Страница 47 из 60
Гвоздев. Какое же ты для себя министерство присмотрел?
Чхеидзе призывает Гвоздева к порядку.
Залуцкий. Вопрос обсуждался в нашем ЦК и Петербургском комитете. Есть резолюция Выборгского района и заводов.
Гвоздев. Ты на нас не дави. У меня тоже есть резолюции заводов. Я тоже могу своих привести.
Чхеидзе просит удалиться тов. Чугурина и др., явившихся на заседание для вручения резолюции.
Залуцкий (зачитывает резолюцию Выборгского района). 1) Выбор Временного революционного правительства и подчинение комитета Госдумы этому правительству. 2) Требование о сложении полномочий членами Госдумы, так как она — опора царского режима. Мы предлагаем Исполнительному комитету внять голосу рабочих и составить правительство из представителей тех партий, которые входят в Совет. Программа такого правительства — осуществление минимальных требований всех этих партий, то есть мир, хлеб и свобода. Полагать, что кто-то другой может решить эти вопросы, наивно.
Падерин. И прежде всего надо решить вопрос о прекращении войны.
Чхеидзе. Предложение большевиков — безумие.
Суханов. Революционная демократия сейчас не располагает необходимыми силами. Если мы своим авантюризмом оттолкнем буржуазную общественность, она откажется от ведения дел, в которых никто из нас ничего не понимает, и революция погибнет. В данный момент сила у нас, но хлеб, деньги — у них.
Гриневич. Если послушаемся большевиков и возьмем власть, рабочие будут думать, что завтра начнется царство социализма. Но удовлетворить их желания мы не сможем, и это приведет к разочарованию, социализм будет надолго дискредитирован и похоронен.
Чхеидзе предлагает голосовать предложение большевиков о сформировании Советом революционного правительства. За—8, против—13. Предложение отклоняется.
Суханов. Прошу поставить на голосование единственно правильную и возможную позицию — пусть думцы создают свое правительство, мы в него не входим.
Голосуется. За — 13, против — 8. Предложение принимается.
Суханов. Но Шляпников в одном прав: сегодня единственная реальная сила — это Совет. Без нашей поддержки никакое правительство существовать не сможет. Но поддержка не может быть безусловной, ведь мы передаем власть в руки потенциальных врагов. Поэтому надо выработать те условия, при которых мы признаем думское правительство и окажем ему поддержку.
Гвоздев. Не надо никаких условий. Люди будут делать дело, а мы в ногах путаться.
Чхеидзе призывает всех к порядку и напоминает, что в условиях сплошного крика и непарламентских выражений он руководить заседанием исполкома не может.
Суханов. Мы должны использовать своих врагов для наших целей. Мы не бараны, чтобы прийти и добровольно сложить головы перед Родзянко. Мы предварительно обменялись мнениями и предлагаем следующие три условия: 1) Обеспечение полной политической свободы в стране, свободы организации и агитации. Это главное. Демократия сегодня распылена. Она сможет сорганизоваться и получить на свободных выборах большинство. Тогда речь пойдет о другом правительстве. 2) Обеспечить скорейший созыв на основе демократического избирательного закона полновластного Учредительного собрания. 3) Полная и всесторонняя амнистия. Все.
Чхеидзе снова призывает всех к порядку.
Шутко. Я отказываюсь понимать, что происходит. Шесть дней на улицах лилась кровь. Лозунги масс определены: мир, хлеб и свобода. Но у Суханова ни слова о мире, ни слова о земле, ни слова о республике.
Суханов. Те, кто полагает, будто Родзянко, Милюков, Гучков способны бороться за мир и за землю,— политические младенцы. Зачем же включать это в условия? Это наивность. Бороться за мир и землю будем мы. Для этого нужна только свобода.
Залуцкий. То, что сейчас сказал Суханов, лучшее доказательство того, что наше предложение было единственно верным. Ваша позиция — путь приспособления к контрреволюции. Она заведет далеко. Вы отступаете в тот момент, когда за нами реальная сила. Что же будет, когда буржуазия получит власть и организуется? Даже по вашей логике ваши худосочные пункты могли бы быть более определенными. Требование демократической республики — это и есть политическая свобода. Ведь не при монархии же? Кто против республики? Никто. Исправляйте.
