуном и заходила. Что же это такое? Да где же это видано, чтоб эдак-то было: красавицу и рукодельницу не взяли, а на вовсе не приметной, ничем не выдающейся – женились. Ну и ну, вот удивил так удивил. А парень с серенькой мышкой-женой, ни на кого не обращая внимания, зажили весело да дружно, душа в душу. Вот тут-то Тильда и дрогнула, замкнулась в себе, стала сторониться окружающих, не потому что страдала и убивалась с горя, нет, горя никакого не было, одно только великое ошеломление и удивление.
Она вроде уже совсем свыклась с мыслью о замужестве, уже и приготовилась, всего-то и осталось из своего дома в его дом шагнуть, а тут на тебе такое! Но и не это ее мучило, грыз Тильду всего один вопрос: «Чем я хуже своих ровесниц?» А видно, и деревню этот же вопрос в тупик поставил. Но время шло, шла своим чередом деревенская жизнь, все забылось и наладилось, только вот Тильда так и ходила теперь задумчивая и еще больше сторонилась людей. И они теперь тоже как-то странно на нее поглядывали. Хотя, может, ей это просто казалось? Сколько с того случая весен прошло, Тильда не считала, но вот вопрос этот так и остался грызть ее изнутри: «Чем я-то хуже?»
А тут она прослышала, что живет по соседству с их деревней мудрая женщина, которой все ведомо. Думала Тильда, думала да и решилась. Как-то собралась с самого раннего утра и, никому ничего не сказав, отправилась в то село, где жил человек, который на мучивший ее вопрос ответ мог дать. Солнце только-только встало, когда Тильда стукнула в калитку маленького опрятного домика, самого крайнего на улице.
На порог вышла немолодая, но красивая и хорошо одетая даже в этот ранний час женщина в строгом темном платке, повязанном по самые глаза. Глянула она теми огромными глазами на стоящую у калитки Тильду и вдруг сказала сильным, звучным голосом:
– Что тебя привело ко мне, девушка, не имеющая души?
Удивилась Тильда:
– О чем говоришь ты, мудрая женщина? Кого ты назвала девушкой, не имеющей души?
– Ты и есть та самая девушка, – спокойно ответила женщина.
– Как же так, – опять удивилась Тильда. – Я такая же, как все, а ты говоришь такие непонятные слова.
– Заходи, поговорим, – устало махнула рукой женщина, а когда Тильда приблизилась, спустилась к ней, села на ступеньки и девушку усадила рядом.
– Где твои родители? – спросила неожиданно.
– Недавно умерли.
– А ты горюешь, поминаешь, добрые слова говоришь, ходишь к ним на могилу?
– Конечно, хожу. Всегда в день их смерти несу им цветы, а горевать, поминать да добрые слова говорить – времени нет, едва-едва с делами управляюсь, одна ведь я совсем на свете, помочь некому.
– А помогаешь ли ты кому-нибудь?
– Я же говорю тебе, едва-едва сама с делами справляюсь. У сельчан моих тоже руки есть, сами и справляться должны.
– А вот я знаю, в твоей деревне много семей многодетных, может, им денежку даешь?
– Ну вот, опять удивила. Если они столько детей завели, я-то тут при чем? Коль не могут их прокормить, то и рожать нечего, только нищету плодить.
– А к старикам заходишь присмотреть, все ли в порядке?
– И это незачем. У них свои дети есть, должны за старыми родителями доглядывать.
– Кто заболеет в селе, заходишь ли проведать да поделать что-то по дому, чтоб человеку облегчение сделать?
– Я же говорила тебе, может, ты недослышала? Я сама едва-едва со своим хозяйством справляюсь, некогда мне по чужим дворам бегать.
Мудрая женщина вздохнула, помолчала, а потом опять спросила:
– Ну, а вот коли радость в доме твоих ровесников – ты радуешься за них, идешь с поздравлениями?
– Мне-то что в том хорошего, – пожала плечами Тильда, – в чужом доме радость – чужая радость, мне от нее ни жарко ни холодно. – Потом подумала и добавила: – Хотя это все-таки лучше, чем пришли бы к ним горе или беда. Вообще-то мне надо о себе самой думать, у меня никого нет, кто бы за меня думал да обо мне заботился.