Садовский. Еще один пункт нужен, чтобы солдат в правах уравняли и заявили о невыводе революционного гарнизона из столицы.
Чхеидзе вносит предложение, поскольку не все подготовлены для обсуждения условий, в настоящий момент разойтись и собраться завтра для выработки окончательных условий, которые и будут предъявлены думскому правительству. Принимается всеми.
ВЫРУБОВА. Поздно вечером ко мне пришла государыня. Вслед за ней человек принес огромный ящик с бумагами. Я была еще очень слаба и не поднималась. Человек разжег камин и удалился.
— Ну что с ним? — не выдержала я.— Где он?
Государыня подсела ко мне. Завернувшись в белый платок, она лихорадочно перебирала содержимое ящика — письма, дневники, документы, подготавливая их к сожжению. Я с глубоким страданием смотрела на ее лицо, которое уже тронули годы. Обычно бледное и бесцветное, оно было сейчас окрашено легким румянцем, что свидетельствовало о буре, бушевавшей в душе. Мы были одни. В камине трещали поленья, и государыня говорила не умолкая. Где же, как не здесь, у постели больного друга, ей было излить душу?
— Они подло поймали его в западню... Я посылала ему телеграмму за телеграммой, но они возвращались ко мне с пометкой синим карандашом: «Местопребывание адресата неизвестно». Какая низость! Это мне — императрице... Я пыталась действовать через Родзянко, но он притворился, что ничего не знает... Потом предложил мне переехать из дворца в более безопасное место. Я, конечно, отказалась, так как это грозило детям гибелью... На что он мне ответил: «Когда дом горит, все выносят!»
— Какой подлец! — воскликнула я.
— Наконец, сегодня пришла телеграмма из Пскова... Он там, у Рузского. Мое сердце разрывается от мысли, что он в полном одиночестве переживает все эти муки и волнения. Но они не хотят, чтобы мы увиделись...
— Но зачем, зачем они отрывают его от вас?
— Они боятся... боятся, что если он увидится со мной или получит мое письмо, то никогда не подпишет их бумаг, конституции или какой-либо подобной мерзости...— Какая-то неведомая сила подняла государыню и заставила ее метаться по комнате.— Идиоты! Если они и принудят его к уступкам, то он ни в коем случае не обязан... и не будет — уж в этом можете быть уверены! — исполнять их потом... Потому что они были вырваны у него силой, добыты недостойным путем! Я уже посмотрела законы! Эти нынешние его обещания не будут иметь никакой юридической силы...
— Вы думаете, что дело может зайти так далеко?
— Ах, Аня, ты же знаешь Ники. Без меня, не имея за собой армии, он может уступить, они могут вырвать у него слово... Но это меня не страшит... Этот народ любит своего царя, этому народу всегда будет нужен царь, и, когда государь покажется войскам в Пскове, они сразу же соберутся возле него... Вот тогда, вот тогда...
Внезапно раздавшаяся стрельба за окном заставила государыню лихорадочно перебирать бумаги и бросать их в огонь.
Вбежавший камердинер Волков сообщил, что стрельба случайная и беспокоиться не о чем.
— А где же охрана, где гвардейский экипаж? — спросила я.
— Экипаж ушел в город,— ответила государыня,— и конвой его величества... Они совершенно ничего не понимают, в них вселился какой-то микроб. Но самое смешное — Кирилл ошалел. Это он привел экипаж в Думу и присягал ей...
— Кирилл Владимирович? — только и смогла спросить я.
— Ничего, ничего, Аня, там два течения: Дума и революционеры — это две змеи, которые отгрызут друг другу головы...
И она бросала и бросала в камин новые пачки бумаг. Отсветы огня прыгали по ее лицу, делая его еще более старым и непривлекательным. Видя страдания дорогого мне человека, я напрасно пыталась унять слезы, катившиеся из глаз.
В этот вечер государыня собственноручно сожгла у меня в комнате шесть огромных связок своих писем ко мне, не желая, чтобы они попали в руки злодеев.